Суровое испытание. Семилетняя война и судьба империи в Британской Северной Америке, 1754-1766 гг.

Андерсон Фредерик Ирвинг

Франции был необходим доступ к реке Огайо и ее северным притокам, поскольку этот речной комплекс был единственным эффективным внутренним путем между их поселениями в Канаде и поселениями в долине Миссисипи, в регионе, называемом Страной Иллинойс. Поселения иллинойцев возникли вдоль Миссисипи между слиянием рек Миссури и Каскаския в начале XVIII века, когда широкомасштабные торговцы пушниной, называемые курьерами де буа, основали деревни, не потрудившись предварительно получить разрешение от Новой Франции. Эти деревни процветали как центры земледелия, торговли пушниной и, в конце концов, добычи свинца; к 1710-м годам они снабжали продовольствием новую колонию Луизиана в устье Миссисипи. Французские колониальные администраторы вскоре осознали важность Страны Иллинойса как вершины дуги поселений и индейских союзов, протянувшейся от залива Святого Лаврентия до дельты Миссисипи. Поскольку эта стратегическая система ограничивала демографически обширную территорию британских колонистов областью к востоку от Аппалачей, лишая их доступа к рекам, которые позволяли торговать и путешествовать по внутренним районам континента, она сулила выгоды, выходящие за пределы

одной Америки. Как только окружение будет завершено, рассуждали французские дипломаты, британцам придется направить столько военно-морских сил на защиту своих колоний, что они окажутся скованными в Европе. Поэтому для Франции было жизненно важно, чтобы англичане были исключены из страны Огайо. Пока их торговцы, священники и солдаты могли беспрепятственно путешествовать по ней, французам не нужно было напрямую контролировать долину Огайо; более того, поскольку расходы на физическую оккупацию могли оказаться непосильными, французские политики предпочитали, чтобы она оставалась под нейтральным контролем индейцев — при условии, что индейцы долины будут торговать с Францией^[13].

Британцы боялись французского кордона на западе так же сильно, как и французы. Британские имперские чиновники с ужасом думали о том, что растущее колониальное население будет на неопределенное время ограничено землями между Аппалачами и Атлантикой, где демографический рост неизбежно приведет к снижению заработной платы до такой степени, что американцы будут конкурировать с британскими производителями, а не потреблять их товары; правительство Его Величества также не радовалось размещению в Америке дорогостоящих отрядов армии и флота в качестве оплота против французской агрессии. Сами британские колонисты рассматривали Страну Огайо в основном как обширное пространство для будущего заселения — тем более что две энергичные провинции, Виргиния и Пенсильвания, утверждали, что земли Огайо входят в их территориальные пределы. Однако до середины XVIII века невозможность прямого контроля над столь обширным и удаленным регионом ставила под сомнение перспективу англо-американской колонизации к западу от Аппалачей. Соответственно, Страна Огайо стала территорией, на которую англичане стремились оказывать косвенное влияние в ожидании того дня, когда они смогут окончательно ее колонизировать. До тех пор было крайне важно не допустить установления контроля французов над регионом и его водными путями.

Ирокезы были очень рады обратить геополитические тревоги Британии и Франции себе на пользу. Для этого они настаивали на том, что Страна Огайо принадлежит им по праву завоевания: претензии, для которых войны первой половины семнадцатого века послужили убедительным основанием. После обезлюдения Страны Огайо самый западный ирокезский народ, сенеки, использовал верховья Огайо в качестве обширных охотничьих угодий; в конце концов, западные сенеки, известные как минго, обосновались в районе между озером Эри и рекой Аллегейни. Кроме того, с конца 1720-х годов долину Огайо стали заселять зависимые от ирокезов племена шауни и делаваров, двигавшиеся на запад из Пенсильвании под растущим давлением европейской иммиграции в долину Сускуэханны. Онондага назначил старост ирокезских деревень своими представителями в Огайо и уполномочил их говорить от имени местных зависимых народов, а также от имени минго. Эти представители, известные как «полукороли», имели право вести переговоры и получать дипломатические подарки, но они не могли заключать обязывающие договоры без согласия Онондаги. Одним из таких полукоролей был Танагриссон, приемный сенека, который уже в 1747 году жил в качестве старосты деревни в Логстауне (на месте современного Амбриджа, штат Пенсильвания); другим был вождь онейда по имени Скаруади, исполнявший обязанности регента над шауни Огайо. В действительности контроль ирокезов над страной Огайо полностью зависел от того, насколько жители племен минго, шауни и делаваров были готовы сотрудничать с полукоролями, а значит, и от готовности Танагриссона и Скаруади, чей авторитет зависел от их способности сохранять местных последователей, следовать политике, определяемой в далеком Онондага. Несмотря на непрочность своего реального влияния, вожди Большого совета смогли воспользоваться тщательно созданной иллюзией контроля и использовать ее для того, чтобы разыграть англичан и французов в большой игре североамериканской имперской политики^[14].

Контролируя или создавая видимость контроля над страной Огайо, Онондага стала опорой, на которой отношения между французами и англичанами достигли хрупкого равновесия, сохранявшегося на протяжении первой половины XVIII века. Меняя или угрожая изменить свою позицию в пользу одной стороны, Конфедерация вынуждала французов и англичан добиваться ее дружбы или, по крайней мере, дальнейшего неприсоединения. Британцы, не имевшие эффективных связей с какими-либо северными индейцами, кроме ирокезов, были особенно восприимчивы к претензиям Конфедерации на контроль над огромным количеством воинов через ее союзы с дальними индейцами. Например, в то время, когда все ирокезы насчитывали всего около 1100 воинов, а шауни и делавары в долине Огайо насчитывали, возможно, 350 воинов, наиболее осведомленные эксперты по индейцам Пенсильвании сообщали, что ирокезы могут обеспечить верность 9300 воинов среди дальних индейцев^[15].

Картографический империализм. Карта Британской империи в Америке с прилегающими к ней французскими, испанскими и голландскими поселениями (1751) Генри Поппла, согласно пояснительной записке, была выполнена «с одобрения достопочтенных лордов-комиссаров торговли и плантаций» и отражает представления об имперском господстве, сложившиеся в Лондоне после войны короля Георга. Изображая

границы британских колоний широкими — южная граница Виргинии простирается за Миссисипи, а северная граница Нью-Йорка достигает Святого Лаврентия — и низводя все остальные европейские колонии до уровня «поселений», Поппл предвидел экспансию в глубь континента. Несмотря на похвалу «большой точности» карты со стороны «доктора Э.Д.М. Халли, профессора астрономии в Оксфордском университете», Поппл смог изобразить внутренние районы лишь приблизительно, основываясь на французских отчетах. Любезно предоставлено библиотекой Уильяма Л. Клементса в Мичиганском университете.

Чтобы заручиться сотрудничеством Онондаги, и французы, и англичане старались поддерживать дружеские дипломатические отношения на условиях Конфедерации, даря подарки. Дары в виде ритуального преподнесения ниток или поясов с бусинами вампум были частью церемоний Великой Лиги с незапамятных времен; вампум, священный носитель информации, был необходим для подкрепления и ратификации слов, произнесенных на совете. Бисерные нити и пояса также составляли центральную часть ритуала межкультурных переговоров между ирокезами и европейцами, но со временем торговые товары значительно дополнили эти ритуальные дары. К середине XVIII века завершение переговоров по договору могло повлечь за собой доставку тонны или более европейских товаров, включая ткани, инструменты, огнестрельное оружие, железные изделия, боеприпасы и спиртные напитки. Такие подарки «скрашивали цепь» дружбы, обеспечивая мануфактурой и предметами потребления народы, которым без них было бы трудно выжить, и служили средством торговли, с помощью которого ирокезские посредники могли получать высококачественные бобровые шкурки от групп, проживающих к северу от Великих озер. Таким образом, Конфедерация использовала его стратегическую ценность, чтобы компенсировать отсутствие прямого доступа к товарным мехам, а также для сохранения контроля над своими делами и землями^[16].

Для ирокезов XVIII века все зависело от умения лавировать между двумя европейскими колониальными державами и не попадать в зависимость ни от одной из них. Во время войны королевы Анны (1701-13) это означало частые переговоры с Монреалем и Олбани, заверения обеих сторон в своей доброй воле и готовности сотрудничать, но по возможности избегать втягивания в боевые действия. Когда стало невозможно, как это иногда случалось, отвергнуть требования англичан о военной помощи, ирокезы выбрали один из двух благоразумных путей. В 1709 году они пошли на минимальное сотрудничество и отложили запланированное вторжение в Канаду до тех пор, пока его не пришлось отменить. В 1711 году они проявили показной энтузиазм в отношении еще одной экспедиции, но при этом спокойно отправили французам известие о готовящемся вторжении; таким образом, они помешали второму вторжению так же эффективно, как и первому. В течение тридцати лет мира, последовавшего за окончанием войны королевы Анны, дипломаты Онондага регулярно встречались с французскими и британскими чиновниками, поддерживая торговые отношения с теми и другими и позволяя европейцам скрашивать цепь дружбы подарками^[17].

В период с 1713 по 1744 год, пока между империями царил мир, ирокезы набрали силу, приняв тускароров в Великую лигу в качестве шестой нации, укрепили свои официальные притязания на страну Огайо, санкционировав поселение минго, шони и делаваров в верхней части долины, и расширили сферу своих прямых отношений с британскими колониями за пределы Нью-Йорка и Пенсильвании. По иронии судьбы, именно рост самоуверенности Онондаги стоил Конфедерации способности лавировать между соперничающими империями и положил конец эре ирокезского нейтралитета. Хотя в то время никто этого не видел, события, которые, казалось бы, ознаменовали зенит влияния Великой лиги, окажутся предвестниками ее долгого упадка — перемены в судьбе, которые были в равной степени связаны как с ирокезской гордыней и жадностью, так и с ростом европейского могущества.

ГЛАВА 2

Упадок ирокезов

Последствия

1736–1754

В 1742 ГОДУ ПРЕДСТАВИТЕЛИ Шести народов торжественно подтвердили предыдущую сделку по продаже земли семье Пенн, в результате которой индейцы делавары лишились двух третей миллиона акров земли в восточной части Пенсильвании. Делавары жили на этой территории, в долине, которая до сих пор носит их имя, с доколумбовых времен, за много веков до того, как стали клиентами ирокезов. Все участники знали, что первоначальная сделка — так называемая «Ходячая покупка» 1737 года — была впечатляющим мошенничеством. Тем не менее, представители Шести наций подтвердили ее в 1742 году на Истонском договоре, потому что это давало неоспоримые преимущества Великой лиге. Несмотря на трагические последствия для делаваров, передача их земель семье Пенн закрепила взаимопонимание между Пенсильванией и Онондага: отныне Шесть наций будут выступать в качестве единственных агентов по продаже прав на индейские земли в провинции.

Но «Ходячая покупка» станет поворотным пунктом и в другом смысле. С приходом белых фермеров в конце 1730-х годов восточные племена делаваров переместились к северному рукаву Саскуэханны, поселившись в отдаленном районе под названием Вайомингская долина вместе с шауни, которые жили там уже несколько десятилетий. В Вайоминге, не имея возможности отомстить своим предателям, они питали чувство обиды как на Шесть наций, так и на поселенцев, захвативших их родину. Тем временем продажа ирокезов подстегнула переселение других групп шауни и делаваров в страну Огайо. Несмотря на то, что они продолжали притворяться, что находятся в зависимости от ирокезов, как только они достигли долины, шауни и делавары оказались вне эффективного контроля Онондаги. Влияние ирокезов в Стране Огайо неизбежно уменьшалось по мере роста числа беженцев^[18].