Судьба, судьбою, о судьбе…
Шрифт:
— Да, Сережа, все! Опыт уже имеется.
Отлично помня, как развивался сюжет перевода моего доклада о Жозе Сарамаго в Италии, я, написав доклад, тут же отдала его на перевод испанке Августине, с которой когда-то работала на Московском радио, и, получив его, еще и согласовала с ней то, что требовало согласования. Так что на этот раз в Гранадском университете я, как сказал мне позже Павел Грушко, делала доклад на чистейшем испанском языке с «приятным португальским акцентом».
Уезжали мы в Испанию чуть ли не восьмого марта. К Посольству Испании был подан комфортабельный автобус, который доставил нас в аэропорт Шереметьево.
И вот, спустя несколько часов мы уже в Малаге, где опять же нас ждет комфортабельный
В Гранаде нас размещают в достойной гостинице, где кормят завтраком, обедом и ужином (все, как смеемся мы, за счет Хуана Карлоса — короля Испании, что вполне могло быть и правдой) совершенно бесплатно.
Каждое утро мы слушаем доклад за докладом своих коллег-испанистов то в Гранадском университете, то в других отведенных нам местах города. А вечерами мы гуляем с Натальей Ильиной, доктором наук, заведующей кафедрой испанского языка в Московском государственном университете, теперь уже много лет постоянно живущей в Валенсии со своим испанским мужем-литературоведом. Да, а вот я не смогла бы жить в чужой стране. Это точно! Как не смогла бы сменить свою профессию испаниста, в своей стране на профессию преподавателя русского языка в чужой, даже выиграв конкурс на эту должность (чем, как сказала мне она по телефону, очень гордится Хуан Рамон!) Нет, не смогла бы! Но стоит ли мерить все на свой аршин?!
В субботние и воскресные дни мы все вместе, кроме тех, кому еще нужно было перевести свой доклад на испанский, пускались в путь все на том же комфортабельном автобусе вверх к заоблачным вершинам Сьерры-Невады. Теперь нашим с Натальей Трауберг глазам (мы сидим с ней в автобусе на переднем сиденье) открывается широкая панорама встречающих нас заснеженных гор, которые возникают то справа, то слева (дорога петляет), потом, наконец, нисходят к нам, когда мы вдруг оказываемся у их подножья.
Ознакомившись с окрестностями и отобедав в ресторане на открытом воздухе, мы спустя какое-то время отправляемся в обратный путь все по тому же петляющему серпантину дороги, чтобы, когда стемнеет, успеть увидеть, как вспыхнет и засверкает огнями лежащая внизу Гранада.
Завтра мой доклад. Я к нему готова. И утром следующего дня в Паласио де ла Мадраса я, как только объявили мою фамилию, без страха и упрека (естественно, переводчику доклада — все было сделано блестяще) поднимаюсь на кафедру и, окинув зал взглядом, вдруг в первый раз за все дни нашего пребывания в Гранаде вижу Сережу Гончаренко. Грузный, обмякший, он сидит на стуле у окна и клюет носом, то ли от недосыпа, то ли, как понимаю я теперь… Нет, я этого не понимаю… Грустно.
Уже несколько лет, как нет его в живых, а мне он все время вспоминается молодым, стройным, высоким и голубоглазым, каким его привел к нам в издательство «Художественная литература» Павел Грушко.
Когда это было? Точно не помню, но Сережа с первых дней появления в издательстве был для меня только Сережей — потому когда однажды он позвонил мне и назвался Сергеем Филипповичем, я совершенно искренне переспросила: «Кто? Кто?» Но то ли подвела электроника, то ли мой вопрос смутил его, — в трубке вдруг послышались короткие гудки.
На свое шестидесятилетие он меня, конечно, пригласил: «Лилечку, — как сказал он своей жене Наташе, — обязательно!»
И вот в малом зале Центрального дома литераторов, где собрались Сережины коллеги, друзья и близкие, он читает собственные, неизвестные мне стихи, в которых громко кричит его разум и явно чувствуется надрыв духовных и физических сил. Потом, заканчивая чтение, Сережа вдруг говорит:
— И наконец, последнее стихотворение! —
Что это? Ведь ему только — шестьдесят! Но нет, стихотворение, как я вижу теперь, датировано 2001 годом. Так что, когда он его писал, ему было и того меньше: пятьдесят пять. «Не рановато ли?» — думала я тогда и удивлялась. И уж конечно никак не могла предположить, что его так скоро не станет…
На отпевании в церкви я присутствовала, хотя сама в церковь никогда не хожу. И, если сказать правду, очень удивилась, что и Сережу-то отпевали. На кладбище я не поехала, нет! Но ружейные залпы погребального салюта на похоронах Сережи, о которых я узнала двумя часами позже, потрясли меня до глубины души… Вечная память Сергею Филипповичу Гончаренко!
XXX
Что же касается издательства «Художественная литература» (я ушла из него, отметив свое шестидесятилетие, в июле 1989 года), которым продолжал руководить Георгий Андреевич Анджапаридзе, то оно стало, поспешая, умирать (я сужу по работе своей редакции).
Так, Собрание сочинений (подписное) всемирно известного португальского классика XIX века Жозе Марии Эсы де Кейроша в четырех томах испустило свой дух на втором томе, вышедшем в 1994 году (первый том вышел в девяносто первом году) в счет дотации, выделенной Комитетом РФ по печати, о которой ранее, в былые времена, мы не знавали и, уж во всяком случае, никогда не оповещали читателя на обороте титула о чем-либо подобном. Ждать реанимации в последующие годы двух оставшихся томов, лежавших мертвым грузом в производственном отделе, не представлялось возможным даже при поддержке Португалии.
Издательство лихорадило, это было ясно каждому. Правда, залихорадило его много раньше, еще при «молодогвардейце», которого нам спустил Комитет по печати из издательства «Молодая гвардия». Однако какое-то время, несмотря на его молодогвардейский задор и замашки (то вдруг предложит космонавту написать предисловие к какому-нибудь тому русского или советского классика, то опубликовать стихи новоиспеченного, никому не известного молодого стихотворца), издательство еще продолжало идти своим путем, издавая классику, под руководством всеми уважаемого главного редактора Александра Ивановича Пузикова, который уже болел. (Вспоминая его сегодня и наши добрые с ним отношения, не могу себе простить, что не откликнулась на его просьбу написать хотя бы две страницы для его книги воспоминаний.) А вот когда его в издательстве не стало, мы все, от работников АХО до старшего редакторского состава, дружно восстали против «молодогвардейца», которого Госкомиздат тут же пристроил в другое издательство, где он дослужился вроде бы до пенсии.