Ступая за Край

Романова Наталия

К удивлению, Биоввена не отошла в сторону, дальше по берегу, туда, где был пологий берег с ярким песком, цвет которого был похож на каменья, что называют «янтарь». Эарсил хотел бы осыпать золотистыми каплями, что часто хранят в себе память о былых мирах, Биоввену, но она не принимала подарки, отвечая, что главный подарок он уже сделал ей — жизнь брата её. Она шла спиной к берегу, не отводя глаз своих от Эарсила, пока не остановилась на берегу, у кромки воды, и рука её не потянулась к тесьме у горловины платья.

— Пойдём,

вода тёплая, Царевич, — Эарсил не мог дышать, воздух обжигал лёгкие его, словно кипящая смола, не мог он сделать и шага в направлении Биоввены и воды, что, по словам её, обещала быть тёплой и ласковой, омывая тело его. Взгляд Эарсила метнулся к светлой ткани, которую переступила Биоввена, и обратно, медленно, по нагому телу девушки, не имея сил и желания отрывать взгляда своего от того, что видел он. От груди её, что порой задевали руки его, но всегда под платьем, от талии, что была тонкой, от живота, заканчивающегося…

— Царевич! — Эарсил не сразу понял, что Биоввена уже в воде, лихорадка охватила тело его, дух и разум. Не мог он думать или вспомнить имени своего.

— Царевич! Что же ты застыл, уж не боишься ли ты простудиться? Воду тебе греют рабыни, и благовониями натирают тело твоё? Думаешь, вода в этом озере недостаточно тепла для тебя, и ты заболеешь, подобно младенцу, что нерадивые родители оставили раздетым на морозе?

— Биоввена…

— Эарсил, иди сюда. — Он видел, как прозрачная вода стекает по волосам, груди девушки, животу, лаская своими струями то место, где должно мужу входить в жену свою.

Он быстро снял одежды свои и вошёл в воду по грудь, смотря, как Биоввена становится рядом, и от этого вода из тёплой превратилась в горячую. Девушка подошла вплотную, так, что телом своим он ощутил мягкость груди её, и обвила руками своими шею его, он приподнял её для поцелуя, чувствуя, как скользит она, нагая, по телу его. Движения его рук становились хаотичными, казалось, злой дух вселился в Царевича, дух вожделения, который руководил его мыслями, его лихорадкой, что сжигала Эарсила и возрождала снова.

— Биоввена, что ты делаешь?

— Хочу, чтобы ты вошёл в меня, как муж входит в жену свою.

— О…

— Не в воде?

— Нет, — Эарсил нашёл в себе силы сдвинуться с места, целуя девушку, лаская там, где поутру мог только мечтать. Он нашёл силы донести девушку, что, казалось, не весила ничего, до мягкой травы, и бросить свою тунику из мягкого льна, настолько мягкого и тонкого, что не ощущалась на теле его.

Губы его и руки не оставили на теле Биоввены места, которое не целовал бы, не ласкал или не прикасался. Эарсил ощущал горячие ладони и губы Биоввены там, где и мечтать не смел, но порой позволял разуму своему заходить в этих мечтаниях настолько далеко, что теперь, когда всё становилось реальностью, а не сном — он не верил в это.

Эарсил знал достаточно о том, как устроено тело женщины, но

всё же замер в неуверенности, хотя дух желания завладел всеми помыслами, дыханием и телом Эарсила, он остановился, чтобы разглядеть лицо девушки. Нежная кожа лица покрылась ярким румянцем, сердцебиение было видно по венке на шее, по которой с невероятной скоростью, неслась кровь. Сама же шея была окрашена в бледно-розовый цвет, который смешивался с молочной белизной шёлковой кожи груди и живота.

Эарсил провёл несколько раз пальцами там, где мужу полагается входить в жену свою, лаская снаружи и внутри, так и не решаясь сделать то, что требовал дух его и тело, сдавливая в тисках, подобных пыточным, плавя и удушая желанием.

— Я выбрала тебя, сделай меня своей, — его пальцы ощущали так много влаги, такое сильное желание и сжатие, — сделай…

Он не смог бы отказаться. Теперь.

Ты не во дворце, и Биоввена не наложница тебе, и никогда ею не будет.

Это было жарко и тесно, казалось, его охватил жар, лихорадка, казалось, всё тело мучается в тесноте своей оболочки. Это было лучшее, что когда-либо ощущал, делал, думал или мечтал Царевич Эарсил, сильнее боли и сильнее страха, сильнее любых законов, но не сильнее любви, что ощущал он в сердце своём к Биоввене.

Эарсил ощущал, что не удержит вес свой, что с каждым толчком он словно слабеет, даже глаза его видели плохо и слух притупился, он перевернулся на бок и увлёк за собой девушку, делая пару толчков, ощущая, как семя его покидает тело его, чтобы оказаться в теле Биоввены.

Первое, что услышал Эарсил, были птицы, второе, что ощутил — соль под губами его.

— На щеках твоих слёзы, Биоввена, — он не чувствовал себя обеспокоенным, он не чувствовал ног своих, рук и тела, — почему ты плачешь?

— Я не знаю, — девушка улыбнулась, — это неведомо мне.

— Надо встать, земля жёсткая для тебя.

— Она не была такой уж жёсткой, — улыбнулась.

— Знаешь, Аралан однажды сказал, что он не терпит в покоях своих наложниц или рабынь, когда они перестают ублажать тело его… Он сказал, что обнимать потом женщину — мучение для мужчины, но я не чувствую такого, я хочу обнимать тебя, целовать, я хочу…

Биоввена улыбнулась, позволяя целовать себя и целуя в ответ.

— Я знаю, чего ты хочешь, Царевич, но я ощущаю боль…

— О чём ты говоришь? Я сделал больно тебе?

— Я выбрала тебя, Эарсил, — когда Эарсил смотрел на пятно на белом льне и нежной коже бедра Биоввены.

— Ты говорила, что…

— Что я позаботилась о духе и теле многих воинов, Царевич? Никто не задаёт таких вопросов женщине, даже если ты сын Царя Горотеона, ты не можешь задавать мне подобных вопросов.

— Надо было сказать…

— Тогда бы ты никогда не сделал меня своей, Эарсил!

— Откуда тебе ведомо? Сделал бы…

— Моя мать провидица, забыл?