Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии
Шрифт:
4) симметрии расслоения и надстраивания многообразии (здесь инвариантными будут зависимости слоев, использование которых позволяет получать дальнейшие знания простыми соображениями симметрии), и так далее, ибо везде инварианты.
§ 136. Интересное рассуждение К. Хукера (стр. 131, «Парадигмы и парадоксы») о том, что всякие представления о «создании явления в акте измерения» (это соответствует моей «генерации того, что никаким локальным воздействием не вызывается») или о «потенциальное —> актуальное», помимо того, что обладают относительной неясностью своих базовых онтологических понятий, должны предполагать, что природа обладает бесконечно (неопределенно) долгой «памятью» или какой-то другой мистической способностью отвечать на нашу измерительную деятельность так, чтобы актуализировать как раз нужные (правильные) значения, поддерживающие корреляции через произвольно большие пространства (и, добавлю, времена) (в другом месте, стр. 182, он говорит о «корреляции на расстоянии» и о том, что в квантовой механике имеют место одновременно и неклассические алгебраические структуры и нелокальные эффекты и что здесь есть какая-то глубокая связь в этом обстоятельстве, поскольку и то и другое вытекает из значимости принципа суперпозиции, полный смысл чего еще неясен). Но это и имеет место в «природе» [92] : есть артефакты, и они преобразуют наблюдения на больших расстояниях и через большие времена, как бы помня, что предлагать наблюдениям «этого рода» (без прямого опыта и переноса причинной связи, лежащего в его основе), чтобы они были согласованными (если я, ты, он в их времени-пространстве, в пространстве-времени этих операторов-эффекторов). Висящий передо мной натюрморт Виктора не изображение яблок, а орган производства зрения чего-то, что «песком зыбким» моей впечатлительности и способности переживания как психических сил не может держаться и развиваться. Этими яблоками я что-то вижу (если, конечно, мой индивидуальный психический механизм проработался в этом артефактепроизведении, что позволяет ему в дальнейшем срабатывать и без всякого произведения и без воспоминания о нем) — что-то, чего нет в реальном непрерывном пространстве воздействия и в настоящем моменте восприятия, и другие видят то же самое, хотя в видимом нет физически прослеживаемого вынуждения (по которому можно было бы «нормализовать» для всех), то есть возникновения и устойчивого удержания состояний в голове под физически прослеживаемым внешним воздействием (то же самое имеет место и в лабораторных чтениях показаний инструментов: то, что для «культурного» глаза одно, для другого…; ср. §§ 44, 77 и 123 о детерминистической неразложимости в связи с тем, что к человеческому нет и не может быть вынуждения). И словечко «мышление» здесь нас не спасет. Ибо ни происходящее в голове под (физическим) воздействием,
92
93 Если под ней понимать мир с бытийствующим в нем сознательными явлениями, содержащими знания о физических явлениях и вместе с последними воспроизводящимися в мире деятельности и культуры понимания (то есть в «природе» или мире историка знаний о природе), с их существенной вещно- деятельностной стороной — «третьими вещами» (без предположения последних неинтеллигибелен никакой разговор о виртуальностях, поссибилиях и так далее).
93
В эти условия входят и зазор двушаговости заполняют: 1) время-форма, 2) фактор или эффект целостности над последовательностью, 3) двуединство, вещный монтаж понимания.
§ 137. Иными словами, раз уж допускается и постулируется генеративное свойство живых и сознательнодеятельных популятивных систем, то ясно, почему, откуда и для чего образуется «святое» пространство (или, вернее, символическая действительность мира — то, что символически действенно, иначе — то, лишь после чего или в чем что-то начинает действовать, получает силу действия) [94] . Этой особой реальности артефактов («производящих произведений»), с их публичным пространством, чертами религиозного освящения, культа и магии сверхъестественного, фетишизма и мифической реальности и тому подобному, можно не замечать до тех пор, пока все эти метафизические, культово-религиозно и так далее освященные комплексы рассматриваются как представления, а не как человекотехносы, не как технология производства чего-то в человеке. Язык «представлений», в том числе, «духовных потребностей» или, если угодно, особых духовных «наслаждений» мешает это видеть. Точно так же, как в анализе экономической деятельности существенно (и Марксом проделано) уничтожение понятия «потребностей» как системы отсчета, так и в анализе ума и духа необходимо разделаться с понятием «духовных потребностей». Иначе религия и ее производные вечно будут выводиться из ложного их удовлетворения. Продукты, мол, дикой фантазии, невежества и суеверий. Но на деле механика чело- векообразования через надприродный ряд. Физическая метафизика.
94
95 Символическая реальность, содержащая теоретический элемент, и она же теоретически конструируемая историком, поскольку в языке-объекте теория (с ее видимым-невидимым, конечным бесконечным, формальным-содержательным, условно ненаглядным — наглядным) распределяется совершенно иначе, не включая символы и условия генераций в смысле историка, аналитика сознания.
§ 138. Но вернемся к «картина меня порождает» (с точки зрения передачи и распространения живых осознанных явлений и состояний). Во-первых, я ее (как и всякий текст) в строгом смысле не потребляю как внешний объект, умирающий в акте потребления или в ряде таких актов, исчерпываемый ими: я внутри самого текста [95] , он меня объемлет и проецирует (иррадирует) впереди меня возможное иное «я» (то есть уже здесь проглядывает трансверсальная, вертикальная объемлющая бесконечность) — в этом смысле событие бесконечно, оно делается снова и снова. Ср. Валери. Но более того, во-вторых, здесь и бесконечность общего (взятого иначе, чем в объективистском или натуралистическом смысле идеальные общности с их предметными референтами — речь ведь каждый раз идет о понимательных топосах законов, а не о самих законах, то есть на один иерархический ранг выше), структуры: это конкретно-всеобщее, устойчивое индивидуальное явление-многообразие, индивидуальное всеобщее (упорядоченное и организованное многообразие, бесконечный ряд, но бесконечно в себя рефлектированно содержащийся Одним, порождающим принципом, порядком порядков). Бесконечное безобъектное сознание (но поскольку «всегда сознание о…», то сознание символа). Это общность, достигаемая держанием множественности — в дискретной идеограмме (форма + тело), комплицирующей в себе многообразия бесконечного, «испытующего» характера, что и есть истинная, объемлющая (меня) бесконечность, а не внешняя бесконечность бессчетного и неопределенно многого. Пространственно-временной индивид, всеобщность, но индивидуальная, непосредственно — на экземпляре — различимостная. «Яблоко», содержащее все видения и прояснения того, что им задано, вложенные, вдвинутые друг в друга, накрывающиеся, находящиеся друг на друга, переходящие друг в друга (ср. Гераклит); «яблоко», бесконечно оживляющее и бесконечно проясняющее натуральности и «интерес» (которые сами по себе ни «живы вечно», ни интенсивно-устойчивы в любой данный момент), — это — сущность, индивидуирующая меня в познании (в чем и сказывается экстатическая роль «произведений»). Иначе необъяснимая устойчивость свободного явления как исторического индивида, организованного и упорядоченного многообразия. «Держание» самосущим (и не нами созданным и не случайно возникшим). (Ср. § 51.) Держание «самосущим», на его избыточности и динамизирующей структуре (структуре опыта) — способ держания ощущений, чувственных достоверностей и очевидностей и тому подобное, а это значит, что не существует никаких ощущений (гомункулусов, особых «вещей» в нас) [96] , а существуют лишь интенсивности, силы, со-рождающиеся (co-naissant и тем connaissant) и со-артикулирующиеся артикуляциям среды, то есть предмет- но-деятельностного Митвельт или Умвельт (если брать вместе с формой-сущностью). Предметно-деятельностный механизм — чувствующее, переживающее тело (как, например, и хорея, трагедия, живописное изображение), умное существо, внешне- пространственная данность самого ума, экстатически во мне действующая [97] . Это независимый топос, вынесенный за пределы участия субъекта в натуральном ряду с его зависимыми надстраиваниями и подставляющий под него (субъекта) иную конструктивную машину (основу, сращение), конститутивную для изменений в нем (и в формируемом мире) и воспроизводящую на его стороне эффект понимания и свободного отличия от самого себя (эк-стаза) как члена сцеплений инертного натурального ряда, что и является исходным смыслом слова «теория», введенного греками. [В смысле отрешенного глядения на мир и на себя в нем со стороны и прояснения смысла и овладения в себе чем-то из этой отрешенной позиции (но моя мысль состоит в том, что это «отрешенное смотрение» или измененное состояние сознания не есть чистая мысль и чистая воля, что оно как-то делается)]. Субъект ввергнут в бесконечность самооснования свободного действия, не имеющего в своем горизонте никакого завершенного, готового Мира. (Повторяю, обычно такой эффект и называют интуицией, но это затемняющий дело психологический термин.) Иначе он жертва инертных сил распада и рассеяния, ничему не учащей повторяемости. Основания нужны для того, для чего нет оснований «по природе». Истинная бесконечность (в отличие от неопределенного многого и от актуальной бесконечности) означает отсутствие внешнего (или натурального, независимо от активности данного) авторитета, означает произведенность производящего.
95
96 Я ведь уже сказал: «субъект» (со-стояние) есть локус возможных эмпирических субъектов.
96
97 «Не существует» — в смысле нашей возможности интеллигибельного суждения и, соответственно, замена одного описания (с отсылками к деяниям гомункулусов) другим описанием («динамическим»). Субъективность как таковую мы ведь не можем описывать и ухватывать в принципе.
97
98 В каком-то смысле понимание (связное и согласованное помимо реальной коммуникации знаками и определениями) = чувствительность к истине, подсказка и поучение самой природы, а не разброс слепой и его селекционный перебор дис- курсией, — нечто вроде декартовского «естественного света разума», «руководства природы».
§ 139. Это «лаборатория» ощущений, чувств, переживаний, мыслей, видений, достоверностей. Мы движемся в особой реальности произведений (производящих произведений). Содержание всего этого в «архе». Ведь что такое «помнить», что такое «знать» (тавтологически = знать состояние собственного ума?), что такое «обучение», «образование», что такое «отражение»? Законы ведь устанавливаются на втором шагу, и это имеет последствия. «Отражение», «знание» оказываются объемным чем-то. Если научные предметы (произведения) рассматриваются просто как определенного рода изображения чего-то во вне, то мы продолжаем иметь дело с мыслью, решающей, какой ей быть, на основе волей и сознанием контролируемого сообразования себя с положением дела в мире (каким-то образом завершенным и лишь актуализуемым хик эт нунк), где знание тавтологически означает знание состояния собственного ума, где обучение и образование есть ассимиляция идеальных правил и норм и где память есть контроль над условиями фиксации запоминаемого, удерживаемого. Но это все работа в плоскости 3-х измерений, где, конечно, много нового можно узнать работой согласования ее элементов, разрешением напряжений, которые между ними возникают, аналитической экспликацией имеющихся содержаний, рефлексивной их проработкой. (Различение и выделение элементов в этой плоскости не совпадает с разбиением на элементы в накрываемых ею многообразиях). Если же повернуть вопрос и спрашивать, что же на деле уже решилось и решается живущей в вещах мыслью, в бесконечно протянутом «узрении ею сущностей», в слившейся бесконечности эвентуальной серии новых состояний, то «знать» не значит более «знать состояние собственного ума» (область определений не тождественна области значений), «образовываться» не значит заглатывать завершенные знания и систему готовых правил в воленаправленном и сознательном общении «духовные субстанций» или в корреляции наблюдений «нормальных наблюдателей», подразделяемой и прослеживаемой непрерывно («общение» не подразделимо, а должно браться размазанным по конечной области пространства преобразований, где знание, тем более завершенное, вообще не передается и где речь идет об «учиться учиться», о воссоздании, о заново рождении осознанных знаний, об индивидуации себя сущностью), а память — не необратимые классические факты вместе с условиями их сознательной фиксированности, а «бессознательное» (наисознательнейшее в моем смысле!) — расчленение своего строя сознания символом, архетипом «однажды» (и с трудом) сделанного, телесной «живой вещью», в которой память всей топологии событий знания и понимания (являющейся топологией «бытия-сознания»), память предпринятого для всего пространства преобразований: эти предметы, эти «вещи» помнят наше пребывание внутри мира (см. § 39), из которого мы «здесь и теперь», стоя перед ним как перед внешнем объектом, что-то воспринимаем понятным и доступным осмыслению (интеллигибельным) образом. Воспринимаем, если наше сознание уже структурировано вещью-символом. И это мы делаем в особой, собственной реальности произведении в моем смысле слова. Это все неименное, в том числе и именные по сегодняшним дням произведения. (Обычно в понятии «произведений» нас смущает феномен разделения труда и их «рамочность» и поэтому мы отделяем произведения от жизни, но на деле нет никакого различия и отделения от жизни — они органы производства и оспроизводства жизни, живого, — в элементе мысли в данном случае). Лишь в этой реальности мы можем увидеть динамическую
«А знает, что В знает, что Н» = «А знает, что Н».
(То есть не в реальности субъект-объектной оппозиции.) С одной стороны, это все целое протирающихся в бесконечность возможностей, поссибилий (не предметов!), бесконечное целое всех бытийно потенцированных (и, следовательно, и меня объемлющих, а не передо мной простирающихся) «указаний» на подлежащие извлечению опыт и знание, с другой стороны — «маленькие бесконечности» (ср. с «маленькими духами» Гегеля), бесконечно свободные открытые содержательности (будь то мысли, чувства, образа, воображаемого или чего- нибудь) испытующего держания мира, произвольно оканчиваемые и произвольно, с несомненностью возможного «еще одного раза», сызнова возобновляемые и структурно содержащиеся в конечной, единичной и индивидуальной сделанности [98] , где они вложены одно в другое, переходят одно в другое, перекрещиваются границами, перетекают друг в друга, находят друг на друга, друг в друга вдвинуты (в подвешенном виде над дурной повторяемостью их натуральных эквивалентов в непосредственном ряду впечатлений, переживаний, побуждений и тому подобное). Наши знания и там и там, относятся и к тому и к этому. Источники их должны содержаться — в единичном материальном, «телесном» (или иначе — «телесно действующем»), потому что их нет (в дурной повторяемости самой по себе, да и рассудочным актом родить нельзя) [99] . Но содержаться всегда конечным образом. Именно последнее должно содержать мои, твои, его и так далее видения «этого что-то», ибо их (то есть оснований для них) нет в естественных взаимодействиях с миром и в их повторяющемся ряду и их нет в осознаваемом наглядном соотнесении с соответствующим референтом ни одного в отдельности элемента структуры. Это освобождает нас от гуссерлевского языка ретенций, протенций и тому подобного, от попытки анализом актов сознания уловить работу виртуальностей. Основание, структурное сращение свободного действия есть одновременно сращение с миром, открывающее собой (или после себя) в нем горизонт доступного осмыслению и пониманию, необратимому «раз навсегда» удержанию. «Третьи вещи» и есть эти сращения, но живущие своей жизнью в мире. Поэтому рабочим понятием историка (и предметом его реконструкции) и должно быть представление об этих «малых бесконечностях», комплицирующих в себе намерение или интенцию видения (узрения), растянутую во времени (и с трудом делаемую, прерываемую и сызнова возобновляемую). «Прерываемые» — рассеянностью ли, просто ли усталостью или крахом цивилизации и тому подобное. Например, Аристотель поэтому — не донаука, а наука, делаемая с трудом. И он жив, потому что он (и мы) внутри этой бесконечности, как и я, ты и так далее, — бесконечности испытующих содержательностей сознательной жизни. «Растяжка» интенций (см. § 26, 48). Можно, конечно, себе представить, что удалось (проработаться, символизировать удачнее, комплицироваться в более емком и удачном артефакте и так далее) раньше — это ничего не меняет во времени, в его стоянии, со-стоянии. Такой воображаемый эксперимент меняет лишь нас, историков, наш язык и понимание.
98
Это экстазирующая нас «сделанность», и «содержаться» в ней означает ее способность (поскольку она материально, через выполненность нашими трансцендирующе напряженными возможностями, представляет глубинную топологию событий знания и понимания) to trigger off уже структурированное сознание (см. § 44). А не экстазироваться нельзя, ибо в отдельном впечатлении и тому подобное не содержится ни оснований, ни сил, способных противостоять разрушению временем, распаду жизненных мгновений, который оно с собой несет.
99
101 Созданность (а не данность) того, что будет вырывать нас из натуральных, непрерывно действующих сцеплений.
§ 140. То, что мы должны извлечь, узнать и понять, не дано ни в каком натуральном виде — ни в виде объективных свойств вещей, ни в виде узнающих их психических наших сил — и не может быть на них основано. То есть нет основания без формативных отложений в мире и в субъекте, взятых как один объект (следовательно, самооснование и самоподдержание). Ноогенная машина помещается в пустоте, которая оставлена безосновностью «по природе» или случайностью положения человека в природе; то есть цель работы научного ума — охватить целое физических законов независимо от случайного положения человека. Время разрушает? — должно быть синтезировано, а «материя» — преобразована. Взаимодействие обратимых причинных и аналитических структур с «материей» меняет явления и события? — должно быть ограничение допустимыми преобразованиями, совокупностью допустимых преобразований (например, не принимаем такого обстояния дела, для которого не может быть или нет еще набора допустимых трансформаций себя, «натурального» и тому подобного: иначе, без трансформаций, чего то нельзя перенести физически — завязки, сцепления, кристаллизации, иррадиирующее поле сил, неумолимо наш ум в каком-то направлении разворачивающее или столь же неумолимо нас от чего то отталкивающее). Порождение и мира и субъекта (со своей «математикой»). (Скрещение свободы и необратимости — вот узел — мы можем строить любые возможности, ср. со Спинозой, но в рамках ограничений необратимостью.) Здесь будет космическая, «обратная» связь, поскольку мышление — одна из жизненных форм (откуда вся острота проблемы методов анализа сознательной жизни). Развитие дополнительно к необратимости. Изменением мы боремся с рассеянием.
§ 141. Новый, иной, более высокий смысл (бесконечно проясняемый) того, что стоит и в натуральном ряду фиксаций, наблюдений, переживаний («земных»). Он дан в общественном пространстве, публично, для всеобщего обозрения — особого рода тексты, тексты, которые всегда осознаются как странные, привиденческие («неземные») и притом с печатью презрения ко всему интимному «внутреннему миру» (поскольку относятся к экстатическому смыслу, а не к индивидуальной ценности). Межпространство существования, а не просто духовное общение «внутренним» перенесением мыслью поверх пространства и времени в любое место (что мы обычно и приписываем так называемой «внутренней жизни»). Сделанные из «языка» (то есть в принципе знакового и коммуникативного материала),
Стрела познания но языком не являющиеся. Текст отличается от языка тем, что смысл его не существует в самом языке, а продуцируется текстом же и его осмыслением. (И вся проблема в том, чтобы восстановить естественность описания такого существования и «действия на расстоянии» методом отнесения к монадам, ибо пространство 3-х прилеганий рефлексивного слоя науки здесь связи не даст — на основе переноса причинной связи.)
§ 142. Выемка себя из натуральной ситуации —> пространство проигрыша. В этом придержании Вселенной, застывании мира в как бы снимочно длящейся дупликации и репликации вся тайна, вся необходимость введения гипотетических ненаблюдаемых объектов и символов ненаглядного ухватывания всего того, что никак непроецируемо на микропсихику. Но возьмем это пока на «выходе», имея уже пространственно-временные характеристики скрытого движения (где и когда, оказалось бы, ничего не происходит), то есть это пространственно- временно характеризуемый и локализуемый синтез —> наблюдаемые «неестественные продукты», активность, вне этого утопленного живого органа не имеющая место («селф» как то, что он видит, понимает и так далее в качестве «второй раз рожденного», синтезирован, а раз так, то нужны среда и протоплазма синтеза) [100] . Это процесс, происходящий в избыточных (мысль мысли, сознотекст) связующих образованиях (или представлениях) множественного поля наблюдения, всего многообразия осознаваемых содержа ний и связанных с ним операций (как везде и постоянно действующего, то есть сверхэмпирически). Связь умов, связь ума с миром, связь ума с собой («через большее, чем сам, овладение чем-то в себе, в своей реальности и «материи»). Имплицированная (качественная) математика всего стоящего в дифференциальной глубине (где и решающее значение логического «круга» итерации и теоретике групповых представлений). Концентрация полевых сил в «точке пересечения» и прохождение их через субъекта (и его мир) в ней. Ср. § 150.
100
102 Что просто на уровне закономерностей и природы научного познания выражает факт случайного положения человека в природе и что, далее, специфически человеческие проявления и состояния в нем (в том числе, знание и понимание) никак не гарантированы и никак не актуализируются самодействием природных механизмов (включая в них и живую природу) — помимо собственного и естественным ходом вещей не обусловленного усилия, то есть так называемого самосозидания. Отсюда первичный символизм сознательной жизни, предметоподобные образования, которые из «сверхопытною далека» указывают не на какие-нибудь предметы, а на саму же деятельность и на воспроизводство ее возможного агента, на «потенцию потенции» Построение их допускает науку, поскольку человек есть независимая от него самого (и им лишь выясняемая) часть природы.
§ 143. Динамическая структура опыта [то есть неподвижные связи (= скрытые движения и массы), порождающие силы].
Видимость линейного движения (как бы переваливающего через точку «настоящего») при том, что смыслы идут и «вбок», «боковая эволюция»; иначе движения были бы невозможны, ибо нет пустоты; поэтому, с другой стороны, незнание (в смысле проблемы) порождается, а не существует. Веер Мандельштама. (Формальные типы).
§ 144. Форма (неизбежность) —> эволюция (сохранение мыслимости «телом», например, интерпретационными материальными образованиями; вообще-то сплетение, вещественно символические прорастания, симбиоз с мертвой природой — другой, новый путь жизненной эволюции, укладка и упаковка миллионов актов, которые психофизическая организация не могла бы в принципе держать и «разрешать»; в этом смысле животные слишком далеко ушли от мертвой природы — от света, цвета, звука, формы, массы, тяжести и тому подобного, которые являются для них лишь физиологическими раздражителями, а не материальными вещами и даже не «элементами» древних). Но эволюция не в последовательности, а вбок: история происходит трансверсально (скрытый, невидимый синтез времени, последовательности —> невидимая история как механизм и условие последовательности, сама не являющаяся последовательностью). Речь, конечно, прежде всего идет о генерациях: генерации — индивидуальные рождения, то есть пространство есть различие генерации (индивидуальная генетическая связность, выделенная и необратимая: ее нельзя сделать небывшей, хотя из физических законов она не вытекает, и ее экспликация будет отвечать на вопрос: как пошли? как и из чего было?) [101] . Это дискретный организм, так же как я породил свою дочь (и это нельзя отменить), — только он ничему видимому не соответствует (и не применимы термины «более крупная единица», «меньшая единица»). В той мере, в какой видимая психика-вещь есть невидимым образом сторона монады, пространство генерации простирается как «один индивид» (изменяющийся, сжимающийся, расширяющейся, пульсирующий) поверх и поперек реального пространства и времени, то есть возможны, следовательно, так называемые манифестации в различных далеких и несвязанных точках последнего (хотя, если изменить онтологию, они будут отнесены к «одному телу», «одному индивиду»). Это индивидуирующее понятие применимо ко всему тому, что необъяснимо воздействиями вещей или естественными выполнениями последних психическими силами и «способностями» [102] (причем под этим «все то, что» не имеются в виду какие-либо «чистые» гомункулусные ощущения или дискурсии), — и раз это в принципе допущено, например, в применении к гештальту и — шире — в определении понятия состояния (оно не зависит от объекта), то нет принципиальной разницы в случае телепатических явлений и так далее и тому подобное — структурированно сознание (а оно по определению не привязано к субъектам, а состояние, если привязано, то лишь в смысле локуса) может быть triggered off чем угодно и, главное, членение на индивиды у нас совсем другое: «индивидом» является конечная (и к тому же все время изменяющаяся в смысле объема и локализаций, что дает еще один пшик для наглядности) области передачи и распространения осознаваемых явлений, а не от точки к точке переносом причинной связи прямого опыта между видимыми, спаянными одно с другим аппаратами отражения — субъектами в этих точках. (Отсюда, кстати, выводим ответ для проблемы физиков: нужен ли «сознательный субъект» во взаимодействиях аппарата и объекта.)
101
103 Вся трудность в том, что эту связь (как связь, удовлетворяющую критериям рациональной интеллигибельности) нельзя ухватить, беря объект в наглядной последовательности эволюционных этапов, то есть не сменив угол зрения и не перейдя в объем многомерною (с трансверсальностью, мнимостями, расслоением и надстраиванием многообразии и тому подобное) Поэтому в руках остаются лишь синхронности как возможный объект научного суждения, а время не удается ввести в онтологию и, соответственно, суждения о нем подчинить правилам рациональности Под «временем» имеется в виду, конечно, такое, в котором рождается новое и не сохраняется себетождественность.
102
104 Или ко всему, что имеет структурное и динамическое происхождение.
§ 145. Здесь нужно было бы разобрать проблему: например, музыка как «способность» с каноном [в каждой ноте скрыто преобразование, что не слышно марсианину и что у нас самих затемняется языком «способностей»; но нужно показания инструментов уравнять с показаниями чувств, рассматривая последние тоже как искусственное, генерированное (со своей «понимательной материальностью»), существующее лишь вместе с интерпретацией, то есть устроить основательные «поселения» наблюдения на всех этих вещах]. И еще при анализе проблемы эту каноническую роль вещественных символизаций («артефактов») рассматривать, все время сравнивая с тем. что имеет место, например, в сенсорных экстремумах с интерпретационными (в частности — бредовыми) образованиями.