Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
— Вот такая, примерно, махабхарата жизни, — заключил он свой рассказ о своей вселенной уже добрым бокалом коньяка.
— Ты хоть сам камнем не стань, — попросил Доктор, наблюдая беготню официанта до бара и обратно.
Начало обеду было положено, правда и есть Фоме уже не хотелось, что было неудивительно, он назакусывался «комплиментами», которые ему не щадили, чтоб он только не упал. Удивляло его, несмотря на состояние, другое — что в этот свой визит Доктор никуда не гнал, не пугал дырами и куклами Томбра, он просто был рядом почти все время, объясняя это отпуском. Какой
— Что у тебя устало, оборотень? — удивлялся Фома. — Какое место?
— Все… тело, душа, ноги, — начал перечислять Доктор, но Фома в существование докторской души не верил, докторской может быть только колбаса и непоправимые ошибки, знал он.
— Ну-у! — делал вид, что обижается, Доктор. — Ошибки у всех бывают, а насчет колбасы резковато, по-моему…
— Ты же не человек, Доктор, а усталость понятие человеческое. Ты мне врешь, а зачем не знаю.
— Ну-ну, назови мне критерии человека. А потом поговорим о вранье.
— Пжалста!.. — Фома придирчиво посмотрел на Доктора, потом на себя в ближайшее зеркало (оно было прямо в колоне, к которой он прислонился, накушавшись вина), прошелся по голове пятерней и остался доволен.
— Итак! — веско и многозначительно начал он. — Критерии человека, это: повышенная утомляемость, то бишь усталость — раз!
— Э, так нечестно! — попробовал остановить его Доктор. — О чем тогда говорить дальше?
— Погоди-погоди, будет тебе и дальше! — продолжал Фома. — Умение уйти от ответственности — два! Абсолютное равнодушие к завтрашнему дню, несмотря на все заявления о будущем — три!.. И вместе с тем полное пренебрежение настоящим, во имя этого самого мнимого будущего — пять!
— Четыре.
— Последний пункт — за два. Он дорогого стоит.
— И все?
— А что, мало? Даже по этим пунктам ты проходишь, как нечто несуществующее, а значит — вредное, с человеческой точки зрения. Но есть еще пятый пункт — национальность! Он же шестой, восьмой и десятый. По нему ты вообще нечто странное, с нашей точки зрения.
— Любопытно. Десять пунктов? Мне все это напоминает доказательство небытия Бога. Антидекалог какой-то!
— Во-во, еще двадцать пунктов! Бог человека есть любовь, а у тебя — калькулятор!
— Но все-таки хотелось бы услышать что-то добытое не путем отрицания, — попросил Доктор. — И без огульных обвинений, пожалуйста.
— Без огульных? Пжалста!.. Этого ты не сможешь отрицать, потому что и сам признаешь. Да-да, Доктор, держите себя крепче, ибо последний пункт, то есть пятый: несгибаемая сексуальность человека, его неутолимая страсть к копуляции!
Доктор едко усмехнулся, отпил из бокала, кивком показал сомелье, что удовлетворен, и тот долил в бокал еще. Опершись на локти, он придирчиво посмотрел на Фому. Фома сиял.
— Некоторое противоречие между первым и пятым пунктами, — заметил Доктор. — Повышенная утомляемость и сексуальность без устали. Тебе не кажется несколько натянутым этот перечень? Ну, хотя бы слегка? Я понимаю, что требовать от тебя большей корректности — роскошь.
— Никакого противоречия, Док, если мы говорим не о макаках
Доктор показал, что нисколько, но ждет объяснений.
— Это что-то от дровосека? — уточнил он. — Только головой?
— Нет, Асклепий, это от головы. Головоногие — это голова и ноги, а человек — это голова и пол… ну ты понял. Голова — главный половой орган человека, мужчины, во всяком случае, и вообще главный. Сеченов был прав.
— Я как-то теряюсь, — язвил Доктор. — Вы что размножаетесь головой, зевсы? Как тараном?
— Ой, только вот не надо, Доктор, этой стенобитности дешевой! Только ты мог такое придумать! Таран! Признай, что шутка неудачная!..
Доктор признал, что вино отличное и заказал еще.
— Речь не обо мне, — продолжал Фома, — а о тебе, кстати. И ты не вписываешься по этому пункту во вселенский проект по имени «человекус» и я тебе объясню, почему. Потому что наш человек, как бы он ни устал, если положить рядом с ним не его жену, а незнакомую прохожую, то изображать усталого ему будет не по плечу. Потому что мозг это самая эрогенная зона мужчины.
— Как у маркиза?
— Док, ты и маркиза читал? Жюстину, небось? Всё?! Потрясен!.. Да, у него-то точно это самое возбудимое место и возбуждающее, кстати. Только его неправильно поняли и засадили в Бастилию, как ниспровергателя, а он — юморист и насмешник почище Стивенсона. Его пародия воспитания девиц «по природе» была воспринята буквально и слишком серьезно.
— А как насчет женщин? — поинтересовался Доктор.
— А я о них и говорю.
Принесли свечи, заиграла тихая музыка — «саммертайм» в оригинальной упаковке.
— А к чему мы это, собственно? — спросил Доктор.
— А к тому, собственно, что не свисти насчет отпуска! Нет у тебя никакой усталости, не бывает у тебя ее. Это раз. А во-вторых, тебе хоть Елену Прекрасную подложи в постель, ты, в лучшем случае, предложишь ей обрезать кончик твоей сигары.
— По-моему, очень эротично… — Доктор посмотрел на свою сигару. — Апофеоз — обрезание кончика. Ты тайный эротоман?..
— А эта Елена, кстати, она что действительно самая прекрасная тут у вас? — задал он вопрос, который его давно интересовал.
— Во-во! Все остальное время ты будешь допытываться у нее, почему это ее считают прекрасной? Вместо того, чтобы… простигосподи, с кем я связался?
— А чего бы ты хотел?
Фома поднял свечу над столом и диогенично посмотрел на Доктора.
— Ищу человека, Доктор. В тебе. И не нахожу, к сожалению.
— А может быть, к лучшему? Потому что я не понял, скорбел ты по человечеству или прославлял? В той картине, что ты нарисовал, человек довольно жалкое, похотливое существо, к тому же безответственное и совершенно беспомощное пред лицем страсти своя. Не знал, что ты такой!