Судьба, судьбою, о судьбе…
Шрифт:
Жорж молчал. А может, он не понял, что я хотела сказать? Или был уязвлен услышанным. Ведь он такой же дворянин и, возможно, с тем же недообразованием. И все же, решив до него достучаться, я продолжила:
— В другой раз, когда я беседовала с предводителем дворянства князем Голицыным, в дверь заглянул кто-то из его «свиты» и сказал: «К вам тут пришли иногородние дворяне, они хотят увидеть живого князя! И послушать ваш рассказ о поездке на священную землю». Ей-богу, Жорж, так и сказал: на священную землю.
«Святую, святую», — ответил живой князь, получивший высшее образование в бывшем Советском Союзе.
— Да-а, слушать вас, Лилиана, очень любопытно,
Увидев, что Жорж надевает красную куртку, я тут же сказала:
— Так вы большой любитель ездить на такси! Ведь к нам вы тоже на такси приехали, верно?
— Да, — ответил Жорж, — а откуда вам это известно?
— Секрет, большой секрет! — ответила я.
— Вы меня пугаете, Лилиана.
— Ну, чтобы вам не было уж очень страшно, я провожу вас до лифта, — сказала я.
— Очень рад был с вами познакомиться, очень! Всего доброго. До новой встречи.
Уже стоя у лифта, я ему сказала:
— Если вы, Жорж, хоть что-то поняли о наших непростых отношениях с Владимиром, то будьте осторожны с ним в разговорах обо мне. Владимир не очень здоровый человек!
— А если вы, Лилиана, — сказал Жорж, — все-таки соберетесь в Государственный военный архив и получите там бумаги отца, — он вошел в подошедший лифт и нащупал кнопку на пульте, — и постараетесь найти свою ветвь в Genealogisches Handbuch, то я…
Но тут лифт пошел вниз. Скорее всего, Жорж нечаянно нажал на кнопку. Последнее, что долетело до меня снизу, было: «До скорого, Лилиана!»
VI
Всю ночь мы с мужем проговорили обо всем тайном, что всегда становится явным, и лжи, подобной плевку в небо, который обязательно упадет на тебя в самый неожиданный момент.
— Нет, не понимаю! Зачем было Вовке говорить Жоржу, что отец был репрессирован?! Почему было не сказать — умер. И все! Ведь совершенно не обязательно перед каждым раскрывать рот, как лягушка, чтобы видны были все внутренности. Что, Жорж тянул его за язык? Но говорить то, чего не было… зачем?
— Не знаю, — ответил муж. — Может, это желание вызвать жалость собеседника или почувствовать себя политически современным?! Я, мол, тоже из семьи репрессированных.
— Жалость у кого, у Жоржа? Но ведь Жорж, хоть он и русский немец, родился и живет во Франции. А во Франции, как в любой другой европейской стране, вряд ли, как в России, любить умеют только мертвых…
— Ну да, а жалеть, ты хочешь сказать, умеют только счастливых… — продолжил он.
— Конечно, а потом, — сказала я, — не поставить родную сестру в известность, что объявился наш общий, пусть даже дальний, родственник (и это при полном отсутствии таковых в России), с которым он общается, как сказал Жорж, вот уже три года, это как?
— Да о тебе Вовка меньше всего думал. А может, наоборот: думал и пришел к заключению, что так будет лучше. Вы же практически не общаетесь. А уж вообразить, что Жорж может найти тебя в Интернете, он просто не мог.
— Да, родственников, конечно, надо знать, и близких особенно, хотя бы кто они и чем занимаются, — ответила я.
— Но ведь знают тех, с кем общаются. A он не только с тобой, он ни с кем не общается. И делает это сознательно, чтобы оградить себя от воспоминаний и, возможно, неприятностей, которые вдруг могут возникнуть в связи с этими воспоминаниями. А с тобой тем более: ты же единственный оставшийся в живых свидетель.
— Нуда, да!
—
И, слава богу, лег и скоро заснул.
Я же прокрутилась без сна до самого утра и, естественно, работать над переводом не смогла. А потому принялась листать оставленные мне Жоржем разрозненные страницы «Книги аристократических дворянских родов». И очень скоро все по той же причине — недосыпу — затерялась в генеалогических дебрях ветвей известного дворянского рода Бревернов, воссозданных угловатым вычурным готическим шрифтом немецкого языка, знакомого мне по нескольким годам обучения в обычной московской школе.
Так вот, на страницах этой книги мужские и женские особи рода Бревернов плодились и размножались в Лифляндии и Эстляндии с 1663 года. Они вступали в браки с отпрысками других известных немецких, шведских и русских родов. Рожали детей, внуков и правнуков и, надо сказать, в больших количествах, вначале на побережье Балтийского моря, потом в Санкт-Петербурге и Москве царских времен, а потом и в разных странах мира, куда в семнадцатом году XX века многие из них эмигрировали.
Жившие в Санкт-Петербурге и Москве Иоганнесы, Фердинанды, Николаусы и Георги Бреверны звались Иванами, Федорами, Николаями и Егорами, добавляя для пущей убедительности в своем русофильстве к этим русским именам и русское отчество — Иванович, поскольку изначально наиболее распространенным именем Бревернов было имя Иоганнес.
Все они, как правило, находились на государственной службе: были членами государственных советов, вице-президентами юстиц-коллегий, служили по дипломатической части, как, скажем, Карл Германович фон Бреверн (1704–1744), который после своего короткого президентства в Российской академии наук при Петре I ведал вместе с Бестужевым-Рюминым всеми иностранными делами Российской империи. В армии же наиболее выдающимся военным был Александр Иванович Бреверн (Понтус Александр Людвиг фон Бреверн, 1814–1890), командовавший в 1851 году кавалергардским полком Его Величества Николая I. А с марта 1852 года был произведен в генерал-майоры. В декабре того же года, по просьбе эстляндского дворянина Магнуса де ла Гарди, Александру Ивановичу Бреверну, старшему сыну родной сестры де ла Гарди, которая была замужем за одним из Бревернов (отцом Александра), указом Николая I был присвоен графский титул и фамилия Бреверн де ла Гарди (потомственно). Повод: потомство графов де ла Гарди по мужской линии иссякло. Кстати, предок де ла Гарди — Магнус де ла Гарди Якоб (1583–1652), граф, шведский маршал (1620), возглавлял шведскую интервенцию в Россию, и в марте 1610 года во главе шведских войск вошел в Москву, изгнав оттуда поляков, если я не ошибаюсь.
С воцарением Александра II граф Александр Иванович Бреверн де ла Гарди был зачислен в свиту царя, командовал дивизиями, затем Харьковским военным округом, а с 1881 по 1888 год (уже при Александре III) и Московским военным округом (целых семь лет), проживая в Москве в Гагаринском пер. дом № 23, тел.: 315–07 [14] . Дослужившись до полного генерала в 1888 году, он был уволен в отставку и определен членом Государственного совета. Умер он в 1890 году и был похоронен в Гапсале, оставив жену Марию Александровну Воейкову, сына Николая и двух дочерей — Марию и Катю.
14
Из справочника «Вся Москва за 1914 год».