Стратегия обмана. Политические хроники
Шрифт:
— Понятия не имею. Может, пьют как заменитель воды, или промывают раны и ожоги, я честно не знаю и медицинская лаборатория тоже.
— Может, всё-таки, вы ошибаетесь. Кровь с плазмой идёт в больницы различных штатов под видом годной для переливания. Эдакое мошенничество — скупать за бесценок то, за что в Штатах донору пришлось бы заплатить куда больше.
— Если бы больную гаитянскую кровь переливали, то вскрылись бы массовые случаи заражений. А этого нет. Потому больницы исключаются. Альвары поверхности тоже, потому что мало кто видит смысл пития крови полуголодного гаитянца, да ещё замороженной и из пакета, в то время как найти дарителя
— Теперь понятно ваше беспокойство, — признал Сарваш. — Вы не следите за статистикой пропавших без вести? Если бы дело было в донорской крови, то статистика показала бы снижение числа исчезнувших.
— Мы уже давно её не учитываем. Большей частью здесь дело в криминале, а не в гипогеянцах. Я ведь вас совсем о другом хотел спросить, — безрадостно начал полковник. — Как американцы могут продавать кровь Гипогее?
Сарваш на минуту задумался, а потом насмешливо спросил:
— То есть вариант благотворительности вы исключаете сразу. Хорошо, понимаю. И я того же мнения.
— У Гипогеи может быть что-то на подобие вашего внутриальварского банка?
— Помилуйте, господин полковник, уж чего там внизу нет, так это банка. Ну, разве что в самом устаревшем и примитивном виде.
— Но с ним можно было бы провести простейшие расчётные операции? Вот вы бы смогли?
— О, господин полковник, — рассмеялся Сарваш, — вы распаляете моё воображение. В Гипогее активы ведь исключительно в золотой и серебряной монете.
— Вот именно. Потому я и вспомнил, как вы рассказывали мне о демарше генерала де Голля, опустевшем золотом хранилище в Форт-Ноксе и долларах США, которые нечем обеспечить.
С минуту Сарваш внимательно смотрел на полковника, и в итоге произнёс:
— А мне нравится ваша теория.
— Серьезно? — не ожидал полковник.
— Абсолютно. Помню, как Рузвельт в своё время обязал всех граждан под страхом ареста и штрафа продать всё золото государству. Так, к слову, и создавали Форт-Нокс. Тогда я, недолго думая, собрал всё нажитое, записал в декларацию как коллекционные монеты и увёз золото в Венгрию. Так я и рассудил — уж лучше оно послужит моей родине, чем пропадёт зря.
— А в Венгрии разве не пропало? — напомнил полковник, намекая на вынужденный переезд Сарваша в Берген-Белзен с предшествующей ему конфискацией имущества.
— Это как посмотреть, — не унывая, признал он. — Отдай я золото американскому государству, сейчас бы оно лежало мёртвым грузом в хранилище, обеспечивая огромную массу ничего не стоящих бумажек, а я не любитель участвовать в аферах, тем более принудительно, тем более зная конечный результат. А так, на моё золото был построен завод, и стоит он поныне, хоть и национализированный и мне давно не принадлежащий. Но всё же на нём до сих пор работают люди, и выпускают продукцию. Завод до сих пор живёт, а не канул в Лету. Честное слово, один этот факт уже греет мне душу.
— Не любите вы США, — заметил полковник.
— Ну что вы, это замечательная страна, просто экономические авантюры государства меня не сильно-то вдохновляют. Власть в руках держат смертные люди, а они видят сиюминутную прибыль. Я же в силу опыта вижу катастрофичный финал. После отъёма золота у населения,
— Я в первую очередь подумал о вас, — честно признался полковник.
— О, вы мне льстите. Уверяю вас, это не я. Я уже рассказал вам, что я идейный противник золото-долларовой аферы. Продлевать её жизнь пополнением Форт-Нокса я бы точно не стал.
— Верю, — подтвердил полковник. — Как думаете, велики ли запасы золота в Гипогее?
— Не имею ни малейшего представления. То, что старая монета там есть, это точно. Плюс недра. Могут ли гипогеянцы добывать золото или нет, этого я не знаю. Вот драгоценные и полудрагоценные камни точно могут.
— Ладно, — вздохнул полковник, — будем ещё следить и за американским рынком алмазов.
— Не переусердствуйте. Что оно вам в сути даст?
— Наверное, ничего, — признал полковник, — но сам факт, что одно единственное государство наживается на очень щекотливой проблеме, о которой мало кто знает, не всем в Фортвудсе нравится.
— Ясное дело, — весело заметил Сарваш, — нажиться хотели бы все.
— Вот именно, — буркнул полковник, доставая из кармана пиджака пачку фотографий. — И напоследок, не поучаствуете в заочном опознании?
— Отчего же, охотно.
Полковник потянул ему одну фотографию и Сарваш согласно закивал.
— Да-да, это Лили Метц. Не думал, что вы так рьяно возьметесь за её поиски.
— А мы её и не искали, да, собственно говоря, и не нашли. — Полковник протянул Сарвашу следующее фото, где помимо Лили Метц была и Алекс Гольдхаген. — А ещё кого-нибудь узнаете?
Сарваш тут же невольно улыбнулся:
— Значит, вы нашли Александру?
— Фото, — недовольно буркнул полковник — вот и всё, что мы от неё нашли. В тот год, когда вы с ней так феерично познакомились, в Лондоне арестовали банду террористов из ИРА, может быть слышали? Там было только четверо мужчин. Полиция считает, что не хватает ещё человека три-четыре. По своим каналам мы сбросили вопрос через следствие, были ли в банде террористов женщины, но всё бесполезно, террористы очень надежно друг друга покрывают и лишних имен не выдают. Потом, когда я получил эти фотографии, наши фортвудские умельцы сделали с них рисунок по типу фоторобота Гольдхаген. Террористам его показали, но все дружно промолчали, сказали, что не знают такую. Офицер, который и показывал рисунок, потом сказал, что двое посмотрели на него абсолютно равнодушно, а у двоих что-то такое мелькнуло в глазах. В общем, не знаю, может вы правы и она из ИРА, а может и нет.
— Могу поделиться с вами подозрением, с кем она теперь.
— И с кем же? — заинтересовался полковник.
— Помните про захват нефтяных министров на конференции ОПЕК в Вене?
— Два года назад? Конечно. И что же, думаете после вас, Гольдхаген переключилась на птиц более высокого полета?
Сарваш рассмеялся.
— Я ничего не думаю. Просто в то время я прочёл в одной газете репортаж о тех днях. Так журналист, который его написал, был как раз на месте событий, когда министров выводили из здания и сажали в автобус. Он написал, что Карлос Шакал окликнул террористку, назвав её Надой. Это и есть прозвище Александры.