Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
— Все?.. — Фома не верил. — Старик!..
Он поднял меч, но тут же отбросил его и схватил настоятеля за грудь; он не собирался верить в такую ерунду.
— А ты через не могу, монах! Сделай, я прошу тебя! Ведь можно же что-то сделать!..
Мерил молчал. Фома обернулся к Доктору.
— Акра, верни мне девочку!
Доктор едва заметно пожал плечами.
— Подождем еще, — сказал он.
— Чего ждать? Ее вытаскивать надо! — закричал Фома, вдруг поняв, что теряет Мэю. — Хватит ждать, ничего уже не будет! Надо что-то делать! Сделай что-нибудь, ты же доктор!..
Крик его метался по коридорам катакомб, постепенно затихая, исчезая, как
— Ну, Мерил!.. — Снова тряс Фома монаха. — Попроси своего розового бога, вы же с ним вместе! Давай я вместе с тобой попрошу, а? Давайте все вместе, у нас получится, если вместе!..
Когда он заставил монахов молиться в третий раз, Доктор не выдержал:
— Хватит! — тихо сказал он. — Это уже ни на что не похоже! Это уже не молитва, угроза!.. Вставай!
Не обращая внимания, Фома стоял на коленях среди монахов и пел, неловко угадывая каденции, действительно, скорее угрожая их богу, чем моля. Оборвав пение, он бросился к Мэе, внимательно рассматривая ее лицо, щупая пульс. Все та же беломраморная холодность! Безумие его нарастало.
— Она уже далеко, — услышал он голос Мерила.
— Слушай, старик, мне плевать, что ты думаешь! Проси своего бога вернуть ее!
— Андре, успокойся! Больше, действительно, ничего сделать нельзя…
Он увидел перед собой Доктора, по губам которого читалось, что сделано все, что можно. Потом обвел взглядом присутствующих: монахов, Мерила, лежащую далекую и уже порфироносную Мэю.
— Всё? — переспросил он, как бы силясь уместить это в голове. — И никто ничего?.. Даже ты?..
Он схватился за Доктора, как утопающий. Доктор качнул головой. Никто не может просить лорда Смерти об этом… Фома окаменел лицом.
— Ну, тогда я попрошу его отдать мне Мэю! Все отсюда!.. Быстро!!!
Он стал страшен. Монахи, не дожидаясь повторного окрика, гуськом потянулись к выходу из пещеры, угрожающие красные маски на них смотрелись теперь нелепо и жалко. Мерил помедлил, словно хотел что-то сказать, предупредить, но под тяжелым взглядом Фомы, сгорбился ещё сильнее и направился к выходу.
— Андр, это безумие! Ты даже не знаешь, куда ты лезешь! Ты этого никогда не отработаешь!..
Доктор стоял между ним и Мэей.
— Отойди, Док…
Фома был уже спокоен.
— Все идет как раз по твоей теории, — усмехнулся он. — Каждый делает то, что должен. И кто, в конце концов, определяет, что есть безумие? Знаешь, как у нас говорят? Что русскому хорошо, то немцу смерть. Так что…
Фома отдал Доктору реквизированный плащ.
— Иди лучше отдай им это и посмотри, чтобы они не разбежались.
— Куда они теперь от хранилища!..
Доктор ушел с красивыми глазами… Фома склонился над Мэей; надо было спешить, чтобы она не ушла слишком далеко по аллее Лорда. «Липовой» аллее. Ее лицо стало чище в объятьях огромного сна, словно она уже вкусила эликсир красоты, присущий только бессмертным и обрела, как всенародная Афродита, новую девственность и невинность. Так далеко от него Мэя еще не была, она казалась недоступной из-за проявившейся целомудренности. Он поцеловал ее, чтобы избавиться от этого чувства; губы были чуть теплее мрамора стола, на котором она лежала… но теплее!
Он устремился за ней…
12. Покер с картинками. Аллея Танатоса
Огромная скорость. Его пробирал озноб и холодная тяжесть наполняла ртутью его сосуды и внутренности. Это стремительный Меркурий, проводник мертвецов и вдохновитель риторов, покровитель торговцев и мошенников,
Тяжкий удар и ничего не стало…
«Ямщик, не гони лошадей! — пели трубные голоса. — Нам некуда больше спешить, нам некого больше любить!..» Пели так запойно и слажено, что при всей странности звучания хотелось остаться.
— С прибытием! Чего изволите, загнувшись?..
Перед Фомой стоял развязный малый с блинообразным лицом и размахивал полотенцем.
— А что у вас есть?.. — Он пытался определить, туда ли он попал, не очередная ли это изнанка.
— Из напитков — формалиновка, передоз, есть халява недорого, спитень есть, циррозочка из печени алкоголика, но это уже дороже… — Видя, что клиент не прельстился ни одним из аппетитных названий, малый наклонился к нему и прошептал с неприятным подсвистом:
— Есь водочка, систая слеза… но это… ос-сень дорого!..
Опара его лица безобразно отвисла при выдохе, показав дырки, вместо глаз и рта, маленького носа вообще не стало видно, один наплыв теста с рваными краями дыр. Отодвинув от себя упыря рукой, Фома поинтересовался, чем здесь расплачиваются. Тот как-то расплывчато объяснил, что у Фомы это с собой.
— Вы уверены?.. Тогда давайте водочки, а то тошнит от одних ваших названий, — сказал Фома, зная, что у него «с собой» точно ничего нет, и опять сморщился. — Что у вас за запах здесь?
Малый тут же исчез, сладострастно вильнув задом, а к Фоме подсел какой-то инвалид, без ноги, без руки, без уха — в общем, всего у него было по одному, даже глаз, а на единственной оставшейся руке одиноко и укоризненно торчал указательный палец.
— Дружище? — сочувственно подивился Фома. — Ты что с бензопилой боролся?
— А ты чего зубы скалишь, думаешь, сам о двух головах? — угрюмо огрызнулся калека.
Оказалось, что за напитки здесь расплачивались частями тела, которые шли на кухню, потому что мяса катастрофически не хватало, в связи с набирающей моду, от нищеты и релятивизма, кремацией. Местная публика поедала самое себя на закуску (зачарованно слушал Фома инвалида), причем, поедала, без всякой аллегории, глуша, в основном, дешевые коктейли, за палец — формалиновку и халяву, за циррозочку нужно было отдать сразу руку, ногу или глаз.
Не пить было нельзя от неопределенности положения и вполне естественного страха перед будущим, которого нет, сообщали им в этом баре, и жмурики малодушно расставались со своими бренными телами: мол, зачем оно здесь? Здесь же душа куролесит!.. И куролесили!..
И поэтому, когда их вдруг реанимировали, родственники впадали в шок: папаша умирал от инфаркта, а ожил без ноги и пальцев на руках, да еще с одним глазом, — реанимация стала самой опасной профессией для эскулапов.
Конечно, покойники старались растянуть удовольствие и начинали с пальчиков, но чем дешевле напиток, тем сильнее от него болела голова, и «проходила» она только от более дорогих напитков, за которые надо было расплачиваться уже и более крупными сочленениями. Дальше больше, и в конце концов наступала своего рода неистребимая эйфория потребности чего-то настоящего, водки, например. Это желание было непреодолимо и многие, вкусив аммиачной циррозочки сверх меры, теряли голову в буквальном смысле, то есть её сносили, к такой-то матери, за стакан настоящей водки.