Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии
Шрифт:
Уже интуитивистская математика ясно видела в таком дву- единстве, кентавричности первичный факт человеческого интеллекта. Или ср. с тем, как английское право прецедента практиковало интуиционистскую математику! Дело в произве- денности «натурального» авторитета, то есть основания, источника, начала («естественного» в смысле чистого опыта, нейтрального ощущения, конечной данности или, с другой стороны, «естественного света» разума). Но тогда, в силу четвертого измерения — это Янус- онтология, с Янус-данными (не случайно пифагорейцы, идя от оснований, получали в них иррациональный «шум»). И иначе как через физичность «третьих вещей», к этой произведенно- сти не прийти. К произведению производящего. И тогда ясно, что «ощущения» ни истинны, ни ложны, ни окончательную истину показывают, ни в заблуждение вводят (так же как термин «истинный» не применим к столу и тому подобное). То есть некая часть(психической) деятельности должна рассматривается вне терминов «истины», вне терминов отражения, адекватного или неадекватного (то есть не только вне терминов целеполагания): мы не спрашиваем, истинен ли стол и что он отражает. И из терминов этих оестествленных частей должны строиться понятия генерирующих состояний, артефактов- пристроек, квазичастиц ума (обладающих, повторяю, и свойствами «волны»). Психика есть вещь (проработанная сознанием она — мир квазивещей в четвертом измерении). В познании мы приводим себя (нашу психику) в действие в качестве вещей особого рода и или через динамирующие (а не запечатлевающие) приставки-артефакты, а не в качестве изнутри глядящих, истинно чувствующих или же заблуждающихся, одушевленных существ-гомункулусов. Это я и имел в виду под расширением естественного и сужением рефлексивно- наблюдательного (перспективы наблюдателя). И знание (истина) не имеет источников, ибо оно и состоит в произведении, создании своего источника (что и имеет своим следствием феноменальную дискретность «факта», его размазанность в «мир», выражается ею). Ничто. Бесконечное самообоснование свободного явления. Оно создает собственный топос или открывает себя ему и тем свободно, и этот последний должен выявляться и рассматриваться, а не какие-нибудь сами по себе существующие и натурально предданные источники достоверности и мыслимости. Вечный динамизм подобного рода топосов (да здравствует свобода и риск! — но свобода в нас то, что в нас не зависит
К произведенности производящего: все решается здесь (о факте, независимом от всего остального мира, см. § 5а), мы ничему не служим, не являемся ступенькой ни к чему последующему и не зависимость от целого здесь на месте реализуем (в отличие от «выполнения понятого» физическими телами) — вот бесконечность. Это и вечность во мгновении. Ибо это «все» — много (бесконечно обновляемое состояние, состояние испытующего, бесконечного характера). Но это значит снова выходить к абсолютному значению формы, (ничего не содержащей, ибо всевременно лишь нечто бессодержательное), к прообразам, работающим на порождение. Форма, указующая на источник. В отличие от позитивной, такая бесконечность не поддается идеализации и, будучи негативной («не то», «не то», возможное иное или вообще «неизвестный атрибут»), ведет нас прямо к случайности смысла или разума. Действительное бесконечное (в отличие от неопределенного многого и от актуальной бесконечности логиков или идеализованной бесконечности объектов) означает отсутствие внешнего (или натурально, независимо от деятельности данного) авторитета (см. § 70 и далее), означает произведение производящего. «Я», говорящий о тексте, сам внутри текста, объят им, открыт на незамкнутое целое, с возможностью другого, нового «я». Живое, актуальное взаимодействие (наблюдатель которого неизвлечим в качестве субъекта). Трансверсально целое открыто. И всегда отличимо от актуализации. Ибо в «живых вещах» преобразованное продолжает работать, поскольку им овладели лишь символически. (Глядят на нас «околдованные души»). Прямой смысл слова «жизнь».
§ 107. Парадокс в том, что произведения (сильно организованные структуры, предметы — натура натуранс, порождающие предметы-природы, «сильные», то есть интенсифицирующие, динамизирующие, до экстремального, до пароксизма доводящие, каковая сильная организация может сочетаться — и обязательно сочетается — с переопределенностью или недоопределенностью) вытаскивают нас за волосы из болота (через топос) и в то же время мы же производим произведения — эти внятные порождения (внятные тому, о ком мы извне говорим как о в символическое пространство- время протянутом) [68] . Или иначе: как если бы они никем не были произведены и в то же время мы называем их «произведениями». Когда мы говорим «никем» и в то же время — произведения», то это значит лишь именную неописуемость сознания и пр. в терминах агента и носителя действия, это значит необходимую, неизбежную ненаглядность языка (с которой мы неоднократно сталкиваемся и будем еще сталкиваться), языка, на котором описываем и говорим о потенцированном (деятельностью) бытии, и для чего давно уже были философские символы. Способ действия делает пустым место и агента происхождения (как если бы никем не были произведены), то есть описание этого действия, его свойств и проявлений невозможно в терминах, предполагающих самосознательного дискретного (именного) агента и носителя этого действия, соизмеримые с этой инстанцией генезис и происхождение представлений и мыслей. И когда говорим о научных предметах (о чем-то, что действует природоподобно, является предметами- природами), что они никем не произведены и в то же время не возникают естественно, действием природы, натурального механизма, то все обволакивается представлением Бога и им символизируется, то есть суть дела косвенно выражается. Или же представлением особой духовной субстанции, действующей в мире. Но и то и другое — культурная мистерия сознания, «иллюзия» как способы личностного и коллективного владения такого рода силами субъектов [69] . К тому же произведения как натура натуранс не суть интеллигибильные изделия по божественным прообразцам (творение последних — привилегия Бога), а относятся, скорее, к компетенции того, что обозначается символической проблематикой телесно «воплощающегося» Бога.
68
То есть через них внятен мир, а не они сами. Их выявляем мы, своих зато не зная. Ср. § 100 о трудности феноменологической абстракции.
69
Проблема таких сил ведь и в учении Декарта о «врожденных идеях». Проблема «не одному, не самому»: «врожденные идеи» — это дать через себя подействовать другим силам. Но интересно, как «сделанное однажды с большим трудом», включающее «силы свыше», всегда связано с идеей несделанного, несотворенного (тобой)! Ср. Декарт о понятиях, которые не мной сделаны. Ср. также гипотезу Платона о постоянном и фиксированном числе душ» г<"<» каждый раз новая, что привело бы к хаосу и распаду.
§ 108. Нечто мешает уже просто тем, что оно есть, есть в своей натуральности (внося инерцию, развязывая естественные силы и действия). «Телесность» сознания психики (способностей, сил и тому подобных), факт существования и действия экспериментальных органов, «тел понимания», артикулированных экстрацеребрально и трансиндивидно, и является причиной и источником мифологии (характеризующихся косвенностью способа выражения и отсутствием запретов) — мифологической психологии, алхимического мифа, мифологии бессознательного, мифологической космологии. Это все оформления положения человека в космосе и связи с последним его микрокосмоса— в смысле решений (путем нейтрализации, как показал Саша) оппозиций завершенной реализации сознательной жизни как целого. Это драма оснований (даже ребенок занимается загадками происхождения) — оснований, которых нет. И эти мифы не бытие (в смысле объекта исследующего и познающего видения) отражают, а формируют и завершают человека — в бытии. К «косвенности действительно говоримого мифом и отсутствию запретов» (что выражается и в буквальности, ему свойственной, в отличие от развитой религии, которая как символизм культурно-технична и эзотерически не буквальна) можно перефразировать, что уже говорилось в примечаниях к § 102: топологию связи космос=микрокосмос на языке макрореальности можно высказать (косвенно) мифом, то есть свойства первой — это то, что в нем говорится действительно и символизируется; появление запретов и правил соответствия меняет язык и впервые позволяет рационально понять. Но не внутри науки [70] . Здесь запрет определенного типа выражений (вне- пространственно-временных, аномальных в смысле причинности и тому подобное) может означать, что об этом вообще не говорится и не может говориться на языке науки же. Что же, наука не может сама себя понимать? То есть прояснить себя как ситуацию. Связи ситуации как неминуемо завязывающиеся (и отличающиеся отсодержательных) [71] . (Ведь в содержании она может, сохраняя принцип запрета и им руководствуясь, показывать, что видимое нарушение запрета происходит из-за свойств топоса, о которых нельзя так — например, о цилиндре в языке плоскостной геометрии — говорить). Но тогда должно быть косвенное — идеологическое — ее выражение и владение ею. И шире — экзистенциально-культурное владение (и, соответственно, выражение).
70
Поскольку она сама объект (а не рассудочная конструкция в головах) в рамках связи космоса-микрокосмоса, в сфере в смысле «Символ и сознание», то есть феноменологически (хотя наука как деятельность и структура родственнее и ближе тому, как работают структуры восприятия, чем вырастающие из последних мифологические и прочие систематизации, которые предшествуют науке в историческом культурном развитии, в филогенезе человечества).
Но интересно, как рано появляются мифологемы (например, в виде первичных фантазмов и детских «теорий происхождения»)! Свойства производства сознания в сфере является источником умозрительных систематизации типа мифологем, идеологом и тому подобных (то есть факт прагмем как метаязыка, опосредующего продуцирование языка — через «предметы действительности»). Последние — гносегенного происхождения (а не содержательно аналитического, отражательного), и, следовательно, наоборот — их существование открывает русло, орбиту, форму движения для производства и воспроизводства сознания данного типа, поскольку в них закодированы свойства способа его производства.
71
Эти связи лежат в ином измерении (в отличие от содержательных, куда они логикой могут быть выведены, поскольку она не скована физическим смыслом). Раз мы что-то сделали в содержании, то, в силу свойств производства и воспроизводства сознания) мы ввергаемся в связи, исключающие выбор. [И беда в том, что в классической науке мы не можем говорить о них в тех же терминах, что и о содержаниях (то есть не имеем гомогенного языка), хотя «явления» феноменальности действуют и в последних. Отсюда разобщенность наук о природе и наук о духе, покоящаяся на разобщенности рассмотрения рядов физических явлений и средств выбора, сопоставления, сравнения и тому подобных последних и рассмотрения сознательных явлений, сопровождающих мышление о первых, и его средств]. В действительности, не годится классическое различение «внутреннего» и «внешнего». Мы ничего не поймем в указанных связях, если будем его придерживаться. И наоборот — исходя из их понимания (вне вышеуказанного различения), мы разведем интерналистов и экстерналистов.
Значит, «целостности» неминуемо порождают выражения, которые, являясь выражением их собственных свойств, не могут находиться в составе выражений, эту целостность составляющих, и исключаются как ненаучные или вненаучные. С ними борются, осознают их как чуждые. Должны, следовательно, расколоться и разойтись два пространства — базовое и наслоившееся. И метафизика.
Целое гетерогенно многоуровнево, то есть какой-то его эффект не может существовать в терминах уровня X, а поэтому должен быть уровень Y. Каждый уровень — совокупность структур с одной топологией (в одном состоянии). И, следовательно, на каждом явление имеет свои (различные) законы жизни, ритмы, судьбу.
§ 109. Состояния системы, (ср. § 84). То есть, фактически, целостность проявлений определенной усложненной и изменяющейся топологии: (1) неразложимостью индивидов (актуальные, де факто взаимодействия, неразложимые, ибо нет абсолютной системы отсчета), невозможность детализации и расположения звеньев в реальном пространстве, иначе говоря, не можем объективировать в реальном протяжении, непрерывно располагая в нем; тогда для действий, которые все-таки есть, хотя и необъективируемы в непрерывном реальном пространстве, говорим о свойствах или факторах целостности, так что ничего таинственного и мистического, (2) все срабатывает вместе (иерархизация в одном состоянии, множество содержаний в нем); поэтому то, что разворачиваем, называем системой (ср. раннебуддийскую теорию мгновенности или одновременности актуализации многократно-расчлененной целостности «закона»), (3) особая активность, (4) множественность
§ 110. В «состоянии» понятое здесь понято везде. Оно само себя понимает. Потому, что это характеристика его, а не человека. (Без этого постулата мы вообще ничего не поймем в работе ума.) «Везде и всегда» — независимо от того, каковы люди, в каких они культурах, на какой ступени владения своими силами, какими средствами обладают. «Мгновенное действие». Чтобы избавиться от языка, нужно определять само по себе. Но мы говорим на наглядном языке, всегда имея в виду дискретного субъекта. «Не то, не то» (к § 84а). Мы макроскопическими средствами (то есть предметными понятиями и знаками) даем «микроскопическое» и ничего тут не сделаешь. К грубости этого языка: например (кроме нарушения дентифи- каций, появления причинных аномалий, действий на самого себя и тому подобного) парадокс существования «другого сознания». На деле, для А всегда должно быть несколько, должно быть множество А1, А2… (среда синтеза), характеризующееся определенной топологической связностью, если А эволюционирует путем опыта и обучения [топологиче- екая связность есть пространство-время = преобразование в смысл и распространение (инскрипция и реинскрипция) генерации по всему (самосогласованный пучок) связному множеству объектов, где в локусах воздействия она вовсе не производилась бы воздействием и где запечатления воздействий психическими актами оставались бы без — основными] [72] . Иными словами, нет проблемы существования «других сознании» и солипсизм логически невозможен, ибо множественное существование есть (первичная) часть смысла существования (и содержания) индивида А, часть его определения и анализа как развивающегося. Это закон языка, на котором мы говорим о развитии чего-нибудь путем опыта и обучения. (Так же как имплицитное предположение «второго шага» есть часть языка, в котором могут существовать термины «закон», «величина», «математические отношения» и тому подобное, имеются в виду объективируемые термины).
72
Это преобразование не постоянно и не задано заранее в том смысле, что не является готовым и строго определенным то множество объектов, на которые осуществится отображение (так сказать, «размытое множество»). Во-вторых, содержащаяся в нем область шире, чем вербально и прочими средствами определяемое, поскольку включает и значения, лежащие на уровне космологического включения, объектов-содержаний деятельности, имплицитных предпосыланий размерностей (устанавливающих область физического смысла), полевых потенциальностей суждения, неявно его окружающих, как облако, «естественных, само собой разумеющихся интерпретаций» (то есть интерпретационных материально пред-стоящих образований, «выполнении» смыслов) и так далее (ср. § 42, 44а), и сами часто служащие скрытыми системами отсчета для критериев простоты и согласованности, для выбора всегда конечного на деле числа текстов из числа всех поддающихся порождению, в терминах какового отобранные определения формулируются на формальном уровне, и так далее (факт чего часто фиксируется понятиями «неявного знания», «заднефонового знания» и тому подобное и что на деле требует переформулировки онтологии бытия мышления, при которой они станут не пришлепками и случайными, крайними средствами спасения ad hoc, а естественными — например, то же понятие науки как живой рече-мысли в «настоящем», в «событии=со-бытии» или же растяжка последнего в то же пространство-время, приведение к «тяжелой» системе отсчета, привязываемой к индивидам в моем смысле, а не к идеальным координатам всего мира). Здесь очень важна возможная разница скрытых систем отсчета, которая только и является резервуаром и условием развития и эволюции (как важен и тот факт, что эта разница не устраняется формальной строгостью и продолжает действовать в реальном выполнении мыслей и суждений о предметах).
§ 111. Вызов изменения или превращения… [В тексте книги этот параграф отсутствует; название дается на основе перечеркнутой страницы рукописи. — Ред.}
§ 112. Топологическая связность генеративного поля наблюдения была и оперативно использовалась уже в классике. Но в качестве универсальной брался один ее вид: такой, где, при достаточно грубых допущениях и ограничениях, определенные конечные и дискретные единицы, отношения (формы, принципиальные целочисленности, «естественные» единицы, изнутри организующие начальные условия и не подлежащие непрерывности изменений и делений и расположенные трансвер- салъно) принимались равными нулю, точнее, исчезающе малыми или бесконечно большими. Но этого нельзя делать в случае разного рода неразложимых взаимодействии (история знания — частный случай таких «неразложимых взаимодействий»).
§ 113. Все дело всегда в свободном превращении или изменении. И это есть проблема события. Бытие показывает себя нашим (свободным) изменением или превращением (которое есть со-бытие). Сколько мы находимся в свободном отличии от самих себя (ср. у Гегеля «философ как абсолютная монада»)? Ничтожно мало (поэтому, кстати, кроме других последствий этой конечности нашей, и приходится говорить о другом «я», не нашем эмпирическом и психологическом). Но энергия и значимые последствия несопоставимо велики. Поэтому нужно особо, особым аппаратом описывать этот мир — как большой мир. (То есть нужно растянуть в континуум «со-бытие», проецировать интервалы, протяженные ничтожно мало в реальном протяжении, в стороны монады, естественно крупноединичной в другом измерении, и так далее). В случае познания — бытие мысли (и исходить из неименной и структурно расположенной множественности сознательного явления, а не классического схватывания изнутри на себе схемы деятельности) [73] . Усилие и дифференциальные натяжения свободного изменения и есть время-эстезис. То, что представляется непрерывно пребывающим предметом —>, есть, в действительности, — >, то есть пульсирующее мерцание. То, что со стороны бытия есть (никогда не начиналось), со стороны человека, нашей стороны, будет переходом, изменением, событием нового. В целом же все пребывает, бережется. Лишь будущее сохраняет прошлое и лишь хранимое прошлое позволяет меняться (а не повторяться). Если вчера что-то не ушло в бытие, то не будет бытия сегодня. И если мы сегодня не изменимся, то ничто не сохранится. Своего рода механизм нерассеяния. [Тем более, если учесть, что в строгом смысле рассеяние всегда поглощается каким-либо материальным телом, и иногда не тем, каким надо (как показывает бессознательное)]. Чтобы в точке А поступить свободно (а не повторяться), нужно эквивалентное действие на до-А. То есть одно из проявлений как упорядочивания, так и ограничений, накладываемых свободным действием на возможные состояния мира (например, на будущее).
73
Декарта интересует сознание как форма (когито изнутри), а меня интересует (изменительное) приобщение к силе сознания (следовательно, прагматика) в метапозиции (ср § 148) Поэтому он мог доверить Богу поддерживающее «постоянное рождение «я» (и мира) (и говорить, соответственно, на языке врожденности идей), а мне нужен Бог, постоянно умирающий и воскресающий в третьих вещах Иными словами, Декарт догматически остановил развитие «соображений воспроизводства» идеей Бога гаранта А для «Лекций по анализу сознания» можно сказать так Онтология полного бытия (в котором нет места развитию) имплицирована в задании сознания как первичного и независимого понятия физического (объективного) описания мира Метасознание же (то есть прагматика условий борьбы с сознанием, преобразований и переосознаваний, давания себе все новых и новых законов существования) позволяет ввести в онтологию время и изменение, развитие, то есть может послужить «эфиром»: для выработки логических форм исторического мышления (в философской их части, конечно) Не говоря уже о том, что «первичными и независимыми образованиями» окажутся кучи культурных объектов (наподобие кантовских форм пространства и времени) и выявится историческая пластичность человеческого существа, то есть реальность мысли Спинозы о том, что «того, к чему способно тело, до сих пор никто еще не определил… но, говорят, из одних лишь законов природы, поскольку она рассматривается исключительно как телесная, невозможно было бы вывести причины архитектурных зданий, произведений живописи и тому подобного, что производит одно только человеческое искусство И тело человеческое не могло бы построить какой либо храм, если бы оно не определялось и не руководствовалось душой Но я показал уже, что они не знают, к чему способно тело, и что можно вывести из одного только рассмотрения его природы.» (Этика, ч III, теорема 2, схолия)
§ 114. Out of phase (то, что натурально было бы дефазированным) —> преобразования и модуль (одна ячейка) [74] —> как раз будет phase-space с гомогенностью исследования (то, что символически одно по отношению к пространству преобразований). Локализация единичных мысленных актов (рядом, вбок, потом) отображением символа в их поле наблюдения, что, в то же время, означает возможностью реализации и актуализации «возбужденной» в точке поля потенции в (или через) эстезисном пространстве символа (= тому, что такое отображение операционально выполнимо). Устойчивость на этом держится. А согласование «значений» и «смыслов» (пучок) выражает то, чего нет в точке пространства эмпирического бытийствования содержаний и в «настоящем моменте» их наблюдения и восприятия (ср.§ 60), то есть то, что не производится восприятием объектов и не выводимо из него и, тем не менее, согласно существует во многих точках наблюдения (евклидово пространственно удаленных и временно долгих). С этим и связано, отсюда и вторгается мое понятие и проблема трансверсально (с мнимыми выражениями и так далее) Одного (самого являющегося связностью того, что иначе не связано), другого пространства-времени (без связи отточки к точке в реально прослеживаемой передаче определяемых значений прямого опыта). То есть это другая связность. Это понятие есть также ответ на старую, издревле известную антиномию: во-первых, знание не передается и, во-вторых, вспыхнув (состояние), оно не нуждается в дополнительном понимании, «само понимает» и в этом смысле было всегда (то есть само оно не локализовано, будучи локализацией, местом всего остального), и поэтому может быть описано, как это и делали древние, как «лишь вспоминаемое» (иначе как уйти от старой дилеммы: «узнаю как истину то, к чему шел, и, следовательно, уже знал то, что должен был лишь узнать» и так далее и так далее). Иначе говоря, это понятие («пространство» и так далее строится для объяснения определенных фактов жизни сознания и познания, которые известны независимо от этого понятия и термины грамотного описания которых могут быть онечными терминами следствий вводимого понятия. [75]
74
Эту «ячейку» мы можем наблюдать (как, например, телевизионный сигнал), но не понимать (без реконструкции преобразований, то есть «истории»)
75
Гейзенберг: «Физик не рассматривает квантово-механическое описание как дуалистическое: он свыкся с тем, что при переводе монистического описания на естественный язык могу появиться различные дополнительные картины».