Судьба калмыка
Шрифт:
– Пишу, Вениамин Иванович я, – радостно юлил Венька, – Все самое российское. Я – Иванов, отец – Иванов Иван Васильевич, за что и воевали, за что отца и ногу потеряли! В гроб ее дышло! Видишь как вышло? Я ж тракторист первейший был, а теперь на бутылку у таких как ты прошу! – багровел лицом и дрожал руками Венька.
– Веня, Веня! Успокойся! Мы ж с отцом твоим вместе воевали.
– Воевать-то воевали, да лег он там под Москвой, а мы-то с тобой вот тут живые, хер с ним, что я без ноги! Я еще докажу всем
– Вот и хорошо, Веня! – встрял завгар, – Как только с бутылочным делом закончишь, так мы с тобой чего-нибудь придумаем без всяких комиссий.
– Ну, спасибо и на этом! – заскрипел зубами Венька. И разжав кулак, омертвелым взглядом глядя на скомканные деньги, властно приказал, – Слышь, Кузьмич, потопали душу приводить в порядок, а то ведь, ей-бо, один оприходую!
– Чичас, тако акту подмахну и мигом с тобой, Веня! – засуетился тот.
– А дежурство? – напомнил ему завгар.
– А дык, я только сменился, слободный до завтрева. Силантьич! Иде тут крестик поставить на документе.
– Тьфу ты! С твоим крестиком, иди, тут роспись нужна. Крестик… – забурчал завхоз.
Мужики и бабы хохотали:
– Глянь, магарыч сорвали, а как дело до подписки дошло – крестиком расписаться.
Завхоз молча протянул акт завгару.
– Да пусть сначала народные массы подписывают – им веры больше, – задумчиво ответил завгар, глядя на мычащую корову.
Подписали акт несколько мужиков, а бабы боком и ушли незаметно. Осталась только бойкая на язык Кудриха. Она подержала в руках карандаш и съязвила:
– А курица не птица – баба не человек, не поверят мне!
– Да ты че? – смутился Силантьич.
– А ни че, через плечо! Сам вылезешь, не впервой. Моим ребятишкам жрать нечего, а твоя баба вчерашние щи на помойку выливает. Вот чего! – И она сунула ему огрызок карандаша, бойко зашагала по дороге.
– Вот те раз! – вконец смутился завхоз.
– Не озлобляй народные массы, а то ими же и бит будешь, – как-то по-библейски сказал завгар, подписывая акт.
– А может, здесь ее оставим? А, Васильич! – просяще, чуть не плача выдавил завхоз, – Все равно, через час другой пропадет животина.
– Э, нет! – замотал головой завгар, – Яма-то дело не шуточное. Не-ровен час человек какой, а, скорее всего, ребятишки попадут сюда. Тюрьма тогда. Мне давно уже начальство талдычит: откачивай ее да засыпь от греха подальше. Нет, Силантьич, при всем к тебе уважении. Вытащить техникой помогу, и сани тракторные дам, только увози ее куда-нибудь, ради бога.
– Оно-то так, – протянул завхоз, – Давай тогда трактор или чего, не соображу прямо как эту пропадлину отсюда вытащить.
Завгар обернулся и увидел разворачивающуюся машину.
– Э-э-э! – замахал он руками и быстро зашагал туда. Водитель
Сзади кузовной машины был прицеплен лесовозный прицеп.
– На ловца и зверь бежит! – обратился он к выпрыгивающему из кабины калмыку, – Максим, посоветуй, как тут быть! – и он подвел его к яме.
– Ну и ну, попала бедняжка! – присел на корточки Максим и стал рассматривать корову, – А чего вы ее тут держите? – спросил он, вставая, – Вытаскивать ее надо.
– Да куда спешить? Хоть так она падаль, хоть этак – списывать придется, – Силантьич протянул ему акт, – Подпиши-ка, лучше.
Максим расплылся в лучистой улыбке и вытирая ладони рук о фуфайку ответил:
– Спасибо за честь, но моя подпись не боеспособна.
– Как это? – не понял завхоз.
– Враг народа я – лишен права голоса.
– Да, брось ты ломаться, мы, что не знаем, что ты передовой труженик? – поддержал завхоза завгар.
– Ну, смотри, сам себе приговор подписываешь, – и Максим, размашисто и быстро расписался.
– Лихо, – завхоз спрятал акт в планшетку.
– Чего привез? – осведомился завгар.
– Да вот, две лебедки на ремонт привез, и трех женщин захватил. Выходной им дали первый раз за месяц, – и он что-то крикнул в кузов по калмыцки.
Из кузова неуклюже спустились три молодые калмычки и, застеснявшись, отошли кучей сторону.
– Где твои красавицы работают? – осведомился завгар.
– В Моховом чурочку для тракторов пилят.
Услышав мычание коровы, калмычки несмело стали подходить к яме.
– Ях, ях! – зажалковали они, увидев бедную корову, и стали что-то бурно обсуждать между собой шепотом.
Одетые в фуфайки и ватные брюки, и большие валенки, в обыкновенных солдатских шапках, они походили на мальчишек-подростков. В другой одежде в жесточайшие сибирские морозы работать в тайге было просто нельзя. Многие были одеты хуже.
Силантьич ткнул рукой на яму и спросил Максима:
– Как ты думаешь, вытащить ее оттуда можно?
– Конечно можно. А куда вы ее хотите деть?
– Да вот, по акту она падежная, тут в яме и кислота и мазут, в общем, она все равно не жилец. Вытащить отсюда, вон, завгар настаивает. Ну, отвезу ее в овраг да и сожгу.
– Стоп, стоп! – начал что-то соображать Максим и, нагнувшись, зачерпнул в ладонь бурую жидкость и понюхал ее. Потом вылил ее, но так и остался с грязной рукой на отлете.
– Вытри руки-то, – забеспокоился завгар, – сожгешь.
Максим только тер руку снегом, что-то обдумывая.
– Значит, по акту этой коровы уже нет?
– Точно, сам подписывал, – пожал плечами завхоз, – Ну час, полчаса протянет и сдохнет.
– Так, что она никому не нужна? – продолжал допытываться калмык.