Судьба драконов в послевоенной галактике
Шрифт:
Диего стоял красный как рак.
– Вы, юноша, были у меня под вопросом, в какой вас гарнизон отправлять. Теперь вопрос решен - пойдете в северный городок, вместе с Джекки.
Сержант исчез в кабине.
Диего, расстроенный, уселся обратно на свое место. Воспитанники дружно реготали. Грузовик дернулся, поехал.
– О, - крикнул Санек, - гляди, ребята, шеф сказал - и мы поехали!
– Распорядился!
– сквозь смех сказал Орландо.
Диего, насупившись, молчал, а потом бросил через весь
– Это все ты, пидор, виноват!
Я уже привык к несправедливости в подземелье и, наверное, промолчал бы и на этот раз, но оскорбление "пидор" для подземельных было не просто оскорблением, поэтому я быстро поднялся со скамьи и, прежде чем Диего успел заслониться, дважды съездил ему по физиономии.
Диего было рванулся, но его удержал Орландо.
– Тихо, потом разберетесь. Будет время. В один гарнизон идете.
– Молодец, - одобрил Санек.
– правильно, что за наглость, что за оборзение?
– А он решил, - подал голос Порфирий, что раз сержант его испугался и послушался, то он может всех посылать.
Диего сопел и ненавидяще глядел на меня.
Мне сделалось не по себе. Куродо посылали в южный, а мне было бы лучше одному, чем с этаким... однокорытником.
...Мы услышали нарастающий гул.
Туннель постепенно расширялся и становился похож на площадь, накрытую потолком.
Площадь белую-белую, освещенную неистовыми, яркими театральными софитами.
Грузовики притормаживали, останавливались. Я осматривался.
– Куродо, - спросил я, - это же развод?
– Неа, - сказал Куродо, - непохоже.
– Джекки, - Порфирий выскочил из грузовика, отворил дверцу и подал руку выходящему из машины сержанту, - это точно не развод. Другая площадь.
Сержант встряхнулся, оглядел нас и приказал:
– Ну, орлы... Давай на землю.
Мы спрыгивали с грузовика.
Диего постарался поставить мне подножку, и я едва не расшибся о бетонный пол.
Рядом с нами строились, вытягивались в длинную цепь другие карантины.
Подземная площадь была широка. Прямо перед нами тянулась белая стена со множеством дверей.
Из одной двери вышел человек со стеком и несколько "отпетых". Один из них нес микрофон на блестящей железной стойке, другой - провод.
Микрофон установили в центре площади. "Отпетый" пощелкал по микрофону; над площадью раздалось сухое пощелкиванье и легкий гуд. "Отпетый" подкрутил что-то и сказал:
– Раз, раз...раз...
Отошел в сторону и показал этак рукой начальнику школ, дескать, все в порядке...
Начальник школ кивнул и подошел к микрофону.
– Это что, - тихо спросил Куродо, - концерт? Петь будет, да?
Санек пихнул его, и Куродо замолчал.
Сержант чуть скосил глаза и укоризненно покачал головой.
К моему удивлению, человек со стеком действительно запел.
В белый потолок потоком лились клокочущие взрывающиеся звонкие звуки.
– Галория, галория и гоп...
– и снова: - Галория, галория...
Воспитанники стояли навытяжку, сержанты тоже.
– Ну вот, - зашептал Куродо, - я же говорил - концерт...
– Это - начальник школ, - так же тихо объяснил я ему.
– Воспитанники, - спокойно сказал начальник школ, прервав пение, - вы слышали эту песню? У нее нет смысла, но звуки ее чисты. Ваша душа, начальник школ покашлял, прочищая горло, - ваши души, - поправился он, должны быть чисты, как эти звуки, они должны так же опасно переливаться, стремиться вверх, ввысь!
– начальник школ стеком указал на потолок, - но они должны быть наполнены высоким смыслом, отяжелены, утяжелены благородной целью. Вы - убийцы, - человек со стеком сделал паузу, выждал и продолжил: мы - убийцы. Нас учат убивать, и мы учим убивать. Так будем же тем более, тем паче чисты и нравственны, безукоризненны и честны, раз мы знаем, для какого дела нас готовят и мы готовим... В кинозале рассаживаться по номерам карантинов, - человек со стеком повернулся и громко сказал: Отпирайте двери.
Вся компания повернулась и пошла к белой многодверной стене. начальник школ и его свита остановились перед одной дверью. Она медленно отворилась, я увидел мельком ложу, словно в театре, бархатные кресла и все такое прочее.
Человек со стеком вошел первым, следом за ним другие. Дверь захлопнулась.
И только после этого отворились двери для нас.
Двери открывались куда-то в белую сияющую пустоту. И мне стало как-то не по себе...
"В яму нас впихивать собрались, что ли?"- подумал я.
Мы шли через площадь к открытым для нас дверям молча.
Нам было не по себе от этих нечеловеческих бессмысленных песнопений, от этих фальшивых увещеваний. И почему-то сразу же нам вспомнилась, какая толща земли над нами, и мы физически ощутили всю эту нависшую глыбину планеты над нашими головами.
Мы входили в кинозал. Он был утоплен, наподобие цирка. Экран находился глубоко внизу, кресла располагались амфитеатром. Сержанты останавливались каждый у своего сектора и подзывали карантинных.
Кресла были ярко-алые. Они вопили своей алостью среди белых стен. Воспитанники двигались молча, почти не разговаривая. Было слышно только шарканье ног.
Мы рассаживались.
Сержант оказался рядом со мной. Он поглядел назад, прищурившись, и, вздохнув, сказал:
– Ну, кажется, все уселись...
И только он это сказал, как разом воспитанники и сержанты загалдели, зашумели, точно все вместе, не сговариваясь. решили: чего уж так волноваться? Кинозал и кинозал, только что очень большой.