Стрельба по бегущему оленю
Шрифт:
Боголюбов и Павел сидели на поваленном дереве и ждали. Несмотря на довольно частые приезды сюда, никто из компании не был охотником — настоящим охотником. То, что сегодня предпринималось, предпринималось на авось: авось кто-нибудь выскочит из чащи, напугавшись шума, олень ли, кабан ли, заяц ли, а, может, вообще выскочит что-нибудь несъедобное, черт его знает… Но, как правило, приезжали с мясом — очень много зверья пряталось здесь летом, а если не везло в Карамышевской впадине, перебирались в другое место. В конце концов везло.
Боголюбов
Так просидели минут десять. Потом Андрей очень задушевно произнес:
— Это ж надо же! До чего скверно устроено: хочешь ты — не хочешь, а общаться с подонком или с откровенной сволочью изволь! Можешь, конечно, порвать, а что в результате? В результате и круг твоих знакомств порвется, расползется — потому что подонки, как правило, самые обаятельные люди, душа, как говорится, общества, а если с «душой» отношения порвал, то что уж говорить об остальной компании?
— О чем ты? — не понял Павел.
— О ком… Вот я, к примеру, знаю — подозреваю, — что Савостьянов спит с моей женой, время от времени, когда я в командировках. Люди намекают… А сказать, поскандалить — веришь ли, духу не хватает. Когда бы знать наверняка! А то попросту попадешь в неловкое положение… Э-эх!
— Разумеется, — усмехнулся Павел. — Для интеллигентного человека нет ничего более ужасного, чем попасть в неловкое положение… Так ты, что же, предполагаешь, что я не лезу Савостьянову до морды потому, что боюсь попасть в неловкое положение? Будь моя воля, я бы давно его угомонил.
— А чья же это воля?
— Это так говорят, Андрюша: «Будь моя воля». На самом доле у человека только одна воля — своя. Это просто так говорят, — повторил Павел.
Они снова помолчали.
Потом Андрей начал говорить:
«Ну что ж! Нас рассудит пара Стволов роковых Лепежа На дальней, сухой полянке Под Мамонтовкою, в лесу… Два седеньких секунданта. Под горкой два экипажа. И заспанный желчный доктор С очками на злом носу…»— Ишь ты! — опять усмехнулся Павел. — До чего же приято быть поэтом! Даже собственную неуверенность можно зарифмовать!
— Что ты, Павел! Это не неуверенность! Это — Кедрин. Это, понимаешь, какое тут спокойствие в ожидании выстрела в себя?! Вообще, я думаю, что это было бесчеловечно — отменить дуэль! — неожиданно и запальчиво сказал он.
— Бесчеловечно? — изумился Павел. — Однако я не хотел бы, поверь, видеть тебя на месте человека, который ждет, как ты говоришь, выстрела в себя. Не думаю я, что это приятно.
Павел раздраженно оглядел Боголюбова и вдруг спросил:
— И
— Как сочинил? — запетушился было Андрей, но Павел его осадил:
— Так! Ты купил сборник Незвала, как обычно. Люська оставила тебе его.
— А я что говорил?
— Ты говорил, что она будто бы на тебя обиделась и продала сборник кому попало — вот что ты мне говорил.
— А какая разница?
— Этот сборник нашли в доме убитой Ксаны Мартыновой. На нем была дарственная надпись. Твоя.
— Ну и что? — обиделся Андрей.
— Ничего… — спокойно и вдруг устало сказал Павел. — Если не считать того, что на месте преступления нашли твой эскимосский топор. Со следами крови к тому же.
— Что?! — потрясенно изумился Андрей.
— То что слышал.
— А откуда он там очутился? — наконец сумел спросить Боголюбов.
— Это не только тебя интересует.
— Но ты же не хочешь сказать…
— …если бы я хотел сказать именно это, я бы уже давно сказал бы, и ты бы, Андрюша, уже кушал бы тюремную баланду. А я не сидел бы, как болван, на этом вот бревне и не ждал бы.
— Чего «ждал»?
— Всего. У французов (у кого же еще могут быть такие красивые глупости?) есть поговорка: «Всё приходит к тому, кто умеет хорошо ждать». Вот я и сижу и жду, когда ко мне придет это самое «все». Что-нибудь понятно?
— Нет, — невнимательно ответил Андрей. — Но почему ты не сказал мне этого раньше? Неужели ты мог предположить, что я могу убить? Кстати, могу сказать, почему я придумал эту дурацкую историю с Люськой. Дело в том, что я и Ксана… Дело в том, что у нас были отношения не учителя и ученицы.
— Были?
— Я не так выразился. С моей стороны это не было отношение учителя к ученице.
— А с ее? Или кто-нибудь пришел и помешал?
— Наверное. Так ведь только и бывает. Слышишь? Уже гонят!
Они подняли ружья и спустили предохранители.
— Вот что, Андрей, — сказал Павел, немного поколебавшись. — У меня к тебе одна просьба: будь сейчас очень внимателен. Очень. И еще — не стой ко мне так близко. Отойди вон к тому кусту. Запомнил? Будь очень внимателен.
— А что должно произойти? — спросил Андрей.
— Не знаю, — ответил Павел. — Вот убей меня Бог, не знаю. Но все-таки отойди от меня и постарайся быть внимательным.
Звуки загонщиков приближались. Можно было уже различить, что бьют в пустую канистру палкой, еще каким-то звонким железом по железу, слышен был уже тонкий крик Вали: «А ну, кыш отсюда! Кыш, проклятые!»
Боголюбов старался быть внимательным. Было бы, конечно, легче, если бы Павел разъяснил, к чему именно нужно быть внимательным, но Павел, видите ли, не посчитал нужным этого говорить. И Андрей просто смотрел в направлении, откуда должен был появиться зверь, видел тень от деревьев, сумрачно поблескивающую воду ручья, клочки голубою неба вдали и вверху…