Стрела познания. Набросок естественноисторической гносеологии
Шрифт:
Versus предварительная тотальность, предданная упорядоченность, заранее данный капитал (так же как versus уже наличный, предданный смысл, объект и тому подобное). Целое — эффект машины и ее отдельных бриколажем собранных частей (то есть вовсе не совместимых «по природе»). В этом смысле произведение производит в себе самом и на себе свои собственные эффекты, наполняется и питается ими, питается истинами, которые оно же порождает (резонанс). Подставляет на место определенных условий естественного непроизвольного продукта свободные условия научного производства (как говорил Джойс, to disentengle and re-embody), воспроизводство на собственных, свободно выбранных условиях (то есть разложить и непрерывно воспроизвести, неся в себе же ключ своего собственного шифра). Форма-сущность сама определяет условия своего воплощения вместо зависимости от данных натуральных условий. Тогда речь должна идти о произведениях, работающих как природа (натура натуранс). Природа подобное действие. Или cultura culturans versus cultura culturata. Произведения-космосы и сфера, поддерживающая и питающая (ток и туда и сюда) процессы, события, состояния, которые естественным образом не идут. Универсальность машин-природ, а не мысли индивида, изнутри и униформно выстраиваемой в «одно сознание» (то есть трансцендирования, покоящегося на абсолютности сознания). Сфера питает и поддерживает процессы, естественно не идущие, но физически наблюдаемые, хотя естественными законами и не объяснимые (к тому же без понятия сферы мы не можем связать сознательные и природные явления) [53] . Об отсутствии предварительного порядка говорит и шокирующий факт «видения»: его нет нигде — он не закодирован ни в какой логической природе человека, ни усваивается он извне (последнее запрещено феноменологической редукцией).
53
Но пока у меня вместо действительной антиномии получается антиномия отличения свободного действия от автоматического (натурального, само собой происходящего, сцеплением естественного хода вещей), сознательного — от превращенного (и там и там мы не тянем за собой оснований, «свободны» от них, дематериализованы: ведь не тащить же за собой сработавшую ступень ракеты!). Все бессознательно. Та же антиномия в различение двух «естественных», двух «делающихся само собой». Один и тот же термин с разными значениями.
§ 94. Но не могут утверждения о порядке появляться в полном беспорядке, чисто хаотически и случайно (тем более что свободные действия сами (или случайно) не происходят, им, такой случайности нет места, поток натуралистически непрерывен, в нем, предоставленном самому себе, нет, как уже говорилось, причины что-либо делать по-новому или иначе, выпадать из непрерывного действия причин и следствий). «Машина времени» или «ноогенная машина» должна, повторяю, быть. Это прежде всего организация явлений организацией времени, самого временного процесса в формальном смысле слова (я пока отвлекаюсь от «твердой» и вещной материи этой формы) [54] . Некоторое упорядочение во времени, само являющееся способом извлечения порядка — порядок порядков (кстати, единственно в этом смысле мы можем тогда сказать, что порядок только из порядка, и уместно тогда сказанное Франком: «Можно сказать, что если бы все на свете без остатка было слепо и бессмысленно,
54
Тем самым, во главу онтологии ставятся превращения и процессы, а не вещи и их атрибуты, спонтанно являющиеся терминами как в языке-объекте, так и в языке историка. Другое дело, что речь должна идти об «идеограммах», «программах», «моделях» или «модулях» таких процессов в естественной жизни эволюционирующего объекта. И если в таких случаях у меня будет встречаться термин «сигнальная» связность (то есть относительность), то потому, что под процессами я имею в виду связь условии и распространения знании в последовательности по всем измерениям, то есть вместе с вертикальным, мнимым.
55
К тому же, мир-то «уже измерялся» и мы сами в какой-то точке этой цепи, откуда же нам знать, что это объект?
56
Прослеживание ее действий есть тогда прослеживание естественных действий (трансверсально работающих), а совокупность этих действий в ее динамике и есть так называемое действительное содержание произведения. В этой реальности лежат скрытые вещные (предметно-деятельностные) механизмы мышления — тяжелые, «массивные» тела, хотя в одно- единственной менталистски трансцендентной перспективе взгляда они уложены в бесплотные точки нулевого объема (математическую и так далее). Это «тяжелые» (то есть не сбиваемые другими параметрами и действиями), абсолютно элементные телоформы, абсолютные системы отсчета. Лишь в этом смысле мы говорим о «самопричинности», «самоосновании», о давании самому себе законов своего существования, не вкладывая в это никакой смысл произвольного «творческого» духовного действия. Скорее, своего рода предопределение, объективные, ни от какой субъективной воли не зависимые свойства истины (в том числе, свойства действия артефактов, квазифизических частиц ума и тому подобное). Интегральные (по времени) законы форм.
Субъект же смотрит в терминах накрывающего пространства (наблюдаемые «факты», чистая мысль, обратимые, контролируемые сознанием и волей акты мышления и так далее), в каковых его видит и внешний наблюдатель, находящийся с ним в «понимающей» связи. Абстрактная точка «здесь и теперь» охватывает весь мир, все его явления, которые мы видим и о которых в понятиях однозначно сообщаем. Это рефлексивное пространство Наблюдателя 1) псевдоевклидово — идеальная система, охватывающая весь мир, вмещающая все явления в одной перспективе, 2) изофункционально (своей структурой и симметриями) предметам мира, не имеющим «внутреннего», из прилегающего далекого придает суждениям о предметах в точке «здесь и теперь» всеобщность и необходимость, полноту. (Полое заполняется без каких-либо искажений), 3) субъект-объектно по структуре, то есть покоится от начала до конца на твердом и единообразном разграничении объекта и субъекта.
§ 94а. Мыслят-то субъекты содержаниями и их конфигурациями, то есть подчиняют свою мысль определенным логическим и содержательным соображениям, полагая как бы предданными законы вещей, «ожидающие своего открытия», а мы должны рассматривать группы преобразования, для которых инвариантная мера не преддана им, а определяется ими самими по ходу дела, должны рассматривать «однажды (и только однажды) делаемое». И главное в этом — действие естественного объекта, познание нами чего-то как эффект жизни этого объекта. То есть здесь две стороны: 1) естественность действия, в том числе, его «машинность» (машина сама, символической представленностью мира — не пройденного нами в последовательности ни вбок, ни вперед — в твердотельных сцеплениях своих взаимодействующих частей, приводит нас в какую-то точку) [57] , 2) физическая непустота ума, наполненность его «естественной единицей» (ср. § 77), то есть нет чистого духа, витающего произвольно поверх времени и пространства (ср. §§ 29, 31). Ср. далее о «вязкостях», «связностях». § 94б. И это упорядочение не есть логическое упорядочение. И не есть оно содержательное (и не только потому, что структура — порядок порядков), ибо содержание мы выбираем и оцениваем актами самой теории, а мы приняли аксиому, что внутренними средствами теории самой нельзя вывести и задать свободные изменения в ней же (тем более, что для нас нет абсолютных свойств вещей, предметов в себе, вневременных сущностей в себе, Вселенной, составленной из все содержащих событий «в себе» (ср. § 13), которые мы сопоставляли бы с отражениями там и здесь, чтобы понять последние и показать их возникновение, его логику, последовательность и так далее). То есть нечто в отражении не потому, что так в мире, раз мы притворились, что не знаем, как в мире, вернее, придерживаем свое суждение о том, как в мире, — как, впрочем, и суждение о том, каков субъект. Это феноменологическая теорема, и мы с ней еще будем иметь дело. Пока в онтологии языка историка мысли мы можем это формулировать так: ничто не ведет эволюцию извне. Иначе мы не имеем никакого объективного взгляда на сознательные выражения как объект, имеющий историю. Пока же она, эта теорема, — существенный шаг в попытке объективировать предмет исторического исследования (или аналитики сознания), взять его в его собственных законах существования, «бытийствования», независимого от актов понимания и состояний сознания историка мысли. Не говоря уже о том, что без нее у нас не будет никаких «единичностей», индивидуальностей в бытии мышления: будут или растворяемые в вещах эпифеномены или таинственные идеальности, идеи (кстати, индивидуальные, единичные только для Бога). Самое главное в ней — что может, а что не может быть феноменологически реальным как основной принцип разбиения исторических пространство-времен.
57
Но машина может и взбеситься, сойти с ума — поди совладай с ней в пляске св. Витта!
Конечные (и дискретные) связности, «вязкости», останавливающие полет нашей «чистой» (обратимой) мысли, — вот, что можно добавить к естественным «единичностям». Они, как окажется, имеют и пространственно-временные характеристики, представляющие глубинную (и меняющуюся) топологию событий знания и понимания. И квант действия-процесса неразрывно связывает объекты ситуации и их реализуемые (или не реализуемые) физические условия понимания, в терминах которых (скрытых) вся ситуация производится и анализируется, то есть дает так называемую неотделимость объект- инструмент, что имеет концептуальные последствия для описания этих объектов (ср. § 133). Различимость и идентифицируемость источников-анализаторов и есть пространство. Оно — предельное или граничное условие возможного взаимодействия объектов (то есть такого, которое мы можем видеть и утверждать в мире опыта). Вне его эти объекты — или независимые элементы или неразличимы (что дает их бесконечные или нулевые значения). Это и способ задания мира, а не его данности, — загадка, то есть ответы суть подкласс доступных осмыслению, возможных решений. Но распространенность по пространству не может подразделять непрерывно и прослеживать в терминах реальной передачи (тем более, что в экз. смысле знание непередаваемо) — она атомарный нелокальный эффект, тотальностью, неделимая на части в реальном непрерывном пространстве. Тогда лучше говорить: «субъекты в состояниях» (состояниях целой системы), «возникают в идее» и описывать состояния, их пространство и время, структуры. Неименная субъективность, которая более крупно выделена, чем наглядно данные источники и носители осознанной мысли, и которая есть индивид (сверхиндивид, что значит, что наше «я» с его чувством автора и тому подобное не есть индивид, не есть субстанция, не есть единица). Слова «здесь», «локально» я употребляю в смысле единичности и индивидуальности, а не актуализации законов, которая обязывает физиков все брать в окрестности точки, hic et nunc [для физики все локально, то есть должно браться в том виде, в каком обнаруживается в окрестности (следовательно, безо всякой истории; сделанное вчера не имеет значения в качестве такового и язык архетипа, например, немыслим для физика), — поскольку абсолютное пространство и время все проникает и позволяет всеобще формулировать в точке, рассматривая эмпирию как актуализацию]. Поэтому я иногда локальностью называю как раз то, что физики должны были бы назвать нелокальным эффектом (или эффектом тотальности). Это нужно иметь в виду, ибо наука, открывшая себе, начиная с нового времени, целый мир исследований и их могучий метод идеей прямого опыта (= нет непространственно-временных воздействий + структура аппарата отражения каузальна), начинает теперь иметь дело с такими свойствами передачи и распространения осознаваемых живых явлений, которые ранее наблюдались лишь в мире деятельности и культуры. Но в том и в другом случае существенны временные определения, ибо все берется по множественному полю воздействий и запечатлений, их передачи и распространения.
§ 95. Но возвращаюсь к тому, что это упорядочение, не будучи содержательным, и не логическое. В отличие от ретроактивно аналитической организации знания, речь должна идти о физической логике, об эмпирических свойствах систем (превращающихся интроспективных или рефлексивных систем). Поэтому важная оговорка: речь идет о рациональной реконструкции или рациональности естественноистори- ческого процесса, а не логического (это просветительский предрассудок вводит нас в заблуждение: рациональность в понимании предмета вовсе не означает логичности, развертывания по законам логики самого предмета). Напротив, есть вещи, которых логика не может, какова бы не была ретроспективно логическая видимость. Непрерывное и аналитически обратимое, рефлексивное восстановление всех определений знания как ментального события (ср. § 98) не возможно (ср. также § 106). Мы сами являемся моментом бесконечного ряда превращений и не можем весь его, универсально и непрерывно, восстановить (это лишь в учебниках мы можем ходить туда и обратно, хотеть думать то или это). На деле упираемся в узловые точки синтезов (это и «точки роста» науки). Это теорема синтеза (ср. перед этим о «вязкостях»). § 96. К не преданности порядка (ср. § 8) в случае «видения» [58] : не естественный порядок вещей, предваряющий эволюцию и руководящий ею (извне или изнутри), а идея хаотического мира, равно и природы и психики (как пометил Саша у древних), упорядочиваемого свободным «однажды делаемым», важнейшим элементом которого является время-форма (= порядок порядков), называвшиеся то «памятью», то «логосом» и отличаемыми от способностей человеческой «души» или субъективности. Порядок знания и понимания дискретен (не поддается непрерывности подразделения и изменения в нашей попытке поместить его во внешнюю перспективу трансцендентного мира законов и сущностей или во внутреннюю развертку рефлексией, восходящей к «первичному» и от него обратно по всей текущей психической жизни). В этих «очагах» нужно, следовательно, устранить и всякие предположения о наличных у субъектов законах мысли, применяемых готовых системах правил, актуализируемых способностях и тому подобное. Точно так же, чтобы увидеть порядок в «видениях», нужно, следовательно, убрать порядок из видимого и строить вместе с теми частями видимого, которые впервые упорядочиваются с видением (ср. группа преобразований, для которых мера, остающаяся при них инвариантной, не предана им, а определяется ими самими, устанавливается по ходу дела). Так сказать, теорема предшествующего синтеза (то есть исходить из того, что упорядочивается самим свободным действием или изменением, из самоупорядочивания). Иначе, например, в так поражающем методологов случае «видения» как неструктурного события мы останемся на уровне нередуцируемого психологического или «мировоззренческого» различия (скрытого качества, скрытой силы) и гештальт-переключения от одного его полюса к другому: почему и как нам выбирать то или другое (например, белую вазу на черном фоне или два профиля)? Но этот вопрос существует лишь в молчаливом предположении уже существующего (одного) порядка в видимом (и неминуемо предполагается знание этого порядка в каком-то языке, что и должно срезаться леммой к феноменологической теореме: мы не знаем мира субъекта помимо и через голову того, что о нем сообщает последний). Интересно было бы это сравнить с параболой Пуанкаре, где в одном и том же мире возможно сохранение как евклидовой, так и неевклидовой геометрии, если соответствующие чувствующие существа уже имеют ту или другую. В действительности, нет проблемы выбора. Разрешающая эмпирия. Ничто не ведет эволюцию изнутри (в смысле линейного вызревания предшествующего состояния). § 97. Но указанный порядок не есть порядок содержания в объективизированном ряду. Он на уровень выше, чем предметные элементы, и придает структуру законам, корреляциям явлений в законах, а не терминам описаний этих явлений и событий. Объективное, от сознания независимое расположение многообразия не есть расположение предметов. Состояние (интеллигибилия точная, как может быть точно свободное действие, то есть ни почему) свобод но, значит не зависит от предмета, в содержании последнего нет ничего, что его определяло бы, то есть ему нет причин в терминах последнего. (Космологически причины, потом). Оно зависит лишь от того, что линии сил захвачены, закручены многосвязным понимательным топосом. Этот закрут и есть состояние, то, что в нем или им говорится и что наблюдается как дискретно выделенное «видение» (см. § 86, куда это относится) [59] . Символ-оператор («пространство») порождает тогда все новые объекты в этом же состоянии или приводит, преобразует их в последнее (множество состояний), это генератор объектов. «Захват» прорабатывает силы, в том числе нашу чувственность, подтягивает ее под синтаксические образования, впрыскивает сверху значения в эмпирию и так далее — например, мутанту приходится наращивать себе «тело», целое физическое Mitwelt, чтобы жить в новых или изменившихся условиях. Но если эмпирия генерируема, то (с этого шага) для состояний и структур всегда будет эмпирия и она будет однозначно разрешающей, и в этом смысле, например, вид геометрии (о котором говорит, в частности, Карнап) есть эмпирический вопрос, решается наблюдениями (и ими однозначно обосновывается), а не конвенциями. Ну что, синтезировали (например,
58
«Видения» — фактически, постоянно функционирующего миросознания, априорно существующего на уровне воспроизводства (что заставляет ставить вопрос об имплицированных в последнем посылках и условиях) независимо от локальных внешних и внутренних событии; какие-то вещи должны так существовать — постоянно и независимо (и, добавил бы Платон, — в неизменном, заданном числе), ибо они формируют ситуацию, а не формируются ею. Но это сверхэмпирическое сознание нужно не для объективного ряда содержании, а для содержащих последние культурных предметов (то есть для нашего анализа этих предметов).
59
Экранировано по отношению ко всему остальному миру и имеет, следовательно, «внутреннее», и будет общаться с другими «субстанциями» уже в качестве индивидов, необратимо имеющих позади себя подобные «глубины». Фактически, мы уже видели собственное время. Увидим и пространство как внутренний продукт. Но пока отметим, что таких состояний нет в числе физических действий или действий физического мира. Тем самым получаем формальное различение сознательных и физических явлений (другой принцип работы). Но это еще не значит, что мы должны прибегать к какому-либо «духу» и объяснять его действиями. Лучше обратиться к структурам. И увидим, что имеем дело с «субъективностью», не данной, а лишь объективно реконструируемой (и объективно существующеи по отношению к «данным» в индивидуальных психиках и мышлениях). То есть можем проходить экран и соединять в другом измерении, составляя с последним (или в последнем) континуум бытия сознания Но это (если учесть еще и то, что пространство и время здесь — внутренний продукт, в смысле построенности, а не данности в качестве абсолютного пространства и времени, ср. § 87а) по мимо и через голову классического различения и соотношения «внутреннею» и «внешнего» (как условия объективного знания): 1) то, что связано пространственно, не рядом одно с другим, а это «одно место», поэтому атом может быть величиной с целый мир, нет никакого «внешнего отношения» в классическом смысле, 2) то же самое и для «другого» мира — он не рядом, не отличается «внешним отношением», он в той же точке бытия; ср. § 41 о «внешнем» и «внутреннем», а также § 124.
§ 98. Классичность описания, по Вайцекеру, означает необратимость фактов (кстати, у него же в другой связи пример: некоторые фазы атома серебра теряются для дальнейшего знания при взаимодействии с регистрирующим устройством). Без необратимости знание или память были бы невозможны и нельзя было бы ввести понятие «знать нечто». С другой стороны, время и знание с их характерной структурой должны быть предположены, чтобы мы могли понимать физику (в этой связи можно было бы провести следующее рассуждение: мы интерпретируем некоторую теорию А, опираясь на средства, предданные (и, следовательно, независимые) в В, являющиеся условиями всякого опыта (хотя известные всегда из частного опыта) и тому подобное, но А, в свою очередь, может использоваться для выявления и объяснения В [60] ; иными словами, как говорит Вайцекер, понятия, в которых мы интерпретируем формализм, старше самого формализма (и иначе даются), но если формализм универсален, то он приложим к опыту, в котором образовались эти первые понятия (это, очевидно, уже будет протофизикой или прегеометрией в смысле Уиле- ра?); следовательно, если необратимость — условие знания и памяти, а знание и память должны быть предположены (быть в В), чтобы можно было понимать физику, то физические теории необратимости могут (и должны) быть использованы для понимания этих предданных условий всякого опыта и, тем самым, для создания единого логического пространства анализа и физических, и сознательных явлений).
60
Ср. у Фейерабенда рассуждение о том, что этого как раз нельзя сделать, то есть указывающее на круг.
Но вернемся к необратимости и к понятию «знать нечто». Вайцекер считает, что «ментальный факт есть возможность ментального события (скажем, воспоминания), которое должно быть произведено рефлексией (которая уже пользуется ретенциями. — М.) или каким-либо другим взаимодействием» (но я бы добавил здесь один hie: поскольку знание, то нет универсальных сил взаимодействия — they are put to zero, и произвольный выбор начальных условий здесь невозможен, раз имеет место особый род взаимодействия, по линии которого психологический» объект движется самостоятельно; см. статью). Но он же говорит, что ментальное событие не полностью определено, когда оно случается. И, следовательно, можно осмысленно спрашивать: «что же я действительно испытываю сейчас?» (как и в прошлом}, «что же на деле я думаю?». Но ведь понятие (осознанного) знания тавтологически имплицирует, что мы знаем состояние собственного ума и что знание в полном виде ментального события определимо непрерывно (может быть развернуто аналитически; в аналитической обратимости законы имеют один и тот же вид везде), то есть знаем, что мы думаем или знаем [и мы не можем думать одновременно в двух разных мирах, в разошедшихся мирах (шизофрения!), а они должны расходиться в силу необратимости, другие начальные условия (а они — другие, ибо происходят активные внутренние преобразования структур законов и предметов в силу взаимодействия аналитических и причинных структур с «полем материи», с «материей») будут давать другой «лист истории», вырезаемый в суперпространстве; внутри листа будет детерминизм, а точка суперпространства — волна вероятности как вероятного распределения циклов (листов истории) универсума; поэтому сосуществование альтернативных историй универсума, или, что то же самое, «сосуществование» прошлого с настоящим]. Ср. это с неполной определенностью события мысли. Без идеи неявных зависимостей здесь никуда не придешь, как и без идеи универсальной невосстановимости в универсальном и непрерывном виде бесконечного ряда превращений. Сам же Вайцекер говорит об этом, что сознание в этом смысле есть бессознательный акт, оно есть возможность большего сознания (то же самое, по поствоспоминанию Вайцекера, как-то сказал Джеймс). В другом месте в связи с необратимостью: в событии участвовало (в смысле провзаимодействовало) много объектов, что дает весьма малую вероятностью reversal, и если про- участвовал человек, то он может сказать, что случилось то-то и то-то (раз и навсегда). Но: а случилось ли это? [61] И: это ментальное событие не определено окончательно и не определимо в одномединственном ряду (ср. с тотальной информацией в декартово-ньютоновском пространстве) и нельзя исключить, что оно может быть reversed and undone. Только, мол, картезианская онтология ума исключает это! § 99. Таким образом, в «Трактате о развивающемся знании», где нас, для нового взгляда на теорию истории познания, должна интересовать работа ума с ее физической стороны (versus натуралистические и менталистские предвзятости), можно утверждать следующее: определенные принципы исследования знания как развивающегося объекта могут быть получены просто из более внимательного рассмотрения места сознательного опыта вообще в системе природы, описываемой физически. Или иначе: существует, очевидно, достаточно важная группа принципов исследования научного знания, которые могут быть получены простым развитием соображений, касающихся вообще места сознательного опыта в системе природы, описываемой в нем же самом физически (то есть не в терминах сознания). Наблюдающие и чувствующие существа, которым этот опыт принадлежит, являются ее компонентой, и поэтому научные продукты этого опыта не могут не быть частью или стороной эволюции Вселенной, включающей и эти существа. Отсюда, из-за вытекающей отсюда жизнеподобности знаниевых (познавательных) образований, из-за космичности состояний знания в любой его точке пространства и времени, из-за того, что сфера питает и поддерживает процессы, естественно не идущие (и наоборот), из-за независимости их от окружающего их «ареала» участия сознательных и наблюдающих существ в этой же самой Вселенной, из-за «расширения» каждый раз (в этом смысле — отсутствия или не действия) одно-единых натуральных, биологических механизмов воспроизводства и повторения состояний Вселенной и, следовательно, ограничения положения наблюдателя в отношении к миру знания (основные абстракции наблюдения, определяющие положения этих существ), — можно попытаться построить элементарные объекты историко-научного развития с их пространством и временем. То есть нечто вроде формального предмета (абстрактно-формального содержания) исторической мысли, ее онтологии, дающей универсум ее объектов, их логическое пространство — что можно и нужно о них знать и какое знание (рационально) удовлетворительно и полно (завершенное, так сказать, «логическое пространство»). Отступление: я сказал «поддерживают и питают явления и процессы, естественно не идущие». Но они физически наблюдаемы, хотя и необъяснимы естественными законами. Универсальный наблюдатель (только иначе определенный) = сфера. Отступление 2: Когда я говорю: «принципы, получаемые из более тщательного анализа фундаментального соотношения сознательных и физических явлений на языке взаимосвязей объектов и средств их производства и анализа, средств производства и анализа всей экспериментально- чувствующей ситуации — в смысле натуральной философии», то это ведь будет давать другой язык описания, не содержащий в исходном различение рацио и чувств, духовного и вещественно-телесного, разбиения ступеней познания, различении «формализм — теория — интерпретация — экспериментальная основа» и тому подобное, — язык «событий», «процессов», «состояний», «пространства-времени состояний», «квазивещественных структур сознания», «вещно- деятельностного (естественного)», «полевой, динамической структуры опыта», «третьих вещей», «историй, а не свойств и субстратов», «сферы как топоса всех пространств» и тому подобное, эпистемологический язык, имплицирующий другую метафизику и отнологию. Например, метафизика в нем будет… физической в том смысле, как я это разъяснял в «Лекциях по анализу сознания». А онтология (а не просто метод) — потому, что та реальность, с которой мы имеем дело в истории познания, не есть реальность духа, логики, чистой мысли и мира как некоторого объединения однозначно определенных, дистинктных и готовых объектов, являющихся устойчивыми и себетождественными носителями свойств и нами познаваемых, данных нашим чувствам (нашей «природе»). Надежда, что, наконец, понятие «ума» превратится в историческое понятие. В понятие, имеющее плотность, солидность, не зависимую от каких-либо спиритуалистических различении тела и души (ср. § 15). Перефразируя Маркса, можно сказать, что история мысли должна быть естественной историей органов производства человеком мысли или историей естественной технологии мышления, производства человеком себя в элементе мысли.
61
Вспомню постулат: в мире ничего не случилось.
Наука ведь тоже подчиняется законам жизни структур сознания (с их монадически расположенными формами-телами понимания, пространством и временем состояний, пульсациями переосознаваний и так далее), и выведя ее на этот уровень отношения к сознательным и жизненным явлениям и к космической (космологической) человеческой форме (уровень, общий ей с такими органами производства человеческой жизни, как искусство, нравственность, право, артефакты техноса и тому подобное), можно полностью изменить язык ее описания, весь состав и номенклатуру понятий, в которых мы ухватываем и понимаем проявления познания и его истории. § 100. Имеем упорядоченные состояния, то есть формулы и законоподобные высказывания или их совокупности (с определенными правилами построения и преобразования, получения одних из других и так далее), связанные тем или иным способом с лабораторными чтениями показаний экспериментально-измерительных устройств. Они (законы природы и тому подобное) реализуются в корреляциях последовательности наблюдений. Однородно и универсально. Пространство наблюдения само должно быть как-то организовано. Два разреза: массовые и индивидуальные явления.
И предполагается дихотомия начальных условий и законов природы. Ср. Вигнер о принципах инвариантности и симметрии. Кроме возможности выделить существенные начальные условия, «важное значение имеет то обстоятельство, что при одних и тех же заданных существенных условиях результат будет одним и тем же независимо от того, где и когда мы их реализуем… Это инвариантность относительно сдвигов в пространстве и времени… всю информацию, необходимую для описания ближайшего будущего рассматриваемой части пространства, можно получить из локальных измерений… Корреляции между событиями всегда и всюду одинаковы и законы природы — концентированное выражение корреляций — не зависят от того, когда и где они установлены… Так принятая формулировка инвариантности относительно сдвигов во времени гласит: корреляции между событиями зависят лишь от интервалов времени, разделяющих эти события, и не зависят от момента времени, когда происходит первое из них. Следовательно, если в различные моменты времени созданы одни и те же надлежащие условия, то вероятности последующих событий будут одинаковыми независимо от того, когда были созданы эти надлежащие условия» (стр. 38). Возможность произвольного выбора всех начальных условий и их не связанность между собой какими-либо точными соотношениями («элементы минимального набора случайны или некогда были случайными в той мере, в какой это допускают наложенные извне связи» — стр. 47). «Ничего не знаем о начальных условиях»: это и есть идея Канта. Отсюда нас не устраивают кажущиеся «организованными» начальные условия (например, приближенные соотношения между размерами орбит, мысль о которых была у Кеплера и от которой Ньютон отказался) и делались попытки доказать, что «организованному движению» предшествовало состояние, в котором неконтролируемые начальные условия были случайными, не были связаны никакими соотношениями, и вывести из последнего все «организованное движение» и даже существование жизни (ср. Вайцекер и др.). В большинстве случаев у нас нет причин сомневаться в случайном характере неконтролируемых начальных условий, то есть таких условий, которые мы не можем изменять по своему усмотрению» (мы их можем произвольно выбирать, но не можем изменять). Но если мы имеем дело со сферой сознания (или, если угодно, с ноосферой) и гармониями в монадах, то дело с начальными условиями обстоит не так просто или не так жестко в смысле дихотомии законов и элементов поведения объекта, ими не определяемых (ведь в контексте открытия акты возникновения формул-упорядочиваний и есть элементы поведения, не определяемые законами, в них же формулируемыми, не выводимые внутренними средствами самой же теории, и в то же время маловероятно их вполне хаотическое, случайное и беспорядочное появление!). Принцип свободного действия предполагает, вероятно, иное расчленение, если мы хотим сохранить естественность описания, а не вводить таинственные «силы», «свойства». Проявления свободного действия наблюдаемы физически, имеют особое материально-энергетическое существование. Но что понял бы и что сказал бы марсианин (также руководствующийся разведением законов и начальных условий) о полете снаряда, следах в пузырьковых или искровых камерах, телевизионных сигналах, культовых состояниях, позе героя (как культуре), словах текста (для значений которых у него был бы словарь)? Или шире, уже в эпистемологическом плане, — о всех воспринимаемых явлениях и состояниях (например, в нашем аппарате отражения), восприятие которых на уровне интерпретации зависит от знания законов природы (формулируемых как раз в терминах различения законов и условий) или которые, фактически, имеют структурное происхождение? Что он понял бы, если бы мог непосредственно снимать показания с наших аппаратов? (данные которых можно рассматривать в одном ряду с данными органов чувств). Смотреть из F = та и смотреть на (?) F = та — эту абстракцию, нам, людям, почти невозможно произвести. А марсианину она тем более недоступна (он будет видеть материальную и словарную форму F = та), а нужно описать мир, словарь языка о котором нам нужно переводить. Это недоступно изнутри и это недоступно извне. Так что… «Назад к самим вещам». Пока мы знаем, мы не понимаем (мы знаем — слишком легко — значения слов, усваиваем знаковые логические структуры знания, то есть идеальные явления, а не вещи, которые исследуются, а не усваиваются), а когда мы понимаем, мы подвешиваем знания и видим «вещи» (например, слова, рассматриваемые на тех же правах, что и прилив крови к лицу; «какая вещь работает?», а не «что человек сообщает и думает?»). Самое большое открытие (и самое большое понимание) — заставить «вещи» говорить (в этом смысле «другой» — то же самое что и другая культура: только через «вещи», где и не будет никакой несоизмеримости). («Вещи», конечно, в смысле комплицированных телсимволов). Понимания требуют только произведения (то есть производящие произведения, а не что-нибудь отражающие), и понимаются только они, остальное знается. Кстати, поскольку неизвестно, о чем они, то они представляются духовными или божественными, то есть субстанционально особыми, установлениями, когда они впервые получены, а интеллектуальный труд — религиозно освящается. Оно же, как понимаемое, есть бессмертная и вечная часть душевной жизни, бесконечная длительность сознательного существования.