Суд короля
Шрифт:
— Хотя он и в этом случае может не признаться. — Стэнтон попытался выкинуть из головы образ раскаленного бруска железа, но вместо него там возникла наполненная водой яма — как в Йорке.
Барлинг бросил на него недовольный взгляд:
— Я не спрашивал вашего мнения, Стэнтон.
— Да, сэр. Простите, сэр.
— Однако замечание на удивление уместное. Что ж, тогда правосудие в руках Божьих. Посмотрим, какой знак даст нам Всевышний после того, как Линдли пройдется с железом. Коли невиновен, то и бояться ему нечего.
Стэнтон поежился. На месте
— А теперь ступайте, я хочу умыться перед ужином. — Барлинг поцокал языком. — Похоже, этим бельем сметали паутину. Хотя вот она, вся на месте.
— Да, сэр. — Стэнтон быстро поклонился и двинулся к дверям, не чая поскорее оказаться в коридоре. Уже очень скоро его ждет встреча с Линдли и селянами. Возможность впервые за этот бесконечный день ускользнуть из-под взгляда Барлинга и остаться наедине с самим собой придаст ему новых сил. И несколько глотков эля тоже не помешают.
— Стэнтон?
Ну что тебе еще?
— Да, сэр?
— Займитесь тем же, чем и я. Ну или хотя бы постарайтесь. Нельзя являться за стол к Эдгару в вашем нынешнем виде.
Стэнтон решил, что ослышался:
— За стол к Эдгару? Мне?
— Ну конечно. Я же объявил вас своим помощником. Придется соответствовать.
Так значит, ему и вечером никуда не деться от всевидящего ершистого клерка — и вздорного ругливого Эдгара вдобавок.
— Да, сэр. — Он отвесил еще один поклон и закрыл за собой дверь.
А потом изрыгнул в пустом коридоре целую серию беззвучных проклятий.
Его уход с поста тайного королевского гонца на место посыльного при выездной сессии суда был радостным событием — первым шагом к окончательному отказу от любой службы королю. Теперь же его затаскивали обратно, заставляя брать на себя бремя носителя воли короля. Стэнтон запустил пальцы себе в волосы и выругался еще раз.
Ясно было одно: он больше никогда в жизни не позволит себе проспать.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Долгожданный покой. Даже лучше — уединение.
Барлинг уселся за исцарапанный стол, который он велел слугам перетащить к себе в комнату.
В просторном помещении было все, что требовалось ему для удобства. Восковые свечи источали чистый ровный свет, который наполнял душу радостью. Однако незаменимый при письме, свет этот уже успел привлечь в комнату несколько больших бурых мотыльков — по случаю теплой душной ночи ставни на окнах были широко распахнуты. Кроме того, свет свечей позволял увидеть печальное состояние комнаты. Всему в усадьбе требовались или починка, или замена. Комковатый перьевой матрас на большой кровати вонял сыростью. Белье и богатые шерстяные покрывала пестрели множеством крошечных, проеденных молью дыр. В том же состоянии были и тяжелые желтые шторы с вышитыми листьями, которые свисали с резного карниза над окном, дабы не впускать в комнату свет и удерживать в ней тепло. Камыша на полу не было.
Но Барлинг был неприхотлив. Его давняя
Все, что ему было по-настоящему нужно, уместилось на стоящем посреди комнаты столе — несколько манускриптов с законами, которые он прихватил с собой для справок, чистые листы, печать, красный сургуч для писем. Дорогой пергамент для отчетов. Чернильница с крышечкой — роговой пузырек, успевший пожелтеть и стать абсолютно гладким за те долгие сотни часов, что Барлинг им пользовался. Вощеная дощечка для записей с девственно-чистой поверхностью, терпеливо ожидающей первых букв. Коллекция отличных стило и ножик для их заточки. И наконец, запечатанное письмо за подписью архиепископа Йоркского.
Барлинг поднял стило и, удерживая подступившую вдруг зевоту, внимательно осмотрел его кончик в подрагивающем свете. Потом потянулся за ножиком, чтобы привести свой инструмент в надлежащий порядок. Час был поздний, и кровать настойчиво звала его натруженные члены в свои объятия, но Барлинг отлично знал, что составление документов не стоит откладывать на потом. Особенно в таких делах, как нынешнее, которое было донельзя запущено по вине нетерпеливого и некомпетентного сэра Реджинальда Эдгара.
Будь Эдгар достоин своего титула, он представил бы дело де Гленвилю и другим судьям в Йорке так, как это полагается, и тогда оно именно там и рассматривалось бы — в суде, как и положено. Кончик стило обломился от слишком сильного нажатия, и Барлинг взял новое, досадливо хмурясь из-за своей несдержанности.
Нельзя позволять себе так злиться из-за того, что его отправили в Клэршем. Какой бы утомительной ни была дорога сюда, как ни сложно было поладить с Эдгаром и разобраться в здешнем хаосе, Барлинг свято чтил возложенную на него королем миссию — нести закон и порядок во все уголки этой великой земли.
Его глаза снова остановились на письме архиепископа. Этот документ разрешал любому рукоположенному священнику в случае необходимости совершить все необходимые для ордалии действия.
И священником этим будет племянник Эдгара, малоприятный Уильям Осмонд. Этим вечером он присоединился к общей трапезе, алчно поблескивая своими маленькими глазками при любом упоминании об ордалии каленого железа. Причем, судя по всему, мысль о самом каленом железе интересовала его гораздо сильнее, чем подробности ритуала.
— Насколько сильно его надо раскалить, Барлинг? Докрасна или добела?
От такого вопроса вновь напившийся сверх всякой меры и оттого безмерно же благодушный Эдгар расхохотался так сильно, что в его распахнутом рту стали видны полупережеванные куски говядины. При этом он размахивал кулаком, в котором плашмя зажал лезвие собственного ножа.
Барлинг попытался осадить этот неуместный пыл:
— Вполне возможно, что это и не понадобится, сэр священник. Сила ордалии отчасти заключается в самом ее ожидании. К тому же не забывайте, что мне предстоит немало работы, прежде чем мы перейдем к этому шагу.