Сущник
Шрифт:
– Да нет же! Остров – это опора. Оттуда можно двигаться дальше. Мысленно представишь знакомого человека, и он пустит тебя в свой мирок, если согласится. Или сам создашь миры. Но для этого придётся напрячь свою существимость, чтобы что-то другое скреатить. Ведь чтобы появилось новое, надо сначала отрешиться от того, что тебя окружает. Понимаешь? Одно дело ты в пустоте, и любая твоя мысль сразу овеществляется. И совсем другое, когда вокруг тебя уже есть предметы, и ты среди них живёшь. Ощущение уже существующего мира сильней воображаемых ощущений и случайных мыслей, и оно просто так не отпустит.
– Понятно. Я, вообще-то, примерно
Проговорили они до самого вечера. Вернувшись домой, Марик лёг спать. Свежий воздух на озере прояснил голову, и в ней, словно рыбы в прозрачной воде, бок о бок недвижимо, слегка пошевеливая плавниками, стояли две мыслищи. Они были отчётливы, но молчали, не вступая в дискуссию друг с другом. Первая мысль: Рита переживает за него, эх, Ритуля, какая ты хорошая! Вторая: Рита ведёт его за руку, как беззащитного ребёнка, а должно быть наоборот.
Марик выскользнул из кровати и запрыгнул в дабл-кресло, скомандовал: «В эос». Даже не понадобилось думать об острове – кибер сразу поместил матру туда, в Ритины владения, согласно её допуску.
Оказавшись на пляже, Марк повернулся спиной к океану и представил на берегу их дом. Он напряжённо вспоминал мелкие детали деревянного сооружения, и «фазенда» выросла прямо на глазах, достраиваясь помимо его воли. «Всё оказалось слишком просто, – понял Марк с некоторым разочарованием, – ведь наш дом из ролевика, а матрица ролевика хранится в эосе». Взбежав на крыльцо, внутри он обнаружил пустые комнаты. Здесь пришлось поработать, вспоминая придуманное Ритой убранство. Реконструкцию закончил в гостиной. Последний штрих – цветы на сервированном обеденном столе. Сначала поместил в вазу развесистый букет роз. Затем, подумав, заменил их маргаритками Bellis annua. Этот сорт астровых, на взгляд Марчика, ничем не отличается от обыкновенных ромашек, но Рите нравится именно он. Вот она удивится, когда войдёт в эос!
Сделав дело, зачем-то вернулся на берег океана, хотя скомандовать «Домой!» можно было и в бунгало. «Ритка права. Вот я сейчас подумал: «Домой!», и ничего не произошло. Нужно волевое усилие. Здесь и вправду безопасно, – обрадовался Марик, – и всё кругом как в нашем ролевике, точь-в-точь. Только стенок нет между нарисованным и скреаченным. Потому что нарисованного нет. Или есть? Проверить что ли… Если отплыть от берега метра на три, то должна быть стенка…» Марик так живо это представил, что увидел её – слегка затуманенную, едва уловимую плоскость. Как в детстве, когда совал руку в ничто, он, не раздумывая, заглянул за плоскость и провалился.
Остров исчез, что-то белое его окружило. Снег? Да, это снег. Пронзило странное, незнакомое чувство: присутствие ощущалось как отсутствие – пребывая здесь, ты отсутствуешь где-то, и по этому чувству отлучения понимаешь, что вообще где-то находишься.
Посреди бесконечного снежного поля стоял сарай. Внутри было пусто. В углу желтел ворох сена, и Марик догадался, что это летний хлев на заброшенном пастбище. Сквозь щели в дощатых стенах задувала позёмка. Тоскливая реальность происходящего была вполне осознанной, и Марик расслабился: всё под контролем, он не рассуществлён и в любой момент может сказать «домой!». Но тут же возникло понимание, что никакого дома нет, как нет и выхода отсюда. И что происходящее вместо него осознаёт кто-то другой… Ворох сена зашевелился, и он увидел себя со стороны – высокий мужчина сидел на земле и выбирал соломинки из своей седой шевелюры. Потёр небритый
Человек лежал на земле и скрёб обломанными ногтями мёрзлую землю, тихонько подвывая. Вдруг он повернул ладонь и поднёс запястье к глазам, словно что-то показывая… нет, не себе, ему, Марку! Пользуясь проблеском самосознания, Марик рванулся назад, в свой мир – представил пред глазами затуманенную, едва зримую стену и, проскочив сквозь неё, заорал: «Домой!»
Очутившись в дабл-кресле, он ещё некоторое время был безумен, пока не стал узнавать окружающие предметы и приходить в себя.
* * *
– Ты не Марк, а… дикий Мрак! Таймер забыл включить! – Ритка была напугана и сердита. – И зачем один пошёл?! Мы же договорились на следующие выходные!
Началось всё с того, что Марик стал расспрашивать Риту про её двоюродную прабабку, которая, по слухам, умерла от старости в стазис-камере в тот момент, когда сознанием своим пребывала в эосе. И вот якобы теперь её душа витает на задворках эоса, в мифической Небуле. Ритка стала доказывать, что всё это россказни – про то, будто покойницу видели в эосе, и вообще глупо верить в такие детские фантазии. Вот тогда и проговорился ей про незнакомца в шинели.
– Почему фантазии, почему детские? – не согласился тогда Марик. – Эосфориты, например, считают, что эос – это вроде чистилища, где души людей могут находиться вечно, и всем нам рано иди поздно придётся оставить тела и духом переселиться в эос. Поэтому у них и причастие от Духа Святого, а не от Тела и Крови Христовых. Еретики, конечно, но вовсе не дети.
– Какая разница? Выдумки это.
– Этого человека я не придумал. Он был такой настоящий… реальней меня.
– Мне жаль, Марик, но это и есть рассуществление.
– Нет! Это другое. Рассущник путается в своих собственных фантазиях, а это, если и фантазии, то не мои. Я придумать такого не мог, там всё чужое.
Рита прикусила завитой локон, выбившийся из причёски, и о чём-то думала. Затем сказала:
– Маркош, а помнишь, ты рассказывал про этого… Абср…
– Абрскила.
– Он же ещё раньше приснился тебе таким потерянным, в запечатанной пещере. И этот тоже привиделся одиноким, в сарае, откуда нет выхода. Может, это один и тот же сон?
– Сны состоят из того, что уже есть в голове. А скажи, пожалуйста, откуда я узнал такое слово – «хлястик»? Когда я увидел этого человека в военном пальто, то сразу понял, что пальто называется шинелью и что у шинели нет хлястика, который сзади пуговицами пристёгивается. Он проник в моё сознание и передал свои мысли, свои понятия. Под конец он хотел мне что-то сказать. Когда катался по земле и скрёб ногтями землю, я завопил, и он тогда оторвал руку от земли и потряс ею, словно предупреждая.