Страсти по Веласкесу
Шрифт:
– Вы фамилию Дядик слышали?
– Естественно. Я даже читала дедовские записи.
– Как сложилась его судьба?
– Расстреляли. За мародерство. Однако дед был уверен, что в этой истории не все просто.
Высадив Веру Геннадиевну возле дома, я заскочила еще в пару мест и только потом добралась наконец до Даши. Она, как всегда, была по горло завалена работой, однако, услышав о моей встрече с парнями, слежке и покалеченной машине, тут же забыла о всех срочных делах.
– Может, тебе перестать ездить к этой старухе? Сдалась она тебе! – воскликнула подруга.
– Вряд ли это из-за нее.
– Тогда с чем же это связано?
Я пожала плечами:
– Скорее уж с поисками Лизы.
Высказанное предположение Дарью заинтересовало, и она замолчала, с головой уйдя в размышления. Довольная, что подруга нашла себе занятие по душе и на время забыла обо мне, я занялась разложенными на столах экспонатами. К сожалению, долго наслаждаться не пришлось. Даша снова подала голос:
– Кто об этом знает?
– О чем?
– О том, что ты ищешь эту придурочную Лизу!
– Гера знает… Еще Елена, ее мачеха.
– Кого подозреваешь?
– В том-то и беда, что никого.
– Совсем-совсем никого?
– А кого, по-твоему, можно подозревать? Герку? Так я его как облупленного знаю, не один год знакомы. И потом… ну что за чушь? Неужели ты серьезно думаешь, что он мог подослать ко мне тех мордоворотов?
– Что я считаю – это мое дело. Скажу одно: твой Гера – тот еще тип! Хитрый и скользкий. То, что ты называла дружбой, для него всегда было бесплатной кормушкой. Сколько он тебе должен?
Отвечать не хотелось, и я демонстративно отвернулась в сторону.
– Молчишь? И молчи! Я и без тебя знаю, что кучу баксов!
– Это к делу не относится, – сдержанно заметила я.
– Хорошо. Оставим Геру в покое! Кто у нас еще есть?
– Елена, но она дама во всех отношениях положительная, ни в чем предосудительном не замечена. Даже на момент убийства собственного мужа у нее есть железное алиби.
– Что это у тебя за странный голос?
Я усмехнулась:
– Стыжусь собственной глупости. Представляешь, сегодня днем заезжала в рекламное бюро. В то самое, где Елена была на переговорах в день убийства.
– Зачем? Ты только что сама сказала, что подозревать ее нет оснований.
– От бессилия. Понимаешь, все ниточки оборваны. Наиболее перспективная подозреваемая – сама Лиза, но она исчезла. Остались Гера и Елена. Геру я подозревать не могу, Елену нет оснований…
– Зачем же тогда ездила к рекламщику?
– Душу отвести. Чтобы только не сидеть сложа руки.
Такое объяснение Дарью не удивило. Она хорошо знала мой характер и ничего необычного в моем поступке не видела.
– И каков результат?
– Повидалась с владельцем. Он как раз собирал вещи. Фирма переезжает в новый офис. Говорить со мной отказался, сославшись на крайнюю занятость.
– Думаю, он в любом случае не стал бы с тобой обсуждать Елену. Она его клиентка.
Спорить я не стала, ибо сама придерживалась того же мнения, а вместо этого высказала мысль, которая мучила меня последнее время:
– Знаешь, меня не покидает ощущение, что за всем за этим стоит Лиза.
– В каком смысле?
– Она то появляется, то исчезает… Потом, эти
– Ну, так оставь эти поиски! Плюнь, и пускай делает, что хочет! Тебе до нее что за дело? Ань, ну прошу тебя!
Дарья разволновалась не на шутку, и по всему чувствовалось, что, начни я возражать, наша встреча обернется нешуточной ссорой. Не желая лезть на рожон, я примирительно сказала:
– Не шуми, я и сама так думаю. Затеяла все это я только ради Геры, но он дал мне понять, что не хочет, чтоб я лезла в его дела. Ну и отлично! Значит, теперь у меня нет повода искать его Лизу, и я могу полностью сосредоточиться на картине.
Даше моя покладистость понравилась. Она моментально успокоилась и даже похвалила меня за благоразумие. Скромно потупившись, я слушала ее и тихо радовалась, что не разболтала подруге ни о том, что успела разузнать в Спасосвятительском, ни о компьютерной переписке Герасима. Имея представление о моей настырности, она легко могла бы представить себе дальнейшее развитие событий и уж точно не была бы сейчас настроена столь благодушно.
Расставшись с Дашей, я немного поколебалась, а потом, плюнув на все дела, поехала к Софье Августовне. Странно, но чувствовала, что привыкла к ее обществу, и даже немного скучаю по ней.
Мое появление Софью Августовну обрадовало:
– Как хорошо, что вы зашли! Сижу тут одна, как сыч. Так хочется порой, знаете ли, поболтать, а не с кем.
Поговорить я и сама была не прочь, поэтому тут же и приступила к расспросам:
– Софья Августовна, а Кора правду сказала? Обыски действительно были?
– Не знаю. К нам никто не заходил, а что в городе делалось… понятия не имею.
– Дворник ничего не рассказывал?
– Может, и рассказывал, но я этого не помню. Юна тогда была… обыски… картины… связанные с ними воспоминания… все это меня мало интересовало. Больше волновало то, что мама из предосторожности во двор не выпускала. Вот это я помню отлично. Уж очень тоскливо было сидеть в четырех стенах.
– А что ваша матушка? Как она себя вела?
– Как обычно. Была спокойна, сдержанна и очень строга.
Бледные губы дрогнули в легкой улыбке:
– Она меня держала в ежовых рукавицах. Никакого сюсюканья, никаких поблажек и баловства.
– Вас это обижало?
Вопрос был откровенно бестактный, и задавать его практически незнакомому человеку я не имела никакого права. Но не сдержалась, задала. И все потому, что Дарья в моменты наших ссор с апломбом утверждала, что мой неуравновешенный характер – следствие отсутствия материнской ласки в нежном детском возрасте. Я не спорю, характер у меня мог бы быть и получше, но к Дарьиным заявлениям относилась со скепсисом. Мне кажется, что все дело не в недостатке тепла, а в дурной наследственности. Если бы я знала свою родню, а мне, к сожалению, даже о собственном отце ничего не известно, то наверняка точно такой же паскудный характер отыскался бы, например, у двоюродной бабушки или у троюродного дедушки. Однако, несмотря на разногласие с Дашей, проблема взаимоотношений матери и дочери меня интересовала, и я часто, особенно когда мне вдруг становилось грустно, раздумывала над этим.