Сумерки памяти
Шрифт:
– Да, и многое, очень многое, - сказал он и взял со стола зажигалку.
– А когда здесь ты встречалась с этим человеком, ты что-нибудь, хоть немного вспоминала? Или во время вашего общения такие мысли тебе еще не приходили в голову?
– Приходили и не только мне, а нам обоим. Мы даже строили гипотезы на эту тему, но в те времена, увы, я еще с тобой-то толком не была знакома, так что ничего не знала о том, что могу что-то там сама видеть. Да, помню, у него дома был портрет его жены, нарисованный углем, и букет гортензий в китайской вазе. Так вот, ты знаешь, в той прошлой жизни в нашем с ним доме тоже стояла
– А у тебя были какие-нибудь привычки, переходящие из жизни в жизнь?
– Да, как будто... Кажется, я любила стоять у окна и смотреть на людей, идущих по улице. Конечно, это было только в тех жизнях, где вообще существовали такие понятия, как окна и улицы. А кроме этого... Даже не знаю, наверное, больше никаких привычек не оставалось, как, впрочем, и у тебя. Менялись наши лица, голоса, цвет волос, другими становились наши вкусы и увлечения, но всегда оставалась наша странная привязанность друг к другу, которая не проходила, не иссякала, а только крепла и росла от столетия к столетию. Это странно...
Я еще немного постояла в дверях, а потом задумчиво подошла к часам и спросила:
– Почему они все-таки стоят? Неужели тебе не хочется их починить?
Он закурил и немного поразмыслив произнес:
– Там, где мы с тобой встречаемся, время течет иначе, и механические часы просто не в силах отображать его ход. Если когда-нибудь мы с тобой встретимся, и ты увидишь, что стрелки часов показывают верное время, то знай, что отныне мы...
– Что? Почему ты не договорил?
– спросила я, затаившись.
– Я думаю, что ты и так скоро поймешь, что именно я хотел сказать, а пока давай еще немного поговорим о той прежней жизни.
***
Проходит еще сколько-то месяцев, и я вновь вижу себя в той мансарде у своего несостоявшегося жениха. Оказывается, несмотря на замужество, я продолжала изредка с ним видеться. Теперь я вижу себя беременной. Я сижу, как прежде на старой кровати с железными спинками и выслушиваю его лживые признания.
– Ты должна все бросить и уйти ко мне, - говорит он, театрально хватаясь за голову.
– Если это действительно мой ребенок, то я не потерплю, чтобы ты оставалась со своим мужем.
Я смотрю на него с каким-то чувством легкого презрения и говорю:
– И как я раньше не замечала в тебе лицемерия? Ты все это говоришь мне, а сам надеешься, что я в очередной раз откажусь. Тебе очень удобно, чтобы все оставалось так как есть, но ты рассказываешь мне эти сказки о любви и тем самым убеждаешь себя, что приобщился к чему-то великому. Ты и понятия не имеешь о том, что такое любовь, а вот, все стараешься показать, как сильно ты меня любишь.
– А ты-то сама знаешь, что это такое?
– говорит он, неожиданно вспылив.
– Ты испытывала это чувство к кому-нибудь? Ко мне или к твоему мужу?
– Нет!
– говорю я, вставая с кровати и запахивая полы плаща, - к сожалению, мне это незнакомо! Я не люблю ни тебя, ни его, но не считай, что от этого я стала более счастливой. Все! Я ухожу и больше никогда не вернусь. Между нами все кончено!
Я спускаюсь по лестнице, и слезы заливают мое лицо. Я понимаю, что у меня в
После этого я вижу себя уже спустя лет шесть. Большое застолье, все грустные, кажется, мы провожаем куда-то моего мужа. Рядом бегает мой сын - я без сомнений узнаю в нем моего теперешнего ребенка. Интересно, что в его внешности нет ничего от меня, и он очень похож на того, чью комнату в мансарде я покинула несколько лет назад, однако никто в моей семье никогда не обращал на это внимания, и его странная, так отличающаяся от нас внешность воспринималась окружающими как шутка природы.
На некоторое время, совсем ненадолго, мы остаемся с сыном в квартире одни. Я снова пытаюсь переоценить свою жизнь. Я рассматриваю комнаты и вспоминаю последние годы после замужества. На стенах развешены дипломы, выданные разным людям в разные годы. Один из них мой - я все-таки закончила то учебное заведение, хотя тогда я не видела в этом смысла. Теперь я уверена, что это было для меня необходимо, но удовлетворения от этого почувствовать я уже не могу - за окном слишком сильно изменилась политика, чтобы можно было испытывать хоть какое-то ощущение спокойствия. Грядут новые, страшные времена.
***
– Ты знаешь, - сказала я, снова задумавшись, - я вспомнила, кто был этот человек. Точнее сказать, я поняла, кем он стал.
– Кем же? Наверное, как обычно, тем с кем тебя связывало несколько солнечных летних недель?
– Нет, это удивительно, но с ним меня вообще ничего не связывает. Я просто знаю, как его зовут и чем он занимается, помню, что несколько раз мы вместе танцевали. И все. И трое детей из одной жизни и один ребенок из другой просто канули в Лету. Как это так? Разве это справедливо? Нас столько связывало, мы столько пережили и теперь мы стали просто чужими друг другу людьми?
– А ты бы хотела все это повторить? Еще раз, в еще более искаженном виде? Мне кажется, что ты должна быть благодарна судьбе, что не принесла из тех жизней даже намека на эти отношения. Неужели ты со мной не согласна?
– Да, конечно... Но вся эта жизнь... Она так близка к моему настоящему, что ее очень трудно смотреть спокойно. Очень трудно...
– Ну я ведь не зря тебя предупреждал, что будет тяжело ее вспоминать. А ты еще хотела с нее начать.
– Да, ты был прав, - сказала я и снова села на диван, завернувшись в шаль.
– Я хочу рассказать тебе дальше, я уже чувствую, что впереди меня ждет что-то еще более странное.
***
Не знаю, сколько прошло времени, но следующая картина катастрофически отличается от всего виденного мной ранее. Грязная маленькая комната с потрескавшимся потолком, с которого клочьями свисает краска. На полу сидит мой ребенок и, громко разговаривая сам с собой, играет в какую-то игру. На вид ему можно дать лет семь, хотя в этих видениях возраст определить бывает очень сложно. Из коридора слышатся голоса - какая-то женщина плачет навзрыд, мужской голос пытается ее успокоить. Думаю, что другие комнаты в этом доме, да и во всем этом квартале ничем не отличаются от моей.