Страсти по Веласкесу
Шрифт:
– Забудь. О ней найдется, кому позаботиться.
С этими словами гость покинул помещение, не преминув аккуратно притворить за собой входную дверь. Что касается меня, так я осталась на месте, глядя ему вслед с глубокой задумчивостью.
От неприятных мыслей меня отвлекла дворничиха, неожиданно возникшая на пороге спальни и возмущенно заблажившая:
– Нет, ну ты глянь, что делается! Средь бела дня является в дом и угрожает!
Я с интересом посмотрела на нее:
– Знаете его, Роза?
– А то нет! Это ж директор
– А сюда чего ходит?
– Помещение ему приглянулось. Расшириться хочет. Предложил барышне съехать, а она отказалась.
– Съехать? Куда?
– В деревню. Дом ей там сулил.
– Отработанная схема. Меняешь квартиру в Москве на домик в деревне и в результате оказываешься на улице.
– Она тоже так рассудила и отказалась. Ну и началось…
– Что именно?
– То стекла побьют, то какую-нибудь гадость к двери подбросят. Пожар, думаю, тоже их рук дело. Выживают они Софью Августовну.
«Странно. Чем столько возиться, проще убить», – подумала я, но вслух ничего говорить не стала. Такие мысли лучше держать при себе.
– А ты зря с ним сцепилась. Теперь и тебе житья не будет. Может, оступишься? – скорбно вздохнула Роза.
– Это вы о чем?
– Да о Софье Августовне. Кто она тебе? Чужой человек. Что ж тебе из-за нее страдать?
Минуту я молчала, обдумывая ее слова, потом тряхнула головой и объявила:
– Точно, чужой. А страдать я вообще не люблю. Не мой профиль.
Звонить Голубкину не хотелось. До головной боли, до тошноты, до печеночных колик. От одной только перспективы набрать знакомый номер и услышать его голос разом испортилось настроение. Звонит ему первой, да еще просить об одолжении, было верхом глупости. Ну, все равно как кролику совать голову в пасть удава и наивно надеяться при этом, что все обойдется. Но я-то кроликом не была и прекрасно понимала, чем мне это грозит. Понимала и все равно подняла трубку и позвонила.
Как назло, линия оказалась свободна, и Голубкин взял трубку сразу. Трусливая надежда, что поговорить не удастся, умерла, не успев окрепнуть.
– Алло! – раздраженно вибрировало в трубке, а я вслушивалась и молчала.
Еще был шанс вырваться. Был. Нужно было только нажать на кнопку и все бы разом закончилось. Отличный выход, но не в этой ситуации.
– Привет, – обреченно выдохнула я.
– Анна?
Нетерпение сменилось сначала удивлением, а потом радостью. Хотя насчет радости большой уверенности у меня не было: мелькнуло что-то такое в голосе и тут же исчезло. Скорей всего, мне это только померещилось, потому как причин радоваться моему звонку у него не было. Не те у нас с ним были отношения, чтобы радоваться.
– Надо же! А я уж и не надеялся когда-нибудь услышать твой ангельский голосок. Помнится, в нашу последнюю встречу ты клялась, что обратиться ко мне тебя не заставит
Вот теперь все было правильно! Дурашливость, круто приправленная ехидством. Тут ошибки точно быть не могло. Обычная манера любой разговор превращать в балаган, по крайней мере, в общении со мной.
– Я пошутила, – мрачно отозвалась я.
– Значит, ты звонишь, чтобы сказать «да»?
– Нет.
– Твой ответ нужно понимать, как очередной отказ выйти за меня замуж?
– Именно так.
– И ты звонишь только за тем, чтобы сообщить мне это? – заинтересовался Голубкин.
Я открыла рот, чтобы ответить, но не успела. Голубкина уже понесло.
– Тронут. Искренне тронут. Да нет! Что это я такое болтаю? Я просто счастлив, – ликовал он.
– Тебе расхотелось на мне жениться? – с надеждой спросила я.
– Не дождешься! Это мечта всей моей жизни, и я не променяю ее ни на что, – с пафосом возвестил он и тут же сам не выдержал, расхохотался.
От его идиотского веселья на меня волной накатило раздражение, и, с трудом сдерживаясь, я процедила:
– Чему ж тогда радуешься?
Вышло совсем плохо, я это почувствовала и разозлилась на саму себя. Мое настроение не могло укрыться от Голубкина, слишком хорошо он меня знал.
– Наши отношения сдвинулись с мертвой точки. Сегодня ты звонишь для того, чтобы сказать «нет», значит, завтра обязательно скажешь «да», – уверенно заявил он.
Если б после этого в трубке не раздалось ехидное хрюканье, я бы его простила. Ну, дурак! Что с такого возьмешь? Но тут был другой случай. Он просто издевался надо мной, и вынести это было сложно.
– И не мечтай. Этого никогда не случится. Лучше в петлю, – выпалила я, понимая, что совершаю ошибку.
Это могло продолжаться бесконечно. Одной из причин, причем не последней и не самой худшей, по которой я категорически отказывалась стать женой Голубкина, была его страсть к ерничеству. Жить бок о бок с человеком, который из любой ситуации утраивает цирк, невыносимо. Это я знала наверняка. У самой такой же характер. Рассудив, что два шута в одной семье – явный перебор, я его послала.
В трубке наступила тишина, а потом он спросил:
– У тебя неприятности?
Теперь его голос звучал серьезно, и это было так неожиданно, что я даже растерялась.
– Мне нужна помощь, – прошептала я.
– Я так и подумал, – вдохнул Голубкин. – Ну что ж, излагай.
Излагала я кратко, четко и по существу. Только самое главное и никаких эмоций.
– И что от меня требуется?
– Сделай так, чтобы они отстали.
– Ты прелесть, – расхохотался Голубкин. – Звонишь через два года после ссоры и с детской непосредственностью просишь разобраться с сердитыми дядьками. А если мне это не по силам?