Студент
Шрифт:
– По крайней мере, Пастернак, отдавая роман на Запад, не прятался за псевдоним, как другие. И за это ему честь. А что за книга его "Доктор Живаго", время покажет.
Саша сказал, что думал.
Глава 14
Простой быт. Прачечная. Столовая и студенты Крайнего Севера. Подработка на ликероводочном заводе. В разливочном цехе. Через проходную. Тревожный звоночек. Среда заедает.
Быт наш не отличался сложностью. Рубашки и майки мы стирали в прачечной, которая располагалась в подвальном помещении, где стояло три стиральных машинки,
Когда появились первые стиральные машинки, появилась и реклама. Я помню, как в магазинах, где продавали еще дефицитные машинки, висел рекламный плакат: ""Пусть будет закрыта дорога к корыту!" и ниже: "Шагами большими к стиральной машине!"
Обедали мы в студенческой столовой в основном корпусе института. Обеды нам обходился сравнительно дёшево, и сытно поесть можно было за два рубля или два с полтиной с первым, вторым и компотом. Чай стоил двадцать копеек, а хлеб лежал на столах свободно: ешь вволю. У кого денег оставалось "впритык", за семьдесят копеек можно было наесться макаронами с томатным соусом. В таком случае подавальщицы, которые жалели студентов, не скупились и вместо порции накладывали две.
Студенты получали стипендию двести двадцать пять рублей и ревниво и неприязненно относились к студентам Крайнего Севера, которым выдавали талоны на бесплатное питание, а администрация их районов доплачивало еще какую-то сумму к госстипендии. Всегда сытые якуты, эвенки и чукчи вызывали мелкую зависть, и их называли за глаза буржуями.
Жировали студенты из Магадана, которым родители присылали по тысячи и больше рублей, когда зарплаты служащих составляли шестьсот-семьсот рублей, старших техников девятьсот, а инженер получал тысячу двести или чуть больше рублей. Кстати, от магаданцев я впервые узнал, что короткое магаданское лето тоже радует жителей белыми ночами.
В общежитии мы питались в основном пельменями и молоком с батоном.
Иногда мы ходили на товарную станцию разгружать вагоны и тогда пировали.
Кто-то из студентов старших курсов рассказал о том, что студентов хорошо берут на временную работу на ликероводочный завод, потому что студенты не пьют и к работе относятся более добросовестно, чем мужики с улицы, которые долго на этом предприятии не задерживаются, а потому получается большая текучка кадров.
Мы пошли устраиваться на упомянутый завод вместе с Жорой Дроздовым. К нам присоединился наш однокурсник Ванька Карюк из Омска. Денег родители Ваньке присылали достаточно, но, как говорится, "За компанию и монах женился". Ванька был хорошим человеком, незлобивым, необидчивым и открытым, но способности имел посредственные и к тому же немного заикался. А поэтому учился с трудом, хотя зубрил прилежно, и я его видел всегда корпевшим над учебниками. Языки ему давались с трудом, и мы не понимали, какие фантазии привели его на наш факультет. Преподаватели тоже скептически представляли его филологическое будущее. Ванька понимал это, но с фанатическим упорством продолжал штурмовать непреодолимую Голгофу.
Нас оформили на работу и поставили на конвейер в разливочный цех, где по известным причинам рабочих рук не хватало.
На работу мы ходили после лекций и работали полдня. В первый день меня удивило, что в пределах разливочного цеха спиртные напитки лились водой и ничего не стоили. По конвейеру шли наполненные бутылки, реже с водкой, чаще с перцовкой
Готовая продукция сразу уходила через раздаточное окно на погрузку, и во дворе стояли грузовики, которые ждали своей очереди. Шоферы видели через окно нескончаемую конвейерную череду дьявольских напитков, видели, как бились бутылки и тогда стекали со змеиной ленты ручьем, и их лица отражали все разнообразие человеческих страданий. Открытый чан с водкой стоял недалеко от раздачи, манил своей близостью и раздражал недоступностью. Шоферы знаками и голосом просили зачерпнуть немного водки и передать через окно, но мы не реагировали, потому что тогда нам пришлось бы вообще бросить работу и только наливать им в их фляги, бутылки и грелки.
В цеху работали не только студенты, но и разнорабочие, которые зарекомендовали себя относительно трезвым поведением в других цехах, и их перевели сюда, в разливочный.
На работе мы не пили. Просто ни у кого из нас не возникало потребности к случайной выпивке и затуманивать мозги только потому, что случился повод. Зато рабочие, несмотря на доверие к ним, соблазнялись дармовым продуктом и частенько прикладывались к нему. Делали это зло и по-варварски. Они брали целую бутылку, открывали, причем отточенным ударом по дну так, что вылетала картонная чашечка-пробка вместе с белым сургучом, делали пару глотков и выливали всю остальную водку в чан. Иногда они, развлекаясь, били ладонью по горлышку бутылки и от бутылки отлетало донышко. Водка, естественно, лилась на цементный пол с решетчатым стоком.
Один рабочий еще до начала работы выпивал четвертинку перцовки, если она шла по конвейеру, при этом не применуя пояснить:
– Простудился, надо "перцовочкой" полечиться.
Так он каждый день "простуживался" и, если не было "перцовочки", не брезговал водкой. Вечером рабочий тоже выпивал свою четвертинку. Этот тихий и неконфликтный пьяница вполне нормально работал. Но часто рабочие долго не задерживались в нашем цеху. Бывало, несколько дней держались, выпивая только после смены. Потом жадность и доступность водки одолевала и толкала выпить сколько можно много, чтобы пройти проходную, а там человека развозило, и он не доходил до дома: водка сшибала его по дороге где-нибудь на газоне. На следующий день человек похмелялся, потом добавлял и его находили спящим в раздевалке.
На проходной рабочих обыскивали, и пронести продукцию завода оказывалось трудно. Проносили спиртное постоянные рабочие в грелках или каким-то неведомым нам другим способом, часто, имея блат с охранниками; но до раздевалки включительно водка оставалась доступной, и мы по окончанию смены брали с собой несколько бутылок благородного шоколадного и кофейного ликера или рябину на коньяке, но выпивали хоть и из алюминиевых кружек, но совсем понемногу, а почти целые бутылки оставляли под лавками. За нами их кто-то убирал, и когда мы приходили на следующий день, их там уже не было.
На ликероводочном заводе мы проработали до зимы. Понемногу у нас стало входить в привычку понемногу выпивать после смены и однажды Жора сказал:
– Мужики, вам не кажется, что мы потихоньку спиваемся?
Это, конечно, прозвучало слишком, но что-то тревожным звоночком задело наши души, и мы с Ванькой насторожились. После этого пить после смены мы перестали, а потом, не сговариваясь, пришли к единственно верному решению: пора с заводом прощаться, и мы ушли. На заводе мы проработали три месяца.