Сулла
Шрифт:
Чтобы ослабить влияние Гая, сенат поддержал другого трибуна, Марка Ливия Друза, который предложил основать в Италии и на Сицилии целых двенадцать колоний, освободить колонистов от арендной платы за землю, а также ограничить телесные наказания в армии. Многие бедняки поверили, что именно Друз – истинный заступник народа. Правда, план основания колоний так и остался нереализованным, но это простые люди осознали позднее. Главная цель, подрыв популярности Тиберия, была достигнута. [83] Гая, как и Тиберия, знать обвиняла в стремлении к царской власти – слишком уж большие полномочия сосредоточил он в своих руках (руководство основанием колоний, строительной деятельностью, собственно трибунская власть и др.). [84] Желая получить поддержку италийцев, Гракх предложил даровать им права римского гражданства, но, как и несколько лет назад, этот законопроект провалился. Популярность трибуна упала.
83
Моммзен Т. Указ. соч. Т. П. С. 91–92.
84
Егоров А. Б. Указ. соч. С. 43.
Выборы в трибуны на 121 год до н.
85
Нельзя не согласиться с оценкой этих судилищ как «квазилегальных» (Heichelheim F. М., Yeo С.А. A History of the Roman People. Prentice-Hall, 1962. P. 181). Орозий пишет, что среди казненных было немало невиновных – многим даже не объявляли причину казни (V. 12. 10). По-видимому, это было что-то вроде сталинских «троек».
86
Heichelheim F. М., Yeo С. A. Op. cit. Р. 183.
Мы столь подробно остановились на гракханском движении потому, что слишком многое в римской политике последующего времени было связано с ним. Дело не только в том, что с него начались гражданские войны. Оно обозначило важнейшие проблемы, стоявшие перед Римом, и показало всю трудность их разрешения.
Если говорить о том, с чего начали Гракхи, то есть об аграрном вопросе, то результаты были, по-видимому, достаточно значительными. Предполагается, что благодаря реформе получили землю не менее 50 тысяч крестьян, [87] к которым следует прибавить членов их семей. Если учесть, что в 125 году до н. э. по результатам переписи населения оказалось 394 736 римских граждан (Ливии. Периоха 69), [88] то обладателями земельных наделов стали почти 13 процентов от их числа – цифра внушительная, особенно если учесть, что в земле нуждалось явно меньшинство. Во всяком случае, процесс разорения крестьянства замедлился. «Дальнейшее развитие римской аграрной истории, – пишет один из современных ученых, – невозможно себе представить без гракханских реформ». [89]
87
Штаерман Е. М. Указ. соч. С. 72.
88
В русском переводе опечатка – 390 736 (Ливии Тит. История Рима от основания Города. Т. III. М., 1993. С. 576).
89
Bengtson H. Op. cit. S. 170.
Однако гракханское движение имело и другие серьезные последствия. Прежде всего следует отметить, что Гракхи попытались оспорить незыблемый принцип римской государственности – верховную власть сената – и утвердить принцип народного суверенитета. Оба трибуна опирались на комиции: Тиберий именно через них провел аграрный закон, именно их волей отстранил от должности Марка Октавия, заявил, что именно народ должен распоряжаться городами и богатствами Пергамского царства. Гай, не ограничиваясь ориентацией на комиции, начал активное наступление на сенат (или, точнее, сенаторов), ограничивая его власть в пользу всадников. Поэтому большинство принятых Гракхами при опоре на народное собрание мер осталось в силе – и продажа хлеба городскому плебсу по сниженным ценам, и комплектование всадниками судов присяжных (лишь Сулла ненадолго изменил ситуацию в этом вопросе), и передача налогов в Азии на откуп всадникам.
Таким образом, значительно усилился демократический элемент в римской политике. Увеличилась роль не только комиций, но и сходок (contiones), [90] не обладавших какими-либо законными полномочиями, [91] – в условиях смуты давала о себе знать власть улицы. Сенат, чтобы перехватить инициативу у реформаторов, впервые прибегнул к тому, что в немецкой историографии получило название Konkurrenzde-magogie, [92] то есть наперебой предлагались или даже реализовывались проекты, созвучные реформаторским. Яркий пример этому – действия Марка Друза, выбивавшего почву из-под ног Гая Гракха. [93] В сущности, именно такая конкуренция между аристократами, стремившимися сделать карьеру на уступках народу, привела к зарождению и укреплению афинской демократии. [94] Поэтому некоторые современные историки заговорили о появлении в позднереспубликанском Риме демократии в духе той, что царила в Афинах в V веке до н. э. [95] Конечно, это преувеличение, но изменения были налицо.
90
См. яркое описание римской сходки: Моммзен Т. Указ. соч. Т. П. С. 73.
91
Это было важно, поскольку на сходках, в отличие от комиций, народ мог обсуждать те или иные законопроекты (Трухина Н. Н. Указ. соч. С. 28).
92
Mommsen Th. Romische Geschichte. Bd. II. S. 120.
93
Впрочем, мероприятия в рамках Konkurrenzdemagogie стали проводиться
94
См.: Суриков И. E. Из истории греческой аристократии позднеархаической и раннеклассической эпох. Род Алкмеонидов в политической жизни Афин VII–V вв. до н. э. М., 2000. С. 20.
95
Наиболее последовательно эту точку зрения отстаивает Ф. Миллар, о концепции которого см.: Смышляев А. Л. Указ. соч. С. 46–60.
В историографии XIX века появилось разделение римских политиков эпохи гражданских войн на оптиматов и популяров. Под первыми обычно понимают консерваторов, сторонников традиционного государственного устройства, во главе которого стоял сенат; под вторыми – приверженцев реформ, расширявших социальную опору Римского государства (расширение политических прав всадников, хлебные раздачи или дотации городскому плебсу, наделение землей сельской бедноты и др.) с опорой на комиции. Зачастую популяров называли «демократической», или «народной» партией. «Отцами-основателями» движения популяров считали Гракхов. [96]
96
«Восстановление законов Гракхов было лозунгом народной партии» (Klebs Е. Appuleius (29) // RE. Bd. П. 1896. Sp. 264).
Следует отметить, что оба термина имеют чрезвычайно условное значение: Цицерон мог назвать оптиматом и угодного ему политика, и письмоносца Филотима из числа либертинов (К Аттику. IX. 7. б). [97] Популярами же он, [98] а за ним и другие авторы именовали политиков, которые выдавали себя за блюстителей интересов плебса, боролись против сената, опирались на поддержку комиций и сходок, использовали соответствующие аргументы, лозунги и т. п. [99] Казалось бы, все очевидно – речь идет о презренных демагогах. В то же время Цицерон мог объявить своих противников лжепопулярами, а себя – истинным популяром (Об аграрном законе. П. 7). [100] Так что слово это в устах одного и того же человека могло иметь как положительный, так и отрицательный смысл. [101]
97
Утченко С. Л. Указ. соч. С. 161. О других либертинах-оптиматах говорится в речи «За Сестия» (§ 97).
98
Как предполагает Н. Н. Трухина, само слово «популяры» как политическая оценка стало употребляться еще в середине II века до н. э., то есть до Гракхов (Трухина Н. Н. Указ. соч. С. 58). Не исключено, однако, что Цицерон, на которого она при этом ссылается, мог применить к более ранней эпохе современный ему термин. Первоначально popularis означало земляка или друга (Meier Ch. Populares // RE. Splbd. 10. 1965. Sp. 568).
99
Meier Ch. Populares. Sp. 569.
100
Утченко С. Л. Цицерон и его время. М., 1986. С. 129.
101
Meier Ch. Populares. Sp. 568. Точно так же и в наше время слово «демократ» может использоваться и в положительном, и в отрицательном смысле.
В принципе, несмотря на всю условность обоих терминов, деление римских политиков на оптиматов и популяров возможно, но с важными оговорками. Во-первых, оно пригодно только для ситуаций, когда на повестку дня ставились принципиальные вопросы – о наделении землей, хлебных раздачах, изменении государственно-правовых процедур в сторону расширения прав комиций. Неверно называть популяров «народной партией», поскольку римский народ отнюдь не был единым (см. ниже), да и борьба за права всадников, которую вели популяры, имела к интересам простых людей довольно отдаленное отношение. Во-вторых, оптиматов и популяров правильнее считать не «партиями» или группировками – речь здесь может идти лишь о крупных политических блоках, поскольку в таких важных случаях враждующие группировки обычно объединялись. А это было одной из важнейших сторон деятельности популяров.
Между тем выход из кризиса в результате победы одного из этих блоков был невозможен – слишком уж разными были интересы каждого из слоев римского общества. Сенаторы и особенно нобилитет не были расположены делиться властью с кем бы то ни было. При этом они яростно грызлись между собой. Всадники вполне могли объединиться с patres в борьбе против городской «черни» (plebs urhand) – они не оказали в решающий момент никакой поддержки Гаю Гракху, столь много для них сделавшему. [102] Сами всадники также не были едины; раньше их считали классом дельцов, но при более внимательном изучении вопроса выяснилось, что среди них было немало землевладельцев, чьи интересы заметно отличались от интересов купцов, банкиров и откупщиков (публиканов). [103]
102
Meier Ch. Res publica amissa. S. 135; Bengtson H. Op. cit. S. 170.
103
См.: Nicolet C. E'ordre equestre a l’epoque Republicaine (312-43 av. I.C.). T. I. P., 1966.
То же самое можно сказать о городском и сельском плебсе – городские простолюдины получали какую-то долю ренты, которую платили крестьяне за пользование арендованными у государства землями. [104] И всем вместе им не было дела до нужд италийских союзников и провинциалов. А потому во многом прав был Р. Сайм, когда писал, что «содержание и направленность политической жизни в Римской республике определялись не борьбой партий на современный парламентский манер, не мнимой оппозицией между сенатом и народом, optimates и populares, nobiles и homines novi, но борьбой за власть, богатство и славу». [105]
104
Штаерман E. M. Указ. соч. С. 82.
105
Syme R. The Roman Revolution. Oxford, 1939. P. 11.