Стрелки Аустерлица
Шрифт:
Взяв ружья наизготовку, австрийцы успели построиться напротив широкого арочного проема и достойно встретили прорыв вражеской кавалерии. Сделав залп по передним французским всадникам, первая шеренга австрийцев не стала перезаряжать ружья, а сразу опустилась на одно колено, уперев ружейные приклады в промерзлую землю и выставив длинные штыки навстречу остальным наполеоновским гусарам, ворвавшимися во двор следом за своим авангардом. Несмотря на плотный ружейный огонь, особо прыткие всадники достигли пехотинцев, разрядив в них свои пистолеты и набросившись с саблями. Но, они не смогли прорвать строй, поскольку тут же грянули залпы задних шеренг, и возле въездной арки образовался настоящий завал из лошадиных и людских трупов, создав новую баррикаду, которую французским
И тут австрийские пехотинцы, в свою очередь, перешли в атаку, двинувшись вперед всей своей огромной массой и беспощадно добивая раненых вражеских лошадей и упавших всадников штыками. У остатков гусарского эскадрона, загнанного в ловушку на узком пространстве, против целого пехотного полка никаких шансов на победу не осталось. И французы, кажется, это поняли. Сбившись в кучу, оставшиеся гусары спешно вытаскивали из седельных сумок белые кальсоны и, размахивая ими вместо белых флагов, начали сдаваться в плен.
Наполеоновские гусары никак не ожидали напороться на такое большое подразделение австрийцев внутри монастыря. И австрийцы, действуя слаженно, быстро заставили остатки эскадрона сдаться. Деваться гусарам было просто некуда, тем более, что русские неожиданно ударили с тыла и захватили пушки. Единственная надежда гусарских командиров на то, что удастся сходу ворваться в монастырь, укрывшись, таким образом, от пушечных залпов за каменными стенами на какое-то время, тоже не реализовалась, а жить им всем хотелось. Потому никакой альтернативы сдаче в плен у французов не имелось. Слишком самоуверенные, гусары попались в ловушку и прекрасно понимали всю безвыходность сложившейся ситуации для себя. Бросая на землю оружие, они покорно слезали коней. И австрийские пехотинцы, следуя приказам своих офицеров, тут же уводили французских лошадей в одну сторону, а их всадников — в другую, уже под конвоем.
Еще недавно эти французы, одержав уверенную победу при Аустерлице, считали себя победителями. Потому, посланные на поиски небольшого русского блуждающего отряда, отставшего от своей армии, они были полны надежд и уверенности, что смогут одержать победу. Вот только, военная удача внезапно изменила им. И теперь они, опустив головы, понуро брели мимо древних камней чумного монастыря, подгоняемые австрийцами, а в их душах поселились уныние и безысходность.
Каждый из гусаров понимал, что сдаться в плен, не будучи сильно раненым, означало не просто потерять свободу, но предать не только Наполеона и его армию, а и собственную честь. Однако, когда позади них пушки, захваченные русскими, начали стрелять картечью, а впереди плотный ружейный огонь австрийского полка предвещал скорую погибель, страх охватил даже зачерствевшие сердца этих свирепых французских рубак, привыкших к сражениям. Они поняли, что другой надежды на спасение, кроме немедленной сдачи в плен, для них больше не существует, потому сразу же цинично наплевали на все такие условности, как своя честь, верность Наполеону и Франции.
Я приказал привести своего коня и, сидя на нем, поравнявшись с австрийским полковником, смотрел с высоты седла на то, как вражеские гусары один за другим бросали оружие. И звуки, с которыми оно падало на мерзлую землю, казались мне финальными аккордами этого боя, подчеркивающими нашу победу. Гусарские боевые кони, холеные и сильные, теперь тоже стали частью трофеев. И австрийские пехотинцы, следуя приказам своих офицеров, уводили их к другим лошадям, захваченным нами ранее, множество которых стояло вдоль монастырских стен. Впрочем, я был не против, чтобы коней пленных гусар забрали себе австрийцы, которые все, кроме старших офицеров, пришли пешком. Конечно, всем в полку не хватит, но можно обеспечить приличной лошадью каждого унтера.
Как только французы сдались, я отдал приказ, и наши стрелки на стенах начали подавать условные знаки кавалеристам Дорохова. Ведь нужно было срочно предупредить, чтобы пушки не вздумали больше стрелять. Иначе получился бы дружественный огонь по австрийцам.
А потеряли мы и без того немало своих бойцов. Эти наполеоновские гусары все-таки оказались отчаянными рубаками, не хуже тех, одетых в медвежьи шапки, с которыми мы сразились раньше на лесных вырубках. И в схватке в узком пространстве между кладбищенскими оградами и обозными телегами французы положили немало наших кавалеристов. И, если бы они вырвались на простор, то, наверняка, перебили бы их всех. Ведь наших было значительно меньше. Вот только, Дорохов не позволил французам этого, вовремя захватив вражеские орудия и начав бить по противнику из его же пушек.
Теперь Федор въезжал под арку ворот уже в качестве победителя. И он снова не получил в жестоком сражении никаких серьезных ранений, если не считать пары неопасных порезов, нанесенных вражескими саблями. Подъехав к нему, я поздравил поручика с очередной славной победой. А она и вправду получилась очень славной, поскольку Дорохову удалось захватить не только весь неприятельский полковой обоз, но и всю полковую артиллерию. И теперь в нашем распоряжении оказалась батарея из шести бронзовых четырехфунтовок с полным комплектом боеприпасов. Конечно, в двадцать первом веке подобные пушки на лафетах из дерева, оборудованные большими деревянными колесами, сочли бы просто смешными, но в реальности 1805 года они представляли собой вполне грозное оружие, способное причинить супостатам немало проблем.
Разглядывая пушки и все остальные трофеи, я снова поймал себя на мысли, что опять совсем позабыл об Иржине. А вспомнить о ней на этот раз меня заставил звук ее голоса. И, когда я обернулся, то оказалось, что она разговаривает с австрийским графом, который даже слез с коня. Причем, разговор между баронессой и графом шел достаточно эмоционально. Судя по всему, эти двое были хорошо знакомы друг с другом. А вокруг них суетились австрийцы. Словно трудолюбивые муравьи, они обустраивали в монастыре свой лагерь. И выкрики австрийских офицеров и унтеров, смешанные с гулом голосов солдат, создавали атмосферу хаоса. Двор старого монастыря, недавно наполненный лесной тишиной и кладбищенским покоем, теперь больше напоминал какой-то базар, где вместо товаров раскладывали и делили боевые трофеи.
Сердце мое забилось быстрее, и я ощутил, как оно наполняется тревогой, а в голове завертелись мысли об Иржине. Она была моей любовницей, но я не мог сказать, что хорошо знаю ее. И, несмотря на нашу близость, вполне объяснимую между одиноким мужчиной и одинокой женщиной, сама молодая вдова по-прежнему оставалась для меня загадкой. Я достаточно хорошо изучил ее тело, но какие тайны скрывал ее внутренний мир, я пока не имел ни малейшего понятия. Я лишь заметил, что в ней сочетались такие мало совместимые качества, как женственная нежность и сила характера, которые в подобном сочетании я никогда до этого не встречал в других женщинах. И я понимал, что взял на себя ответственность за безопасность баронессы вполне добровольно.
Но, я совсем не понимал, что же она задумала, любезничая с этим австрийским графом. И, подумать только! Она улыбалась ему! В этот момент, почувствовав внутри себя самую настоящую ревность, я решительно подошел к ним поближе и услышал, как баронесса с горечью рассказывала графу о пьяной выходке виконта Леопольда Моравского и барона Вильгельма фон Бройнера. А улыбка на ее лице была всего лишь дежурной улыбкой вежливости. И я разобрал слова Иржины:
— … Я очень давно знаю вас, граф, как доброго друга моего покойного супруга. И потому настоятельно прошу поговорить со своим племянником. Иначе, если он будет вести себя подобным образом, как он позволил вести себя с моей сестрой, то потеряет не только честь, но и жизнь. Да будет вам известно, что я с большим трудом отговорила князя Андрея от того, чтобы вызвать вашего племянника на дуэль. Что же касается виконта Моравского, так он и вовсе повел себя омерзительно…