Судьба драконов в послевоенной галактике
Шрифт:
Валентин Аскерханович взял бумагу и крякнул:
– Да... Однако... "Драк." Ну, это понятно. Четыреста талонов? Ух ты... "Одна шт." А если "две шт." - восемьсот?
Бледное пламя наконец занялось, запрыгало среди сложенных аккуратным шалашиком ветвей. Жанна Порфирьевна поглядела на Валю.
– Юноша, - строго сказала она, - дай Бог нам всем справиться с одним-распронаединственным "цеп." или "щеп.", или как его там?
– драконом. Дай Бог нам после встречи с ним остаться живыми, а вы о восьмистах талонах думаете. Нелогично и неумно. Лучше подкладывайте-ка
Жанна Порфирьевна недолюбливала Валентина Аскерхановича и не старалась это скрыть.
Валентин Аскерханович вернул накладную Куродо и принялся ломать хворост.
– Жанна Порфирьевна, - вежливо заметил Валя, - у вас лицо запачкалось, пока вы с костром возились.
Валя тоже не особенно любил Жанну Порфирьевну, но побаивался ее.
Жанна, ни слова не говоря, поднялась, поправила волосы и, отодвинув кусты боярышника, пошла по тропе, спускающейся к ручью.
– Жанна Порфирьевна, - крикнул ей вслед Валентин Аскерханович, - вы бы хоть пугач какой с собой захватили!.. Здесь эти... в мехах и шерсти по кустам так и шастают, они драконом пуганные, а "отпетыми", охотниками за драконами, - не особенно...
Жанна Порфирьевна не удостоила Валю ответом, зато Куродо вдруг шлепнул себя по лбу:
– Баатюшки!.. Да тут не "цеп." и не "щеп." - тут "пещ."! Вот в чем дело! Дракон пещерный - одна штука - 400 талонов. Они буквы перепутали.
– Ззаразы, - с чувством проговорил Георгий Алоисович, - они там по своим конторам сидят, кроссворды решают, а накладные заполняют между делом, позевывая и почесываясь... "Щеп.", "цеп", "пще", "пещ." - какая разница, когда тут такой вопрос поставлен: "Орудие казни, применявшееся в древности. Пять букв".
– Топор, - сходу отозвался Куродо.
– То-то и видно, - важно заметил Георгий Алоисович, - что совсем ты с конторскими не общался, кроссвордов не разгадывал, - крест, дорогуша, крест...
Вытирая руки и лицо платком, к костру вернулась Жанна Порфирьевна.
– Туземное население, - сказала она, - действительно, волнуется. Во всяком случае, какие-то копьеносные силуэты на том берегу я различила, но ничего откровенно враждебного не заметила...
– Еще бы туземному населению не волноваться, - хмыкнул Куродо, дракоша у них зимой злобствует, дует, плюет и старается согреться всеми доступными ему средствами, то есть жрет в три горла все то, что двигается, дышит и молит о пощаде. Летом дракоша отдувается, рыгает и мирно сопит в своей пещерке... и тут - здрасьте!.. Посланцы Неба!.. Рады приветствовать. Раздраконят дракошу - почнет старичок и летом буйствовать, что хорошего?
Я потрогал приятно пачкающий, белый, в черных выпуклых продолговатых крапинках ствол неведомого мне дерева и поинтересовался:
– Отчего же мы зимой не прилетели?
Костер между тем совсем разгорелся - пламя металось тугими желтыми жгутами, дразнилось, многоязыкое, плясало, облизывало сучья.
Жанна Порфирьевна, морщась от жара, принялась устанавливать на костре огромную черную сковородку.
– Тут вот в чем дело, Джекки, - сказал Георгий
Куродо вытащил консервный нож и принялся вскрывать консервные банки. Содержимое он вытряхивал на сковороду.
– Зимой, - добавил он, - дракоша бегает, прыгает, летает и скачет, а летом он, растопырившись и растекшись по стенкам, отдыхает, спит.
Мясо, выброшенное из консервов на сковородку, зашкворчало, завыстреливало в разные стороны раскаленными жирными каплями.
Расплываясь на сковороде, оно будто ругалось, плевалось от возмущения.
– Вот это - канонада, - засмеялась Жанна Порфирьевна, - ребята, готовьте ложки.
Куродо извлек здоровенную бутыль крови дракона, поболтал ею в воздухе.
– А вы думали. Куродо забыл? А? Ни хрена подобного!.. Куродо все помнит...
– И жар холодных числ, - сказал я, - и венецьянские громады...
Все погялдели на меня с изумлением.
Я и сам изумился. Это стихотворение мне однажды прочла Мэлори, дурачась, прочла. Там что-то было про скелет, который хрустнет... вообще, мерзкое, "отпетое" стихотворение... Но из него, из всего него я запомнил только эти строчки: "Мы помним все: и жар холодных числ, и венецьянские громады..."
– Джек Джельсоминович, - вежливо спросил Валентин Аскерханович, - какие громады?
Я не успел ответить, поскольку на полянку, где мы собирались полдничать, вышел бородатый туземец. Я решил, что это жрец, так непринужденно и вольно смотрел он на нас, Пришельцев Неба.
Жанна сняла с огня сковороду, ловко прихватив тряпкой ручку, и брякнула на траву.
– Я думаю, будем прямо со сковородки, - сказала она, расстегивая нагрудный карман и вынимая ложку.
Мы не успеди извлечь свои, поскольку бородач наклонился над сковородкой, зачерпнул ладонью шкворчащее, аппетитно пахнущее месиво и отправил его себе в рот.
Раскаленный жир потек по бороде туземца.
– Уум, - заурчал туземец от удовольствия и закрыл глаза.
– Огнеед, - потрясенно вымолвил Георгий Алоисович.
– Просто сволочь, - возмущенно сказал Валентин Аскерханович, - он полкастрюли сожрал.
– Во-первых, - Георгий Алоисович потер лысину, - не кастрюли, а сковородки, во-вторых, разве вы не знаете закон Тибулла? В большой семье хлебалом не щелкай...
Туземец раскрыл рот и большим оттопыренным пальцем принялся тыкать себе в разверстую глотку, мол, пить хочу.
Жанна Порфирьевна деликатно зачерпнула варево с той стороны, где точно не пошуровал туземец , и заметила:
– Дайте младенцу попить.
Куродо отвинитил пробку от бутылки, нацедил полную кружку.
– Стошнит?
– осторожно предположил Георгий Алоисович.
– Не, - мотнул головой Куродо, - от одного запаху убежит.
Туземец выдул всю кружку и захлопал ресницами, как девушка, которой сделали предложение.
Потом он рыгнул, швырнул кружку в кусты и сказал, обращаясь к Жанне Порфирьевне: