Страсти по Веласкесу

Демьянова Валентина

Тут он, конечно, кокетничал. Мало что в этом городе было ему не по силам. То, что нельзя было купить за деньги, Голубкин получал с помощью авторитета. А если не работало ни то, ни другое, то в ход шла сила. Тоже, кстати, не малая. Насчет всего этого меня давным-давно просветил мой бывший шеф Павел Иванович, когда отправлял на первую встречу с Голубкиным.

За долгие годы занятий антиквариатом мой шеф обзавелся обширными связями, которые жизненно необходимы в нашем сложном бизнесе. С помощью знакомых он не только сбывал попадавшие ему в руки вещи, но и постоянно собирал сведения о самых разных людях. Москва – город интересный. Сюда не только деньги стекаются, но и те, у кого в руках эти деньги заводятся. Павел Иванович тщательно отслеживал появление таких личностей, дотошно вызнавал их возможности, увлечения, маленькие слабости и потому использовал эти знания с большой выгодой для себя. Павел Иванович любил повторять, что мало найти хорошую вещь, нужно еще иметь клиента, который купит ее у тебя за хорошие деньги. Охотнее всего платили коллекционеры – люди, одержимые идеей собирательства

и готовые выложить за обладание вожделенной вещью любую сумму. Голубкин, помимо того что владел крупным бизнесом, был именно таким коллекционером. Его слабым местом был Наполеон. Он восхищался маленьким корсиканцем и собирал принадлежащие ему вещи. Неудивительно, что, как только в руки Павла Ивановича попали дорожные часы полководца, он сразу прикинул, кто станет их следующим владельцем. Однако старый прохиндей не был бы самим собой, если бы просто предложил их для продажи. Такой простой путь был не для моего патрона. С присущей ему страстью к интригам он разработал коварный план. По его задумке, ставка делалась на меня. Мне следовало якобы случайно познакомиться с Голубкиным, завести с ним легкий роман и только потом ненароком обмолвиться об имеющихся в моем распоряжении часах. Я отбивалась, как могла, но на патрона, если он вбивал себе что-то в голову, никакие доводы уже не действовали. «Со мной он будет торговаться, а перед тобой распушит хвост и выложит, не моргнув глазом, тройную цену», – твердо заявил мне Павел Иванович и поставил точку в наших дебатах. Подчиняясь приказу, я поехала на выставку и нашла возможность познакомиться с Голубкиным. Тогда нам с Павлом Ивановичем казалось, что его задумка удалась и все получится, как он хотел. И только позже, когда в нашем с Голубкиным бурном романе наступил финал, я узнала, как мы с патроном ошибались. Голубкин наше знакомство ни одной секунды не расценивал как случайное, он тут же навел справки, и все встало на свои места. Однако он продолжал встречаться со мной с завидной регулярностью и даже в конце концов за дикие деньги купил те самые часы. Продажа антикварной вещицы уже давно отошла в прошлое, а мои отношения с Голубкиным продолжались, и все потому, что меня мучила совесть. Каждый раз, когда Голубкин предлагал встретиться, она просыпалась и начинала нашептывать мне, что однажды я обобрала его и теперь не имею морального права обижать еще раз. Голубкин же угрызений совести в принципе не испытывал и пользовался моей слабохарактерностью на полную катушку. Он беспрестанно напрашивался в гости, таскал меня по ресторанам, задаривал корзинами цветов и осыпал комплиментами. Наконец он стал уговаривать меня выйти за него замуж. Когда Голубкин первый раз сделал мне предложение, я отказала очень мягко, и в ответ он просто шваркнул подаренный им же букет о стену. Последующие отказы сопровождались более бурными проявлениями темперамента. Предметы интерьера так и порхали вокруг нас, и я, не скрою, радовалась от всей души, что выяснение отношений происходит на его территории. Последнее же свое предложение ему пришла идея сделать в ресторане. Услышав ставший уже привычным ответ, он впал в ярость и с воплем перевернул стол, за которым мы сидели. Все, что на нем стояло, естественно, разлетелось вдребезги, привлеченные скандалом посетители с любопытством глазели на нас и радостно делились впечатлениями. Тут я уже не выдержала. Ангельское терпение покинуло меня, я встала и ушла, но напоследок сказала все, что хотела.

И вот теперь, после всего, что произошло, я просила Голубкина о помощи.

– А если мне это не по силам? – донеслось до меня из трубки.

Поспешно вынырнув из глубины воспоминаний, я горячо заверила его:

– Ты сможешь. Ты все можешь, если хочешь.

Слишком горячо. Голубкин понял меня неправильно и опять завелся:

– Ошибаешься, дорогая. Не все! Вот очень хочу жениться на тебе, а уговорить не могу.

Черт, слишком много времени прошло с нашей последней встречи, и я совсем забыла, что за фрукт этот Голубкин. С ним постоянно нужно держать ухо востро и не давать ни малейшего повода для провокаций. А я потеряла сноровку, расслабилась, и вот, пожалуйста – опять все начинается сначала.

– Я не типичный случай, – хмуро буркнула я.

– Это уж точно! Таких, как ты, еще поискать нужно.

Не разобрав, похвала это или наоборот, я предпочла отмолчаться. Голубкин понял, что наживка осталась нетронутой, и разочарованно протянул:

– Ладно, постараюсь разобраться. Да, вот еще что… Я к тебе одного человека подошлю, так что не дергайся, когда его увидишь.

– Как я догадаюсь, что он от тебя? Мало ли кто рядом может крутиться…

– Не волнуйся, ты его хорошо знаешь.

– Ну, если так… Спасибо тебе.

– Пока не за что, но все равно пожалуйста. И последнее, веди себя как обычно. Постарайся не привлекать внимания своего «хвоста» к моему человеку.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, не нужно радостно улыбаться, громко ахать, кидаться к нему на шею с поцелуями…

– С ума сошел?

– Да ты не обижайся. Это я так, на всякий случай предупреждаю. Ты со своей непосредственностью…

Он опять надо мной издевается! Я просто заклокотала от ярости и невозможности достойно ответить этому нахалу. Голубкин это почувствовал и довольно захохотал. И тогда я решила, что он должен мне за это заплатить. Раз я не могу отвести душу скандалом, значит, заставлю его сторицей отработать каждую высказанную в мой адрес гадость!

– Я не обижаюсь. Ты прав, и раз уж мы заговорили о моей непосредственности… У меня к тебе будут еще просьбы. Это, наверное, уже свинство с моей стороны, – загружать тебя подобными вещами, но

все равно не откажи, помоги.

Голубкин выслушал меня и насмешливо хмыкнул:

– Да уж, действительно напоручала.

– Поможешь?

– Попробую.

Глава 19

– Не нравится? – понимающе вздохнула я.

Мы с Софьей Августовной снова, совсем как в тот неудавшийся вечер, сидели за столом друг против друга. Ее возвращение из больницы мы с Розой решили отметить праздничным обедом. Продукты к нему взялась купить я, а вот готовить, ввиду моей полной неспособности сотворить что-либо путное, пришлось Розе. Обед, вопреки опасениям, прошел неожиданно гладко. Софья Августовна была спокойна, благодушна и временами даже шутила, но, когда Роза ушла, и мы остались вдвоем, хозяйка вдруг загрустила.

– Я понимаю, тяжело вернуться в собственную квартиру и обнаружить, что хорошо знакомых вещей нет на их привычных местах. Вроде и твой дом, и в то же время чужой… Поверьте, я все это отлично понимаю, только выхода не было. Здесь все было безнадежно испорчено… что-то водой, что-то огнем… Вещи не подлежали восстановлению, – горячо затараторила я, стараясь отвлечь ее от тягостных мыслей.

Софья Августовна перегнулась через стол и накрыла сухонькой ладонью мою руку:

– Что вы так разволновались? Я все понимаю. Да и не было в этой комнате дорогих моему сердцу вещей… Так, одна рухлядь. То, чем я действительно дорожила, ушло значительно раньше. И пожар здесь был ни при чем.

– Вы имеете в виду «Христа в терновом венце»?

– Картина? Это всего лишь вещь. Сколько таких вещей было потеряно… Нет, я говорю об ушедших от меня людях.

Испугавшись, что она окончательно расстроится и наш маленький праздник будет испорчен, я поспешила сменить тему разговора:

– Вы помните, как вывозили ценности из имения в восемнадцатом году?

– Этого мне никогда не забыть. Несколько дней подряд красноармейцы разоряли дом. Пачкая грязными сапогами ковры, ругаясь и гася окурки о стены, они переходили из зала в зал и брали то, что им нравилось. Потом все сносили вниз, паковали и грузили на телеги. Обоз был готов к отправке, когда мать взяла меня за руку и сурово сказала: «Пойдем, и не смей плакать. Нам нужно выручить подарок твоего отца». Мы спустились по парадной лестнице, вышли во двор и приблизились к молодому человеку, что одиноко стоял с телегами. Не дойдя до него несколько шагов, мать рухнула на колени. Так получилось, что она угодила в непросохшую после дождя лужицу, и грязные брызги веером взлетели вверх, густо пачкая ей платье и лицо. Она этого даже не заметила. Резко дернула меня за руку, приказывая сделать то же самое, и поползла к красноармейцу. Мне кажется, он был совсем молодой, с симпатичным и даже добрым лицом. Хотя и не уверена. Была так напугана, и мне так хотелось, чтобы он оказался добрым, что я могла это и придумать. Мать обхватила его стоптанные сапоги руками, припала к ним щекой и принялась рыдать. Заливаясь слезами, она молила: «Будьте милосердны! Заклинаю! Верните «Спасителя»! Мне ничего, кроме него, не нужно. Забирайте все! Там еще много всего осталось! Картины! Гобелены! Посуда! Очень ценные! Забирайте! Пользуйтесь! А не хотите, разорите все до основания, сожгите дотла, чтобы одни головешки остались, мне не жалко!» Голос матери упал до хриплого шепота, волосы разметались по плечам, лицо ее было страшным, почти безумным. «Верните «Спасителя», – молила она. – Эта картина – подарок отца вот этому ребенку. Его уже нет в живых. Ваша власть забрала у меня любимого мужа, а у нее любящего отца, так оставьте нам хотя бы память о нем. Пролетарии не станут беднее, если у них не будет одной картины, а для нас в ней заключено все! Верните «Спасителя»!

Губы Софьи Августовны задрожали, на глаза навернулись слезы. Стараясь, чтобы мой голос звучал ровно, я спросила:

– Что было дальше?

– Он нам ее отдал, – просто ответила она.

Звонок от Голубкина раздался поздно вечером. Вот уж не думала, что он до сих пор помнит мой номер.

– Чем занимаешься?

– Лежу в кровати и собираюсь заснуть.

– Извини, что не вовремя, но, веришь, за весь день ни одной минуты нет свободной.

– Ты сейчас где?

– На работе.

Если он и находился в офисе, то совсем не один. Судя по доносившимся до меня голосам и взрывам смеха, рядом с ним вовсю кипела жизнь.

– Работаешь?

– У меня совещание. Сейчас у нас небольшой перерыв, и я могу с тобой поговорить. Слушай, что мне сегодня сообщили. Фризен был убит ножом в своей постели. Первый удар был произведен в основание черепа, и смерть наступила сразу. Убийца попал в область спинного мозга, в этом случае человек умирает мгновенно. Моря крови, о котором ты мне так живописала, не было. Почти все, что вытекло из раны на шее, впитала в себя подушка. Что-то могло попасть на руки и одежду убийцы, но совсем немного, потому что остальные множественные удары были нанесены уже после того, как он скончался. А из мертвого тела, как ты догадываешься, кровь не бьет фонтаном. Вот вкратце и все, что касается твоего поручения. Крепко целую. Спокойной тебе ночи. – И он положил трубку.

Я еще какое-то время истуканом сидела на кровати, потом до меня наконец дошло, что именно он сказал, и меня сдуло с кровати в сторону платяного шкафа.

Дарья меня не ждала, и, судя по ее виду, мое внезапное появление радости ей не принесло.

– Ты чего без звонка? Случилось что? – недовольно спросила она.

– У меня все в порядке. А ты чего такая злая?

– Я не злая. Просто мне завтра на службу, и я должна выспаться, иначе работать не смогу, – огрызнулась она.

– Не злись. Ты же все равно не спишь. Вон даже не переодевалась еще.