Судьба драконов в послевоенной галактике
Шрифт:
Странно, но это лицо показалось мне даже красивым.
– Лера, - Наталья Алексеевна отпирала дверь, - ты что? полиция нравов? Попрут и попрут. Твоя какая печаль?
– Тебя жалко, - и я увидел вздох Леры.
– Главное, Лера, - Наталья стояла у открытой двери, поигрывая ключом, своя фатерка, своя квартирка, свой уголок. А там - будь ты хоть царевной, хоть борцом, хоть прыгуном, хоть дразнильщиком - была бы своя раковина, дом, приросший к телу, куда можно спрятаться от гнусности мира, ну и от собственной гнусности. Джекки, входи. Чего уставился?
– Ну, - Лера задвигался, пополз по коридору, и странным было это перемещение студня с отпечатанным в нем человечьим лицом, - если что стрясется, милости прошу к нашему шалашу!
– А я и так у вашего шалаша!
– засмеялась Наталья .
– Наташа, Наташа, мудрый и давний друг мой, - Лера завздыхал пуще обычного, - славная, несчастная Наташа с хлыстом-хлыстиком, зачем говорить неправду? Для самой себя - неправду? Ты же не у нашего шалаша - и ты это прекрасно знаешь! Ты в будке надсмотрщиков - с хлыстом-хлыстиком в руках. И в зеркало на тебя глядит не ненавистная, отвратительная медуза, а человеческое лицо, твое лицо, Наташа, которое хочется целовать...
– Джекки, - резко обратилась ко мне Наталья , - ну что ты застыл? Заходи! Хватит. Наслушался под завязку. Что, интересно?
– Интересно, - не подумав, брякнул я.
Студенистое тело Леры задрожало в такт его серебристому ч(дному и чудн(му для такого полурасплывшегося лужеобразного существа смеху.
Наталья Алексеевна сперва открыла рот от удивления, а потом рассмеялась сама.
Ее хриплое булькающее клокотание совпало с серебряным колокольцем смеха Леры.
– Лера, - отсмеявшись, отклокотав, сказала она, - правда, Джекки прелесть?
Лера попрыгал на месте, отплеснув от своего тела пару-другую жидких капель, зашипев, те исчезли, полопались на стенах коридора.
Я понял, что это Лера кивнул.
– Да, - подтвердил он, - хороший парень. Не жилец.
– Я его хочу в учителя определить.
– Ты его лучше сразу лабораторным реактивом опрыскай...Такие и в учителях долго не ходят. Ейн-цвей - и пополз, попрыгал, поскакал в квартирку - или тренажеры обучать, или в лаборатории препаратом работать.
Лера подполз к двери, пихнул ее - и я увидел, как студенистая масса его тела мускулисто напружинилась, натянулась, стала литой, упругой, зеркальной - не лужа слизи, но застывший кусок водопада, сохранивший силу всего потока, но еще не израсходовавший ее.
– Так что делать?
– поинтересовалась Наталья .
– Не соваться, - Лера, обдрябнув лужей, переполз через порог, - гибель для таких - лучшее. Пускай его лучше на другой планете размозжит, чем здесь в подземелье, в болоте...
Лера захлопнул дверь.
– Аа, - я почесал в затылке, - как же он дверь открывает?
– Лера?
– Наталья, видимо, задумалась над словами Леры.
– ну как... Ползет по двери, виснет на ручке, вытягивается до пола макарониной и дергает... Малоаппетитное зрелище.
Глава девятая. Снова - человек со стеком. Кинематограф.
В кафе тихохонько наигрывала
– Плохо идет, - оправдываясь, сказала продавщица.
– Совсем не фурычит?
– посочувствовал кто-то из очереди.
У меня захолонуло в груди. Да, здесь был мой дом. Я будто воротился туда, откуда уехал давным-давно, в очередь за кофейком и пирожным. Я снова в городе, в Херрбурге, в кофеюшне на углу улицы Террористов и Венского.
Продавщица оторвалась на миг от кофейного аппарата, увидела меня и заулыбалась. Мне стало не по себе. Продавщица улыбалась не мне, а форме "отпетых". Очередь как-то подалась, съежилась. Я не скажу, что встала по стойке "смирно" - кто-то, напротив, заговорил нарочито громко и беззаботно, дескать, что мы? "отпетых" не видели? Подумаешь...
Женщина, стоящая у самого прилавка, позвала меня:
– Солдатик, иди, становись сюда...
– Да я...
– начал было я.
– Иди, иди, - настаивала женщина, - не бойся. Тебе спешить надо.
Я встал перед женщиной.
– У меня сын такой вот, как ты, - рассказывала женщина, - в "отпетых".
Я медленно заливался краской.
– Я еще не в "отпетых", - сказал я, - я в карантине.
– Стой, стой, - успокаивала меня женщина, - сейчас в карантине, а потом... Бедненькие... Бери пирожные - полакомься.
Я разозлился. Мне захотелось сказать женщине какую-нибудь резкость про "бедненьких", про их жестокость, тупость, захотелось спросить у женщины: как же ваш сынуля в "отпетые" загремел? ведь поди не доброволец? палку кому кинул или ларек взял? Как же вы сыночку-то своего так воспитнули, что из него бедненький с огнеметом вылепился?
Но я ничего не сказал, ничего не спросил, тихо встал в очередь. Мне было не по себе. Я вернулся домой, а меня приняли за кого-то другого.
– Девушка, - попросил я и протянул ей талоны, - мне маленький двойной и эклер.
– Да ладно, - девушка улыбнулась, бери свои талоны, угощу, так и быть...
Я встал у самого дальнего столика, отпил кофе, откусил пирожное и поперхнулся.
Прямо передо мной стоял человек со стеком. Я не знал, как поступать в этом случае. Отдавать честь в магазинах, кафе, кондитерских было не принято, потому что "отпетым" не разрешалось посещать эти заведения.
Я проглотил кусок пирожного и лепетнул "здравствуйте".
Человек со стеком был в гражданском, стек лежал на столе, перечеркивал окружность стола рядом с чашкой кофе и эклером.
– Любите пирожные?
– к моему удивлению, улыбнулся человек со стеком.
– Нет, - честно признался я, - я очень люблю кофе.
– А, - человек со стеком поднял свою чашку, - я тоже, знаете, с гражданки никак не могу отвыкнуть. Даже на нарушение устава иду...
– Я, - я так и не решался начать пить кофе, - случайно зашел... Просто вот, взял и зашел.