Суд праведный
Шрифт:
– Кого еще прикажете доставить, ваше благородие? – просунулась в приоткрывшуюся дверь красная физиономия урядника Саломатова.
Платон Архипович щелкнул крышкой карманных часов, на секунду задумался, сказал:
– Иди, братец, перекуси чего-нибудь. Да и меня супруга заждалась к обеду… А потом мне понадобится крестьянин Ёлкин Терентий…
– Слушаюсь, ваше благородие! – обрадованно гаркнул Саломатов и, топая сапогами, удалился.
Погасив папиросу, становой тоже отправился домой, наказав стражникам внимательно приглядывать за «холодной»,
Когда Платон Архипович, отобедав, вернулся, перед кабинетом, прислонившись к стене, сидел на лавке уже полчаса назад прибежавший урядник. Завидев станового, он встрепенулся и подскочил.
– Смею доложить, ваше благородие, крестьянин Ёлкин уехал за реку, – старательно стараясь дышать в сторону, выпалил Саломатов. – Нашел время, подлец!
Збитнев внимательно всмотрелся в вечно красное лицо урядника, прищурил глаза:
– Да ты никак, братец, успел надраться?
– Самую малость, ваше благородие! – неожиданно громко признался Саломатов.
– Не ко времени, не ко времени, – покачал головой становой пристав.
– Так сегодня ж Чистый понедельник, положено зубы прополоскать после скоромной пищи, – оправдываясь, потупился Саломатов. – А Ёлкина я вам, ваше благородие, непременно доставлю, не извольте сумлеваться.
– Я и не сумлеваюсь, – досадливо передразнил его Платон Архипович, подкрутил ус, сказал: – Веди пока Анисима Белова… Может, одумался наш арестант.
Через несколько минут урядник втолкнул в кабинет Белова, и не думавшего сопротивляться. Анисим замер на пороге, а Саломатов, увесисто ткнув его в спину, рявкнул:
– Иди, иди, душегуб! Нечего глазом-то косить!
Становой, выпроводив преданно глядевшего на него Саломатова за дверь, поигрывая в пальцах карандашиком, посмотрел на Анисима, застывшего посреди кабинета.
– Да ты садись, братец, садись, – предложил он. – В ногах правды нет…
Анисим угрюмо шагнул к лавке, сел, сложив тяжелые ладони на коленях, смотрел в пол. Когда молчание надоело приставу, он постучал кончиком карандаша по столешнице.
– Ну, давай, любезный, рассказывай, как ты старика Кунгурова колом-с…
– Я ужо говорил, – насупился Анисим. – Не трогал я энтого старого козла…
– Но, но! С выражениями-то полегче! Как-никак о покойнике речь ведешь! – прикрикнул становой пристав. И снова улыбнулся. – Ладно… Расскажи-ка еще раз, как вы расстались с Ёлкиным и что ты после этого делал.
Анисим вздохнул:
– Говорил же… Увидел Кунгурова и побежал за ним. Куда Терентий делся, и не знаю. Отстал, видать.
– Ну вот видишь, – удовлетворенно подхватил Збитнев. – Побежал за Кунгуровым… И колышек, должно быть, прихватил?
– Ваше благородие, я же ужо говорил! Кол-то я выкинул, когда мы с Терентием к вам пошли. Он и уломал выкинуть.
Збитнев вскинул брови:
– Уломал, говоришь? Выкинул?
– Ну да… – кивнул Анисим.
– А каким же образом на нем кровь оказалась, любезный? –
– Откедова же мне знать?! – зло буркнул Анисим.
– Кому же, как не тебе, братец, знать-то? Ведь это ты за стариком Кунгуровым бежал.
– Так я опосля потерял его из виду, – пожал плечами Анисим.
– Что ж, он сквозь землю провалился?
– Не знаю… Может, схоронился куда…
– И ты, конечно же, развернулся и пошел домой?
– Зачем? – чувствуя, что его пытаются поймать на слове, набычился Анисим. – Не мог я…
– Что так? – умело изображая удивление, поинтересовался Платон Архипович.
– А то не знаете, – еще больше нахмурился Анисим.
– Даже не догадываюсь, – развел руками пристав.
Белов зыркнул глазами, зло ответил:
– На дочь снасилованную смотреть не мог!
– Понятно, – протянул Збитнев. – Оттого-то старика и не пощадил… Это же надо – колом! И откуда в вас такая жестокость?
– Жисть такая!
– Какая ж это? – откинулся в кресле пристав.
Помолчав, Анисим буркнул:
– А такая… На мертвого глядя, зависть возьмет…
– Ишь, любезный, как ты запел, – покачал головой Платон Архипович. – Чего тебе не хватает? Изба есть, землю общество выделяет, лошаденка какая-никакая имеется. Живи да радуйся.
– Землю! – хмыкнул Анисим. – Какая это земля? Вся-то хорошая – у Кунгуровых да у Зыковых с Мануйловыми!
– А по Сеньке и шапка, – усмехнулся Збитнев и сразу посуровел: – Хватит, любезный, крамолу нести! Покайся лучше, глядишь, на душе и полегчает.
– Покаялся бы, да не в чем.
– Ну ты и упрям, – искренне удивился становой пристав. – Ты хоть представляешь, что тебя ждет?
– Мне теперя все одно…
– Ну, не скажи, не скажи, – снова протянул Збитнев, вытягивая из портсигара папиросу. – Если даже суд и признает, что ты совершил убийство без обдуманного заранее намерения, то и тогда по статье 1455 «Уложения о наказаниях» тебе грозит ка-тор-га! От восьми до двенадцати лет! А ты, братец, еще и упираешься. Как тут правду сыскать? Ведь я могу повернуть и на убийство с заранее обдуманными намерениями!.. Тогда пиши пропало… Так что ты, братец, лучше бы признался. Так, мол, и так, Платон Архипыч, дескать, был грех, шандарахнул я Кунгурова в запальчивости колышком, теперь каюсь… И мне мороки меньше, и твоя участь легче.
– Не убивал я его! – посмотрел на пристава Анисим. – Обозлился. Домой не пошел, а к бабке Варначихе подался… А уж опосля домой.
– Экий ты, братец! – с досадой поморщился Збитнев, отложил папироску, крикнул в коридор: – Урядник!
Саломатов не заставил себя ждать. Глядя на его красную физиономию, просунувшуюся в дверь, Збитнев брезгливо указал на Анисима:
– Отведи его в «холодную» да не забудь полушубок забрать, а то жалуется крестьянин, что душновато ему там.
Урядник хохотнул подобострастно, выпучил глаза и рявкнул на Белова: