Сумерки Эдинбурга
Шрифт:
— Но зачем? С чего ему такое с тобой творить понадобилось?
Дональд горько усмехнулся:
— Он сказал мне, что делает это для моего же блага — так, мол, я настоящим мужчиной научусь быть. Очевидно, я его представлениям о том, каким сын должен быть, не соответствовал. Неправильным казался. — Дональд невзначай провел тыльной стороной ладони по заблестевшим серым глазам. — Тебе, наверное, все это ужасно неприятно слышать — так ведь, брат? Ты же любишь, чтобы все чисто и аккуратно было. Да только люди не такие — вся наша жизнь не такая, понимаешь? Неряшливая она, непредсказуемая
— Откуда у тебя кровь? Что с тобой стряслось?
— Ничего.
— «Из ничего не выйдет ничего» [57] .
— Господи, Иэн, тебе Шекспира цитировать не надоело?
— Да расскажи, что случилось-то.
Дональд потер шею и плюхнулся обратно на кушетку.
— Я не душил детей, если ты об этом.
Иэн молча пошел во вторую спальню, вытащил из рюкзака колоду карт и, вернувшись в гостиную, протянул ее брату:
— Откуда у тебя это?
Дональд отвел взгляд:
57
Уильям Шекспир. Король Лир. Акт 1, сцена 1 (пер. Б. Л. Пастернака).
— В карты выиграл.
— А я думал, ты бросил.
— Не удержался.
— Ты правда их выиграл?
— Ну конечно правда! Со странным таким коротышкой играл, Крысом вроде зовут.
— Как ты сказал? Крыс?
— Знаешь его?
— А кто еще играл?
— А я помню?
— У тебя же фотографическая память.
— Только на трезвую голову.
— А может, ты и есть душитель? — сказал Иэн, не слыша самого себя из-за накатившей от крайнего измождения дурноты. — Я с ног сбиваюсь, бегаю за гадом, а он все это время под носом у меня сидит!
— Не надо, Иэн, — устало сказал Дональд, — неделька у нас обоих не лучшая выдалась.
— Нет, а что, если и правда так? Роскошная картинка получилась бы, а? Инспектор и убийца! Никто ж не поверит! — жестоко гнул свое Иэн, не в силах овладеть кипящей внутри злостью — его захлестнули смятение и измождение.
— Иэн, прошу тебя…
В глазах Дональда появилась мольба, но страстное желание Иэна причинить боль уже не столько брату, сколько самому себе, было не удержать.
— Да я даже рад буду, если ты душителем окажешься, — и дело раскрою, и от тебя наконец-то навсегда избавлюсь!
В следующее мгновение Иэн уже пожалел о сказанном и отдал бы все, чтобы взять свои слова обратно, но одного взгляда на лицо Дональда хватило, чтобы понять: поздно. Он сломал что-то очень важное для обоих.
— Худшее, что можно с человеком сделать, — это крест на нем поставить, — едва слышно сказал Дональд, и от того, как тихо он это сказал, сказанное прозвучало еще страшнее. Вскочив с кушетки, он схватил пальто и спешно вышел из комнаты.
Иэн потрясенно замер, но спустя мгновение сдернул с вешалки собственное пальто и выбежал вслед за братом в ночь.
ГЛАВА
Остановившийся на мосту Георга Четвертого вечером понедельника человек окинул взглядом засыпающий город и улыбнулся. Пальцы спрятанной в карман руки оглаживали прохладную скользкую ткань. Шарф да пара крепких рук были лучшим оружием из возможных. Он любил эту простоту, любил вплотную прижаться к жертве и видеть, как гаснет взгляд. Он следил за газетами и чувствовал, что преследователи все ближе, но сдаваться без боя не собирался. Жизнь в тюрьме не прельщала его, и он был твердо намерен биться до последнего.
Проще всего раствориться в ночи — при известном старании улизнуть от преследователей еще вполне получилось бы. Однако он не был готов к бегству — оставалось еще одно дельце. Очень рискованное, да, но именно в этом риске крылась отчасти и его заманчивость. Удовольствие, которое доставляли ему убийства, лишь отчасти заключалось в ощущении собственной силы и опасности — не менее возбуждающим было и чувство риска, которому он подвергался. Он уже дважды чуть было не попался и смог ускользнуть лишь благодаря покрову ночи.
Он облизнул губы, чувствуя вкус смеси солоноватого пота с первыми каплями вновь зарядившего дождя, и поднял воротник дождевика повыше, не отрывая взгляда от улицы. Отсюда было прекрасно видно изрядную часть Старого города, и рано или поздно его жертва должна была появиться. На этот раз он назначил ее заранее — и это блюдо было из тех, которые оставляют на сладкое. Дело обещало быть непростым, но оно станет венцом и достойным завершением эдинбургских гастролей. А после он отправится на еще не тронутые угодья, уходя от стягивающейся сети.
Он вновь погладил шарф, чувствуя, как что-то сладко сжимается в паху. Его члены обмякли в предвкушении запланированного действа. Этот запросто так точно не дастся. Он поглубже натянул клеенчатую шляпу и приник к перилам в ожидании. Он был терпелив — в отличие от жертвы в его распоряжении было все время мира.
В отблеске уличного фонаря показалась фигура, вышедшая из дома, за которым он следил. Сердце подпрыгнуло — неужели он? Но нет, то был кто-то другой — более грузный и плотно сложенный. Мужчина остановился под фонарем, чтобы закурить, и его лицо на миг осветила вспышка спички. Убийца мгновенно изменил свой план. Это был отнюдь не тот, кого он ждал, но сойдет и этот — да еще как сойдет! Где-то в недрах города пронзительно закричал заяц под вонзившимися в спину когтями ночной совы.
ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ
— Дикерсон! Сержант Дикерсон! Да постойте же!
Сержант обернулся и увидел спешащего вслед за ним полного мужчину в дорогом рединготе. Они где-то уже встречались, да только у Дикерсона была скверная память на лица, и вспомнить этого человека он не смог. Сержант замедлил шаг и остановился на пересечении улиц Каугейт и Грассмаркет.
— Это же я — Джордж Пирсон, — воскликнул обливающийся потом преследователь, подходя к сержанту. Похоже, к физическим упражнениям он привык еще меньше, чем сам Дикерсон. — Мы в «Зайце и гончей» встречались, помните?