Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
Его вдруг сильно вырвало.
— Каре! — пробормотал Доктор, протягивая флягу. — Самый настоящий перебор!
И начался отходняк. Фому скручивало, как ветошь, с одним вопросом: куда залез?.. Чего только он ни увидел, чего только ни вспомнил, когда его сгибало и разгибало!.. Копи Соломона и орды Ориона, цветок погибели из реальности Сю и «нескромныя» ложбины Лилгвы, нож Авессалома и разодранные одежды Давида, печать Кун-цзы и чашу дао, ослов Баларамы и рот-вселенную Кришны, жезл Милорда и башни Ундзора…
Наплывал огромным утесом Доктор и слова его звучали, как колокол в воде, гулко и тревожно: “Смерть
— У меня проездной, — бормотал Фома, стараясь не захлебнуться в новом приступе.
Его вырвало и вывернуло наизнанку сначала бурым, потом зеленым, потом черным и он уснул. Ледяная вода озера, наверное, его туда опускали, он ее тоже помнил, как что-то хорошо знакомое — холодное, глубокое, как что-то главное. Потом снова спал.
Когда проснулся, Доктор дал ему пузырек с бесцветной жидкостью.
— Не дай себе засохнуть… — Его снова скрутило.
Монахи, подойдя, упали, как подкошенные и истово завертели руками в кругах.
— Они считают, что вы совершили чудо, — объяснил Мерил. — Если…
— Это была работа, Мерил, — оборвал его Фома. — Грязная работа.
— Да, да, — поспешно согласился старик, но было понятно, что он хотел сказать этим “если”.
«Вы совершили чудо, если не грех!..» Если сам Фома не сын преисподней. Для Мерила буквальный смысл определения работы Фомой, как «грязной», не казался иносказательным или преувеличенным, он был точным, по его мнению. И хотя монах не верил до конца, что Фома был там, откуда обычные смертные не возвращаются (не укладывалось в голове, что этот тип на такое способен), но не мог и не признать, что Мэю странный граф все-таки вытащил из лап смерти, чего не сделали ни молитвы, ни препараты.
«А что, если он действительно оттуда?.. Вон какой рыжий! — мелькало в его глазах. — Черт?»
Никакого чуда не было, надеялся Фома. Смерть не любит чудес. Потому что чудеса всегда направлены против нее. Ведь никогда не говорят «и, о чудо! он утонул!» или «слава Богу, сына убили, а перед этим долго пытали!»
Чудо для людей это, прежде всего, избавление от несчастья. А что такое смерть, как не самое большое несчастье для большинства живущих?
— Скажите, Мерил, а почему именно Мэя была выбрана для жертвы, когда хранилище было найдено?.. Потому что о бедной девочке никто не заплакал бы, да? И не узнал? Сирота?.. Почему вы не выбрали какого-нибудь мужчину, вас, например, или их?..
Фома кивнул на поющих сложный и угрюмый пеан монахов, они все еще стояли перед ним на коленях, как он их не отгонял.
— Вам не кажется несколько странным этот выбор?
Мерил понимающе кивнул. Я вам сейчас объясню всю необоснованность вашего вопроса, говорил этот кивок. Да, усмехнулся Фома, а зачем же еще мозги, как не оправдывать любые наши поступки?
— Это не избавление и не жертва! — вступил в объяснение Мерил. — Мэя — ключ, а это особое доверие и его удостаиваются немногие. В той обстановке, когда происходила передача ключа, кодировка Мэи, иначе было нельзя, любого мужчину, принадлежащего ордену, убивали… да и женщину тоже. Четырнадцатилетняя девочка не вызывала подозрений — найденыш, сирота. Тут наш магистр рассчитал
Человеческие расчеты. Фома закрыл глаза. Как пусты и далеки они оттого, что происходит на самом деле. Мерил обстоятельно и нудно доказывал, что они, монахи, ни в чем не виноваты.
— Мы бы не стали этого делать, если бы знали, что она замужем.
— Бросьте, Мерил, — пробормотал Фома, продолжая думать о своем. — Меня женили, также как и закапывали, раза три-четыре, неужели не слышали?
— Клянусь вам, нет! Мы не знали об этом кощунстве! Разве можно выдавать девочку замуж за покойника?.. О, простите, я совсем не хотел!.. Это все происки голубых, я знаю! Только у них могут быть такие богомерзкие ритуалы, а с приходом Хруппа…
— Разве Гея вам не сказала?
— Нет.
— А Мэя?
— Мы её сразу ввели в транс, чтобы подготовить к открытию хранилища. Она отвечала только на наши вопросы. Нам и в голову не пришло…
— Ну хорошо, а о поединке вы слышали? — спросил Фома.
Теперь он понял, почему Мэя все время говорила о грехе. Она тоже не считала законным сочетание со странствующим рыцарем, представителем другой веры да еще и мертвым, но не решалась ему сказать, чтобы не обидеть. Бедная девочка, ей казалось, что она живет во грехе, с призраком, а он, не понимая, насмехался.
— О поединке? Конечно, слышали!..
Слухи о поединке, по словам Мерила, только напугали монахов, они поняли, что граф теперь будет искать хранилище и для этого использует Мэю. Бен Молот рассказал, какие всемогущие воины эти странные рыцари, и то, что они появились, непонятно откуда, напугало монахов больше всего. Приспешники Хруппа! Те, как и он, тоже появлялись ниоткуда. Монахи решили действовать немедленно.
— Но даже и тогда мы не стали бы ее… если бы она согласилась остаться с нами. Но когда, перед самым ритуалом открытия хранилища, мы спросили её об этом, она сказала, что вернется к вам. А так как она находилась в трансе, то говорила правду, и… нам ничего не оставалось делать, поверьте…
Мерил умоляюще сложил руки.
— Мы не изуверы, мы просто боялись за хранилище, что вы… Мастер Тэн одобрил бы нас, я уверен, он поступил бы так же!
— Она сказала, что ничего не помнит. Это так?
— После этого снадобья…
— А вы после какого снадобья были, Мерил? Конечно, вы не изуверы, вы — фанатики, вместе с вашим мастером! Маленькая девочка! В конце концов, вы могли держать её при себе, но живой!
Мерил опустил голову. На противоположном краю поляны, на котором они расположились лагерем, горел костер. Возле него, на повозке, лежала Мэя. Получалось так, что все несчастья здесь происходят только из-за него, Фомы. Хорошая картина!..
Мерил продолжал в чем-то убеждать его, но он едва слушал.
— …это была главная причина, почему он сделал ее ключом. Это был его выбор. Что ни говорите, а кровь… вы могли сами убедиться в ее благородстве.
Фома выплыл из полудремы. Монах говорил невероятные вещи. Магистр Ордена Розовых кругов, погибший мастер Тэн, был отцом Мэи и уж совсем фантастически прозвучала новость, что верховный жрец был никем иным, как князем Малокаросским!.. Гея!.. Только у них разные матери.