Суд праведный
Шрифт:
– Чё расселся?! Пошевеливайся, душегуб!
Дойдя до крайней избы, Платон Архипович уверенно свернул на узенькую тропинку, спускающуюся в покатый лог. Чуть ли не из сугроба курился там легонький дым, и только приглядевшись, можно было различить трубу, выглядывающую из снега. Стараясь не поскользнуться, становой пристав осторожно спустился по ледяным ступеням и распахнул забухлую дверь землянки.
Тьма… Сырость…
Нет, не совсем тьма. Под низким потолком чадил фитиль, плавающий в плошке, залитой смрадным жиром. Прогнившие, нависающие
– Варначиха, ты где?
Возле печи, неровно обмазанной темной глиной, что-то зашевелилось.
– Ждешь я, шоколик…
О Варначихе говорили, что где-то в Расее она зарубила топором жену своего полюбовника, а может, и его самого. Без малого лет сорок назад, отбыв каторгу на солеваренном заводе в Иркутской губернии, объявилась Варначиха в Сотниково и сама отстроила себе землянку. В селе она почти не появлялась, разве что иногда заходила в лавку. Едва глянув в ее черные, жгучие не по возрасту глаза, бабы торопились прочь отогнать детей. Вот сглазит, похожая на Бабу-ягу старуха!
Знала Варначиха травное дело, бродила по полям, по тайге, нашептывала что-то. Знала время, когда что брать. Собирала цветы, коренья, чистила, перебирала все начисто, сушила собранное на ветру или в избе на легком духу, чтобы корешки да цветы от жару не зарумянились, а потом водки ставила. Знала опять же, от каких болезней объявлять те водки человеку, хотя чаще всего предлагала их от печали. Поговаривали, будто привечает она беглых каторжников да разбойников, вдоволь нагулявшихся по Чуйскому тракту. Может, и так, но загулявшие сотниковские мужики, бестолково потолкавшись у запертой двери кабака, случалось, спешили не к кому-нибудь, а к Варначихе. Чего-чего, а водки на травах у нее купить можно! Акцизному чиновнику о том, понятно, никто не докладывал. Чего докладывать, если к Варначихе частенько заглядывал сам урядник Саломатов. Принимала она его ласково, а он, довольный, бормотал в усы: «Ты, бабка, это… смотри у меня!» А бабка кивала только: «Да шмотрю, шоколик, шмотрю!» Лишь когда урядник поднимался по склону, старуха начинала плевать ему вслед. А то садилась, сама себе на бобах гадала, видно, прошлое щемило ей душу. Какое-никакое, и ушло давно, а ведь щемило…
Увидев перед собой станового пристава, Варначиха проворно вскочила. Даже каганец приподняла и в его тусклом свете пристально вгляделась в гостя. Не обозналась ли?
– Гошподин штановой? – наконец изумленно прошамкала она. – Уж и не жнаю, куда ваш пошадить…
– Оставь… – брезгливо поморщился Збитнев. – Рассиживаться мне с тобой некогда. На воздух пошли, у тебя тут, не ровен час, задохнешься…
Стараясь не дышать, Збитнев круто развернулся и вышел из землянки. На ходу прилаживая на плечи большой непонятного цвета платок, Варначиха суетливо бросилась за ним. Оказавшись на свежем воздухе, пристав всей грудью втянул его в себя. И как старуха дышит-то в этой зловонной яме?! Вон ведь, смиренно как уставилась, старая ведьма!
– Опять, старая, за прежнее взялась? – грозно сказал он.
– Не уражумею, о чем говоришь, шоколик?
– Убийц привечаешь! – еще грознее сказал пристав.
Старуха
– Гошподь ш тобой! Кого энто?
– Анисим Белов был у тебя вчера?
Варначиха затряслась в беззвучном хохотке:
– Гошподь ш тобой! Нешто Анишка убивец? Шмиреный ён.
– Шмиреный, шмиреный, – язвительно передразнил Платон Архипович. – А старика Кунгурова на тот свет отправил.
– Да ты што, шоколик?! – изумилась Варначиха.
– Когда он к тебе пришел? – навис над ней Збитнев. – Ну?!
– Дык чашов-то, шоколик, у меня нету, – делая шаг назад, развела руками старуха. – Но шолнце жашло, энто точно помню.
Становой пристав вздохнул с досадой. Что возьмешь со старой карги?
– Зачем Анисим к тебе приходил?
– В гошти… Пражник жа! Вошкрешенье Прощено… – отозвалась Варначиха.
– Ты мне это брось заливать! Как на духу говори, ведьма старая! – Збитнев угрожающе повысил голос и сделал очень злое лицо. – А не то…
– Так и говорю, – торопливо заверила старуха. – Пришел Анишка, дай, говорит, вина, душа горит…
– А ты?!
Варначиха опустила нос:
– Дала малешко… Травное вино-то, к польже…
– На чем же ты, старая, вина свои настаиваешь? Самогонничаешь?!
– Грешна, шоколик, грешна, – мелко закивала старуха, пряча глаза.
– За свои грехи тебе еще держать ответ, старая… Белов ничего такого не говорил про Кунгурова?
– Да нет, молчал, будто яжык проглотил… Выпил и щидит, долго щидел, грушный такой…
– Ладно! – махнул рукой Збитнев. – Вижу толку с тебя мало. Собирайся!
– Куда это? – насторожилась Варначиха.
– В «холодную»! – сурово отрезал Платон Архипович.
– Ага… ага… – хитровато улыбнувшись, шмыгнула в землянку старуха. – Ужелок вожму…
Вскоре она появилась в дверях с маленьким тугим мешочком в руках, остановилась, держа его перед собой, глянула на пристава:
– Шлышь, ваше благородие, жаходили как-то приишковые, таежники… вот жабыли…
– Что ты мне суешь?! – свысока окинул ее взглядом Збитнев. – Что это?
– Пешок какой-то… желтенькай… – вздернула старуха иссохшие плечи.
Пристав протянул ладонь:
– Дай-ка…
Развязав замызганную тесемочку, он порылся указательным пальцем внутри мешочка, вопросительно посмотрел на старуху.
– Жолотишко, шоколик, не шумлевайща, – кивнула Варначиха.
Збитнев помедлил чуть, шумно откашлялся, опустил мешок в карман. Погрозив старухе пальцем, проговорил:
– Ладно. Сдам куда положено.
– Да уж ждай, шоколик, ждай… – торопливо поклонилась старуха, а когда пристав удалился на приличное расстояние, плюнула ему вслед: – Опришник!
Проходя мимо дома Мануйловых, Збитнев огляделся… Длинные заплоты с одной стороны… И с другой такие же…
– Занятный факт, – пробормотал Платон Архипович, покрутил ус. – И что тут делал наш уважаемый староста в этакую рань? Да и из окон место, где нашли труп Кунгурова, никак просматриваться не может… Занятно, занятно…
Он властно постучал в калитку ворот.
Забрехала собака, послышались шаги, приставу поклонился работник Мануйлова – узкогрудый рыжебородый мужик в драном зипуне.