Судьба калмыка
Шрифт:
– Дай горячей!
Упруго задвигался шланг, получив добавочную струю воды. Максим пробовал рукой воду и крикнул:
– Так оставь!
И направив струю на корову, начал ее обмывать. Калмычки тряпками и пучками сорванного бурьяна стали елозить по хребту и ребристым бокам. Корова блаженно закатила глаза от теплых струй воды после холодного и неприятного купания. Лужи грязной воды стекали в яму и, казалось, грязи не будет конца. Надо было вымыть брюхо коровы, но она не хотела и не могла встать. Тянули ее за веревку, подстегивали прутьями, кричали, но корова лежала. С большим трудом,
Уже вечерело и холодало. На ночь обязательно должен быть мороз. Таковы уж правила начинающейся весны. Надо было спешить. Вымыв брюхо и вымя от грязи, стали вытирать ее насухо отжатыми тряпками и мешковиной.
– Надо вести ее скорее в котельную, а то замерзнет, простудится!
Потянули ее за веревку, корова ни с места. Не ходила корова на веревке!
– Несите сюда мешок с сеном!
Откуда? Где его взять?
– Да вы же ехали на мешках с сеном, вместо скамеек.
– А-а-а, – заулыбались калмычки и одна из них, более шустрая, забралась в кузов и сбросила вниз несколько мешков-скамеек.
Сено в мешках было уже почти трухой, но как только развязали мешок и поднесли горсть этого корма корове, она жадно слизнула его с ладони. Так, протягивая ей горсть за горстью этого сена-трухи, заманили в грохочущую от дизеля котельную, точнее в прируб, где хранился разный инструмент. Здесь было тепло. Вытряхнув в угол три мешка трухи-сена, Максим привязал ее, и уехал разгружать лебедки. Когда он вернулся назад, корова подбирала из угла последние веточки-стебельки корма.
– Бедная ты моя! – обнял ее за шею Максим. Он принес ведро теплой воды, которую корова с жадностью выпила.
– Ну, жить будешь! – похлопал он ее по холке.
Корова в тепле быстро высохла, и цвет ее действительно был темно-красный. Максим взял щипцы и осторожно вынул заклепку из уха коровы и, подумав, достал из кармана красный шнурок и продел его в дырочку вместо заклепки и завязал на бантик.
– Красулей будешь! – засмеялся Максим.
Подошел машинист котельной и, посмотрев на хлопоты Максима, сказал:
– До утра можно тут побыть, а утром какого начальства тут не бывает, сам знаешь.
– А мы, люди благодарные и за это. Отчалим. Главное было горячей водички на мытье, да и обсохнуть в тепле. Так что я у тебя в долгу.
– Да брось ты! Думаешь, выживет?
– Попытаемся помочь. И как только отелится, и молоко будет годное для питья, первая бутылка молока – тебе. А пока – такая вот! – и Максим достал из-за пазухи фуфайки бутылку водки.
– Да ты что? Разве ты бы не помог? – отмахивался машинист.
– Да, я бы помог, слов нет. Но важнее другое – ты помог. Спасибо.
– Ну, и тебе спасибо, – взял машинист бутылку.
– Я тут на полчасика отойду, схожу домой за пацанами.
Максим ушел и когда дома объявил, что у них, возможно, будет своя корова, восторга не было конца, особенно ребятишек.
– Ну, а сейчас Мутул, как старший из вас и вот ты, Басанг, пойдемте со мной, поможете пригнать корову.
– А мы, а мы? Мы тоже хотим!
– Ребята, Мутул старший, от него помощи больше
Ребятня нехотя согласилась. С большим трудом удалось перегнать Красулю из гаража на калмыцкое подворье. Сараюшка, кособоко стоявшая недалеко от избы, была ветхая и дырявая. Полночи Максим потратил, пока заколотил все дыры и убрал из нее снег. Хорошо, что еще осенью он привез добрую охапку сена, которую раскидал для просушки. Время от времени он брал охапки сена и добавлял на нары, где спали ребятишки. О простынях речи не было, сено прикрывали любыми тряпками и мешками, закрывались тогда чем придется. Куча сена в углу, произвольно стала кормушкой коровы, объедки пошли на подстилку и через час-другой, насытившись, корова по-хозяйски уже лежала на подстилке, закуржавев на морозе, мирно пережевывая жвачку. Заперев сарай-стайку на подпорку, Максим забылся коротким сном до утреннего гудка и первым делом, когда проснулся, понес ведро теплой воды корове. Она была уже на ногах и деловито хрумкала сеном. Напоив ее, он объяснил старухам, что это теперь их корова и дня два-три ее надо усиленно покормить. Негодные капустные листья и разные очистки от картошки могут быть неплохим кормом для животного. Старухи успокоили его, что на своем веку они ухаживали за многими коровами и даст бог выходят и эту.
– Вези какого-нибудь сена, даже плохого, мы отпарим его – корм будет! – заверили они его.
Утром, раньше обычного, проснулись ребятишки и первым делом бегали по очереди смотреть на корову.
Через день два о том, что у калмыков появилась корова, узнали и соседи. Любопытные бабы смотрели на костлявую животину, и первым вопросом был:
– А где вы взяли ее? Не украли?
И к своему недовольству получив ответ, что корова их на законном основании небрежно давали советы:
– Да прирежьте вы ее, сдохнет ведь, кожа да кости.
Старухи, растопырив руки, возражали:
– Болшго! Сен, Красулька! (Нельзя! Хорошо, Красулька!)
Наперекор всем прогнозам злоязычников корова с каждым днем становилась все бодрее и полнее. Злые языки донесли участковому, что у калмыков невесть откуда появилась корова, и кормят они ее ворованными капустными листьями и картошкой с подсобного хозяйства. Донеслись слухи и до завхоза, что мертвая корова из ямы гаража выздоровела, раздобрела у калмыков на харчах. А харчи-то подсобные! Заволновался-задумался Силантьич, что дал промашку и при первой де встрече с участковым городил-мямлил об этом что-то непонятное.
– Так что, украли у тебя корову? – уже в который раз спрашивал он Силантьича.
– Да, нет!
– Так да или нет?
– Нет, – пожимал плечами завхоз, – Живые по счету в наличности. Падежные по акту оприходованы.
– А у калмыков чья, твоя?
– Моя, – констатировал Силантьич.
– Так выходит украли?
– Нет, по акту оприходовали, падежная.
– Мертвая?
– Выходит так.
– А у них-то живая?
– Живая.
– Твоя?
– Моя.
– Ничего не понимаю, – хлопал по ляжкам себя участковый.