Сумерки памяти
Шрифт:
– А что он ответил влюбленному? Ведь тот просил написать ему просто красивое послание о любви.
– Ну, тот и написал ему о том, что его любовь по силе сравнима с солнечным светом и столь велика, что способна объять весь мир вплоть до самой мельчайшей твари.
– А писатель?
– Ему каллиграф посоветовал будоражить своим творчеством умы людей, подобно камню, оставляющему круги на воде. Но делать это так, чтобы из этой болотной мути всходило солнце.
– Ну а что он посоветовал нам?
– улыбнулась я.
– Ведь этот последний человек задал ему именно наш вопрос.
– Да, и объясняя ему то, как
– А в какую сторону ему надо стремиться?
– Ему надо просто немного подождать того момента, когда из спелых плодов потечет сок.
– Как странно, ты ведь уже говорил мне нечто подобное, когда мы спорили об акации? Ты помнишь?
– Да, но тогда ты не поверила мне или просто не поняла. Не знаю.
– А в последней строчке, в той, где должно было быть написано, куда мы придем, что каллиграф написал там?
– спросила я.
– А там он написал, что дождавшись времени урожая, мы получим жизнь.
– Почему?
– Потому что поющие птицы всегда символизируют ее естественное течение, и радость оттого, что она существует.
Я задумалась, и, подойдя к подоконнику, некоторое время стояла молча.
– Знаешь, - сказала я, - если бы я знала точный адрес того человека, в которого рано или поздно мне будет суждено перевоплотиться, то написала бы большое письмо, в котором рассказала обо всех своих воспоминаниях. Я описала бы в этом письме все, что тревожило меня в прошлом, все, что происходит в настоящем. А потом... Потом отправила бы его заказной бандеролью на имя этого неизвестного мне человека, и подписала: "Мне будущей от меня прошлой. На добрую память. Я".
– А ты будущая прочитала бы это послание, подумала, и приписала к нему еще небольшую часть, в которой рассказывалось бы еще об одной жизни, прожитой тобой. И так еще и еще раз. И в итоге у вас получились бы огромные мемуары, описывающие странствия одной души по путям множества жизней.
Мы оба рассмеялись, и он сказал:
– Расскажи мне, что ты помнишь еще из нашего прошлого, а если что-то тебе будет трудно вспомнить, я постараюсь помочь.
– Хорошо, - сказала я, - я сейчас расскажу тебе одну историю, которая будет значительно отличаться от всех предыдущих.
– Интересно чем?
– Тем, что ты был в ней бедным странствующим романтиком, а не состоятельным дворянином, каким ты мне вспоминался до сих пор.
– Это очень интересно, - сказал он закуривая.
А я, как обычно, села на свое любимое место среди подушек, и глядя на кольца дыма, поднимающиеся от его сигары, стала рассказывать.
* 19 *
Эта история началась для меня в каком-то французском городе, кажется, в те времена, когда в моду только стали входить парики. Хотя, возможно, я и ошибаюсь, ведь ты знаешь, как легко перепутать века, глядя в такую даль. Но, так или иначе, я вижу себя дочерью моей мамы и какого-то человека, который очень любит и меня и ее, но по причине некоторой мягкотелости никак не может найти с ней общего языка. Он всячески старается ей
– Она хочет нас бросить. Твоя мама нас стала забывать.
На самом деле бросить она никого не хочет, но и абсолютно верной женой ее тоже назвать нельзя. Я вижу, как в ее жизни появляется некий богатый дворянин, в котором я узнаю моего теперешнего отца. Он уговаривает ее оставить Францию и уехать покорять другой континент, на берегах которого, по его мнению, их будет ждать земной рай. Однако несмотря на все достоинства этого красивого и обаятельного человека, моя мать, свято чтящая традиции и устои современного ей общества, даже не помышляет об окончательном побеге из дома. Она продолжает вести двойную жизнь, а отец продолжает страдать.
– Я не понял, твоя семья была состоятельная или вы были какими-то разорившимися дворянами?
– спросил он.
– Не могу сказать точно, кажется, мы были среднего достатка и не были вхожи во многие светские места, которые были доступны людям более высокого круга.
– Но ты видела себя на балу или просто у кого-то в гостях?
– Нет, этого не было. Понимаешь, мы с отцом вели там очень замкнутый образ жизни. Мы часто сидели дома, беседовали, или ходили в церковь. Я была хорошо воспитана, но как бы не для светской жизни, а для существования простой зажиточной горожанки.
– А твоя мать?
– О, здесь совсем другая история!
– улыбнулась я.
– Я подозреваю, что вот она-то как раз и была из семьи дворян, которые по каким-то причинам разорились и выдали ее замуж за единственного претендента на руку и сердце великолепной бесприданницы.
– И она хотела вернуться в тот круг, к которому привыкла с детства?
– Да, конечно. Этим и объясняется ее связь с тем красивым дворянином. Вполне вероятно, что он был для нее единственной возможностью снова попасть в прекрасный мир дворцов и светских сплетен.
– А тебя это все не привлекало? Я правильно понимаю?
– Да, мне вполне хватало моего ограниченного мирка, в котором я ощущала себя почти счастливой.
– А какой у тебя был в той жизни характер? Как бы ты описала саму себя?
Я задумалась:
– Знаешь, я была наивная. Да, это самое подходящее слово для описания моего характера. И, как ты потом увидишь, эта наивность не покинула меня до самых последних дней...
Он рассмеялся:
– На самом деле она вообще очень редко тебя покидает. Особенно в этой жизни...
Я улыбнулась и продолжила свой рассказ.
***
Одна из картин переносит меня на церемонию похорон. Я вижу, что умер мой отец, и мы с матерью одетые в траур стоим у края могилы. Не знаю, что явилось причиной его смерти, возможно сердечная тоска, или может быть какая-нибудь болезнь. Не могу сказать точно. Вижу только, что это не было дуэлью, о которой мой отец так часто говорил, оставаясь со мной наедине.
И вот, став вдовой, моя мать после положенного срока снова выходит замуж. Обаятельный дворянин добился своего, и теперь мы все вместе собираемся плыть за океан. Продав дом, забрав все деньги и драгоценности, мы садимся на корабль.