Сулла
Шрифт:
Как же все это затронуло Суллу? Прямо о его позиции в тех событиях нигде не говорится. Известно, однако, о его дружбе с Марком Порцием Катоном, женатым на сестре Друза Ливии (Плутарх. Катон Младший. 2.2; 3.3). Этот Катон (между прочим, отец знаменитого недруга Цезаря Катона Утического) был единомышленником трибуна, а посему не исключено, что и будущий диктатор придерживался сходных взглядов. Впоследствии он, однако, долгое время выступал против претензий италийцев на римское гражданство, из чего можно сделать вывод, что он перешел на сторону недругов Друза. [645]
645
Keaveney A. Sulla. The Last Republican. L.; Canberra, 1982. P. 46–47.
Но равным образом допустим и иной ход мысли. Дружба с кем-либо не подразумевала политического единомыслия – достаточно вспомнить Аттика, который поддерживал прекрасные отношения и с Цезарем, и с Цицероном, и с Катоном. [646]
В том же году произошло еще одно любопытное событие. «Желая польстить римскому народу и в то же время угодить Сулле, Бокх поставил на Капитолии статуи Победы с трофеями в руках, а подле них золотое изображение Югурты, которого Бокх передает Сулле. Когда рассерженный Марий собрался было уничтожить эти изваяния, а сторонники Суллы готовились встать на его защиту и раздор между приверженцами того и другого едва не вверг в пламя весь город, тогда-то разразилась, сдержав на этот раз распрю, давно уже угрожавшая Риму Союзническая война» (Плутарх. Сулла. 6. 1–3; О знаменитых мужах. 75.6).
646
Meier Ch. Op. cit. S. 16–17.
Артур Кивни задается вопросом: с чего это вдруг Бокх решил продемонстрировать свою приязнь к старому другу, да еще в столь острый момент? По его мнению, Сулла хотел укрепить этим актом единство сената после того раскола, который внесла в него деятельность Друза, и сделать это, разумеется, к своей выгоде. Он не сомневается в том, что Марий и впрямь собирался разрушить установленную Бокхом скульптурную группу. [647] Не возражают и другие историки.
Разумеется, Марий имел основания для недовольства этой «лживой и нескромной рекламой», призванной приписать славу пленения Югурты не ему, а его бывшему квестору. [648] Но все остальное – вымысел Плутарха или, точнее, тех, у кого он черпал информацию. Сам на подобное безобразие Марий не решился бы, а еще одного Сатурнина, который взял бы на себя подобную грязную работу, у него не было.
647
Keaveney A. Op. cit. P. 46–47.
648
Frohlich F. Cornelius (392) // RE. Bd. IV. 1901. Sp. 1529. Правда, этот автор не уверен, что недовольство Мария могло привести к открытой борьбе.
Мы уже видели, что Сулла в воспоминаниях неустанно подчеркивал свою вражду с Марием еще со времен Югуртинской войны – тот-де был неспособен делиться славой и потому не выносил слишком яркого и талантливого Суллу. Очевидно, и на этот раз именно мемуары диктатора послужили источником для Плутарха. В его рассказе случившееся показано через призму последующих событий. [649] В нем уже все готово для гражданской войны: у Мария – свои сторонники, у Суллы – свои. Виновник едва не разразившейся смуты, естественно, Марий. Однако будущий диктатор был тогда не столь крупной фигурой, чтобы на равных тягаться даже с утратившим былое влияние победителем кимвров, – в конце концов, и сам Сулла, всего лишь преторий, оставался пока аутсайдером.
649
Особенность, чрезвычайно характерная для Плутарха (см.: Коро-ленков А. В. Об особенностях восприятия времени в Плутарховой биографии Сертория // Studia historica. Вып. IV. М., 2004. С. 112–115).
Все это, правда, не снимает вопроса о причинах пропагандистской акции Бокха, совершенной, несомненно, с подачи видных римских политиков. [650] Вряд ли авторитета Суллы хватило бы, чтобы протащить подобное решение без дополнительной поддержки. Очевидно, постарались недоброжелатели Мария, которые были рады сделать ему очередной «подарок», а увеличения авторитета Суллы они не боялись – никто не мог и представить, что всего через три года он добьется консулата, а через девять лет станет владыкой Рима. И памятников побед Мария не пощадит.
650
По мнению Э. С. Рэмиджа, установка Бокхом скульптурной группы на Капитолии положила начало реализации пропагандистской программы Суллы, которая достигнет кульминации в мемуарах диктатора (Ramage Е. S. Sullas’s Propaganda // Klio. Bd. 73. 1991. P. 116). Однако вряд ли такая программа к этому времени уже сложилась в сознании Суллы.
Но это будет чуть позже. А сейчас Италию и Рим ожидала кровавая драма Союзнической войны.
Италийцы, возлагавшие столько надежд на Друза, были в ярости. Римляне не только не желают даровать союзникам гражданство, чего те давно заслужили, но и убили их заступника! Ну что ж, если они не хотят уступить добром, придется брать свое силой. Тайные организации италийцев пришли в действие: разрабатывались планы выступления, договаривались о взаимодействии, для верности производили обмен заложниками. Диодор рассказывает (XXXVII. 1. 3), будто десять тысяч заговорщиков загодя двинулись в Рим, пряча под одеждой оружие, чтобы заставить сенат дать союзникам права римского гражданства, а в случае
651
Л. Парети связывает эту историю с предполагавшимся покушением на италийцев Филиппа, о котором его предупредил Друз (Pareti L. Op. cit. Vol. III. P. 527). Но равным образом возможно, что Попедий Силон планировал такой решительный шаг после отмены законов Друза – если, конечно, вся история вообще не является вымыслом или грубой передержкой.
Сенат, чувствуя приближение грозы, разослал своих эмиссаров по Италии, чтобы выяснить обстановку на местах. В пиценский город Ас кул прибыли претор Квинт Сервилий [652] и его легат Фонтей, которым сообщили об обмене заложниками между заговорщиками. Сервилий явился на справлявшееся тогда городское празднество и обрушился на аскуланцев с речами, полными угроз. Те, видя, что их замыслы открыты, решили более не таиться и убили Сервилия и Фонтея. Затем они расправились и с остальными римлянами, находившимися в городе, а их имущество разграбили (Аппиан. ГВ. I. 38. 171–173; Диодор. XXXVII. 13. 2; Ливии. Периоха 72; Беллей Патеркул. П. 15. 2; Флор. III. 18. 9; Орозий. V. 18. 8).
652
Аппиан называет Сервилия проконсулом (ГВ. I. 38. 171), однако другие авторы именуют его претором. Возможно, он обладал проконсульскими полномочиями (см. со ссылками на источники: Brough-ton Т. R. S. The Magistrates of the Roman Republic. Vol. II. N.Y., 1952. P. 20).
Теперь уже взялись за оружие и марсы, и марруцины, и пицентины, и пелигны, и вестины, и самниты, и луканы, и япиги – почти все народы Центральной и Южной Италии. Они предложили сенату даровать им права римского гражданства – ведь во многом именно потом и кровью союзников создано могущество Рима. Сенат ответил, что если италийцы сожалеют об аскуланском инциденте, то пусть тогда пришлют посольство – очевидно, из глав своих общин. Подобное предложение союзники принять не могли, и война стала неизбежной (Аппиан. ГВ. I. 39. 176–177; Беллей Патеркул. П. 15. 2; Флор. III. 18. 3).
Столицей восставших стал главный город небольшого племени пелигнов Корфиний, который инсургенты назвали Италией [653] или Италикой (Беллей Патеркул. П. 16. 4; Страбон. V. 4. 2). Корфиний «по самому своему положению не был и не мог быть городом, который стал бы мозгом или сердцем нации, как Париж или Лондон» – даже в годы расцвета он не превышал в окружности 2600 метров. Решение повстанцев избрать своим центром столь небольшой пункт было не случайным – италийцы хотели видеть не Италию увеличенной в размерах столицей, будь то Рим или Корфиний, но столицу – маленькой Италией. [654] Было, правда, и еще одно соображение: этот город стоял в конце Валериевой дороги, которая пересекала Италию и вела в края марсов – самых активных участников восстания (Диодор. XXXVII. 2. 4; Страбон. V. 3. 11). Да и вообще Корфиний стоял на стыке путей, соединявших Пицен с повстанческими районами на юге Апеннинского полуострова. [655]
653
По данным монет (см.: Htilsen Ch. Corfinium // RE. Bd. IV. 1901. Sp. 1226).
654
De Sanctis G. Op. cit. P. 42.
655
Gabba E. Rome and Italy: The Social War // САН. 2nd ed. Vol. IX. Cambr., 1994. P. 118.
В Корфиний заседал италийский сенат, состоявший, в отличие от римского, из 500 человек (Диодор. XXXVII. 2. 5). Если в Риме этот орган включал отбывших свой срок магистратов, то здесь, очевидно, речь шла о представителях, избранных общинами – участницами восстания. [656] Текущими делами ведали два консула – марс Квинт Попедий Силон и самнит Гай Папий Мутил, а также 12 преторов [657] (против шести у римлян) – Тит Лафрений, Гай Понтилий, Марий Эгнаций, Марк Лампоний, Гай Видацилий, Герий Азиний, Веттий Скатон и др. Повстанцы чеканили монеты, символизировавшие победу над Римом, – на одних италийский бык попирал римскую волчицу, на других была изображена увенчанная лаврами Италия, на третьих – Виктория с лавровой ветвью. [658]
656
De Sanctis G. Op. cit. P. 40–41; Gabba E. Rome and Italy. P. 118.
657
Диодор. XXXVII. 2. 5.
658
См., напр.: Sydenham E. A. Op. cit. P. 91–94. № 618–621, 627–629, 634, 641. Высказывалось мнение, что союзники чеканили монеты из золота, присланного им царем Понта Митридатом VI Евпатором, который начал войну против Рима в 89 году (Letzner W. Lucius Cornelius Sulla. Versuch einer Biographie. Minister, 2000. S. 126. Anm. 85).