Судьба, судьбою, о судьбе…
Шрифт:
XIII
— Наконец! — кричала я, прыгая от радости, в 2001 году. — Наконец нашелся издатель, который все-таки решил издать роман Вержилио Феррейры «Во имя земли…»
Писатель замечательный, автор романов, повестей, рассказов, полных философских раздумий о человеке — величайшем творении природы, всемогущем Боге, способном творить чудеса.
Советскому читателю Вержилио Феррейра был известен и был им востребован. Его произведения издавались в СССР с 1976 года. И первые рассказы были опубликованы в журнале «Иностранная литература», в том числе «Письмо», которое прозвучало в литературной передаче Московского радио. Сама я эту передачу не слышала, но мне позвонила Инна Тынянова и сказала:
«Лилечка, включайте скорее радио, Джигарханян читает рассказ Вержилио Феррейры «Письмо». Это же ваш перевод!»
Радио
Позже, в восьмидесятом году, в издательстве «Художественная литература» вышли уже два романа Вержилио Феррейры: «Явление» в моем переводе и «Вот уже тень…» в переводе А. Косс. А еще позже, в восемьдесят шестом, в издательстве «Радуга» — три романа в серии «Мастера современной прозы»: «Явление» и «Краткая радость» в моем переводе и «Знамение — знак» в переводе В. Федорова и рассказы в переводе Н. Котрелева, Д. Кузнецовой и моем: «Звезда», «Всего лишь люди» и «Письмо».
А в девяностых (ох уж эти девяностые!) в издательстве «Художественная литература» был подготовлен том «Избранных произведений» Вержилио Феррейры в серии «Мировая классика» и сдан мною в производство.
Но тут разгулявшийся по всей нашей стране ураган приватизаций обрушился и на издательство «Художественная литература», руководители которого размечтались о своем собственном крошечном, карманном издательстве, в котором «будут издаваться замечательные книжки» — сказала мне сладчайшим голосом бывшая заведующая нашей редакцией.
«А что, до этого мы издавали не замечательные книги, прославившие издательство на всю страну?» — спросила я.
«Конечно, издавали, конечно, но так сегодня говорит Гога».
Заведующая имела обыкновение называть директора издательства Георгия Андреевича Анджапаридзе уменьшительным именем, что лично меня всегда коробило. Терпеть не могу панибратства.
«Так, значит, том Вержилио Феррейры снимается с…»
Не дав мне договорить, она тут же сказала:
«Да, снимается, но по тому Феррейры, сданному в производство, с тобой будет произведен полный расчет, тем более что ты уходишь на вольные хлеба».
Много позже, желая всетаки издать подготовленный том «Избранных произведений» Вержилио Феррейры, я обратилась в молодое, но уже мощное издательство «АСТ», с которым начала сотрудничать с 2001 года и где в 2002 году у меня вышел в свет том Жозе Марии Эсы де Кейроша в серии «Мировая классика».
Издать том Эсы де Кейроша, в который вошли роман «Кузен Базилио», повесть «Мандарин» и последний, посмертно опубликованный в 1900 году роман «Город и горы», я предложила издательству «АСТ» бесплатно. Время, как я уже писала, на классику не работало. Да и мой перевод целиком, был оплачен Португалией, а само издание — поддержано Институтом Камоэнса, о чем свидетельствует логотип института на обороте титула книги. На целлофанированной обложке тома (да, да, я ведь не целлофанированную обложку как таковую ругала в конце девяностых, а то, что на ней было изображено!) в левом ее углу красовался элегантный Эса де Кейрош с бутоньеркой в петлице, а ниже, почти на всю полосу, была дана картина Эдуара Мане, его современника. И книга разошлась очень быстро.
Так вот, по договоренности с «АСТ» я и сдала им подготовленный в издательстве «Художественная литература» том Вержилио Феррейры, но почему-то в тот день, когда я его сдавала, договора со мной сразу не заключили. Вполне возможно, того, кто должен был подписать договор, в издательстве в тот день не было.
«Лето! Отпуска», — сказала мне редактор, очень милая деловая женщина.
Но прошло лето, прошли гранки, прошла верстка, и весь том «Избранных произведений» Вержилио Феррейры был возвращен мне вместе с устным отказом его печатать, поскольку теперь наша страна подписала Бернскую конвенцию, по которой публиковать произведения иностранного автора, не выплачивая ему гонорара, было можно только по прошествии пятидесяти лет со дня его смерти. А выплачивать гонорар мне и наследникам Вержилио Феррейры, к которому не известно как отнесется сегодняшний российский читатель, издатель «АСТ» просто не хотел.
Ну, на самом деле, как отнесется сегодня этот российский читатель к философским раздумьям Феррейры о человеке? Ведь сегодня философские раздумья о человеке не в цене. Да и сам человек и его жизнь ровным счетом ничего не стоят. Убивают его запросто и в жизни, и на экранах телевизоров и кинотеатров.
«— Многое хочется сказать Тебе… Так что же я хочу сказать Тебе? Да, пожалуй, и не так уж и много. О признании человека человеком, но не во славе, а в унижении, не в радости, а в страдании, не тогда, когда человек здоров, а когда болен и гниет. Во всяком случае… подожди, дай подумать. Во всяком случае, мне не просто сказать Тебе, что я не оченъ-то восхищаюсь Твоими мучениями. Или не совсем так. Меня, Как и должно, трогают Твои кровоточащие раны и то, что Ты истерзан. Но не мешало бы и Тебе взглянуть на меня, увидеть меня здесь, как бы помещенным в твое Тело, не задумываясь о том, что было до и после. <…>
Но сейчас я хочу забыть все, что было до и после того, как Ты был распят. И смотрю на Тебя. То, что Ты был юн, молод, — это факт, а в молодости нет смерти. Нужно подождать старость и доказывающую ее дряхлость. И быть одиноким. Ты жаловался, что Тебя оставил Отец Небесный, это одно. А вот когда Тебя оставляют дети, это совсем другое, но никто не жалуется. А я жалуюсь. Этот обычай быть гуманным пришел к нам из книг, когда человек стал человеком. Ну, как бы там ни было, Ты распят, и нет ничего плохого в том, что я Тебя, мой брат, признаю. Страдание, которое Ты перенес, пришло к Тебе извне, Твое тело, когда все это случилось, было молодым и здоровым. А мое страдание родилось во мне, в моем теле, не знаю, чувствуешь ли Ты разницу. Надо мной никто не совершал насилия, тело мое стало разлагаться само. И в Твоем и в моем случае все завершилось страданием, мой брат. Хоть и отличный от меня, но брат. Хотелось бы знать, как бы Ты переносил страдания, если бы увидел, что Твое тело саморазлагается. Может, тогда Ты жаловался бы, что Отец Небесный покинул не только Тебя, а всех нас, Твоих братьев и сестер, — все человечество. А может, Ты жаловался бы только на себя, на свое презренное тело, потому что только оно реально Тебя и оставило. Мужественным можно быть, когда тело здорово, тогда оно на нашей стороне и сносит вместе с нами чужие плевки, не переходя на сторону противника. <…> Ведь разлагающееся тело столь унизительно. Видны внутренности, точно нас раздели и выставили напоказ нашу наготу, которая скрывалась под другой наготой, прикрытой одеждой. Ты должен был испытывать стыд. Ведь под Твоей гладкой кожей были кости, кровь и гниение. Ты должен был почувствовать, что душа Твоя расстается с телом, как с разрушенным домом. И должен был почувствовать себя куда более одиноким, чем тогда, когда Ты говорил, что Тебя оставил Отец Небесный. Ведь это одиночество гораздо большее, так как наше тело составляет нам последнюю компанию. И все же в конечном счете, учитывая оскорбления и все прочее, Ты продолжал находиться в центре театрального представления. И издевательства окружавших были лишь подтверждением того, что Ты существуешь. Так что же существует в конце в теле, прикрытом тряпками? Что же остается, почему Ты думаешь, что Ты есть? Только поэтому я Тебя помню, мой брат Не знаю, оскорбляет ли Тебя это, но это так. Мой брат Сын человеческий, брат в унижении и боли. В сострадании, которое на нас нисходит. В отвращении к телу в его низкой подлости. И в малой толике божественности, которая не помешала бы, если бы была.
Вечер на исходе, заходящее солнце отбрасывает от Твоего изображения тень. Я привез Тебя из деревни без креста, для чего Тебе нужен был крест? Без креста Ты лучше. И обрати внимание, без него я вижу, что Твои руки распахнуты в большом объятии. Можешь обнять меня, я разрешаю. Пока еще в моих жилах бежит кровь. Можешь. Она не пачкает Но не думай, что я растрогаюсь. Если кто-то и должен растрогаться, то это Ты. Но с Тобой этого не происходит Превыше нас — великий закон, брось сентиментальность. Ты выполняешь свою миссию с определенной корыстью, я свою — безо всякой. И наши счеты уходят в бесконечность. Теперь тень Твоя удлиняется. Это покрывало Твоего величия. Из тени, но покрывало. Ты впереди, как в апофеозе. А я так Одинок, как Ты, возможно, и не представляешь. И тень моя вся внутри меня».