Сущник
Шрифт:
– Это как с той нарисованной точкой, про которую ты говорил, что она не движется, но движется? – вспомнила Рита.
– Здесь просто трюк художника, оптический обман, – задумчиво ответил Марик. – А там всё по-настоящему. Потенциальность реального. Та шхуна находилась за стенкой, вне локации, но уже двигалась как предмет в нашей локации, потому что должна у нас двигаться… примерно так.
– Не понять тебя, – вздохнула подруга. – Какая разница? Здесь тоже нарисовано, а если мы войдём внутрь картины, это нарисованное станет предметным.
– Нет уж, в эту преисподнюю я не хочу! – рассмеялся Марик.
Пошли дальше и остановились перед «Вавилонской башней». Вершина циклопического сооружения утопала в облаках и уже начала осыпаться. Внизу был город с островерхими крышами
– Царь месопотамский, а город европейский, – проворчал Марик и решил блеснуть познаниями. – Между прочим, первые вавилонские башни-зиккураты упоминаются с четвёртого тысячелетия до нашей эры. Мы проходили технологию их строительства, но в общих чертах. Вот бы в реале это посмотреть!
– Посмотреть не получится, – отрезала Рита. – Может, кто-то и скреатил древний Вавилон, но в Библиотеке такой матрицы нет, потому что профессиональные реконсы занимаются только известной историей. А на легендах и на кусочках сведений креатят только фэнтэзийщики. Наши терпят этих накреаченных троллей, магов, оборотней, – пускай фэнты играются в своих копиях Магистрали, но к самому проекту их не подпускают.
– Ладно, экскурсоводша, уела. Показывай дальше, – сдался Марик. Галерея казалась бесконечной: пляшущие крестьяне, скорбные процессии, люди, ангелы, бесы… Рита взахлёб рассказывала, почему она без ума от Северного Возрождения:
– Оно очень реалистичное! Художники выписывали самые-самые подробности. Вот чулки полосатые, и видно, что они из шерсти. А вот у гуляки в руках кружка с пивом, и краешек у кружки отбит…
– Смотри, а эту репродукцию дед с собой в космос брал, – Марик остановился перед картиной «Охотники на снегу». – Я маленький был, и когда увидел её в каюте деда, то захотелось заглянуть вон за те снежные горы – есть там что живое или нет.
– Не получится, – снова отрезала Рита и, как бы извиняясь, добавила: – В живых картинах креазона ограничена видимым средним планом. Вон за тем домом с башней, скорей всего, задник сцены.
Марику уже надоела экскурсия, и он не захотел идти дальше. Стоял столбом перед «Охотниками на снегу», впитывая глазами средневековые игрушечные домики и замёрзшие зеленоватые пруды с танцующими на них фигурками людей.
– А на коньках там можно покататься? – спросил он.
Взявшись за руки, они вошли в картину. Сразу же обдало свежим и дымным воздухом – где-то неподалёку жгли костёр или это был дым из печей. Лаяли собаки, вверху пронзительно свиристела какая-то птица. На снегу у ног лежала пара меховых пальто и деревянные колодки с железными полозьями.
– Это наше, – пояснила Рита, – я у кибера заказала.
Натянув на себя накидки, они со смехом скатились вниз по ледяной дорожке. Затем Марик, сидя на снегу и держа Ритины ноженьки на своих коленях, не спеша затягивал ремешки на её коньках. Первые же шаги по льду едва не закончились для Марика плачевно – конёк задел камень, и он с трудом удержал равновесие. Неподалёку дети вместе со взрослыми играли в подобие кёрлинга, катая камни по льду, и пришлось перебраться через насыпь в соседний пруд. Народа там было больше, со всех сторон раздавались смех и оханья падающих на каток тел. Не стесняясь ботов, Марик обнял подругу за талию и повёл в танце, вспоминая детские навыки – как они катались на Великих Озёрах в ролевике про индейцев-ирокезов. Уже тогда он понял, что, обнявшись и танцуя, проще держаться на льду. Спустя полчаса Рита призналась, что страшно проголодалась. Марик хотел отшутиться: «Даблы тоже хотят кушать?» – но не стал напоминать о физиологии гэст-питания. В реальности все вкусняшки, поглощаемые даблом, сублимировались в нутриенты – аминокислоты, витамины, микроэлементы и жировые эмульсии, вводимые в организм гэстящего через браслеты внутривенного питания.
Они прошли улочку до конца, когда увидели что-то похожее не средневековый общепит. Рита остановилась поговорить с женщиной, волочившей вязанку хвороста. Объяснялись они жестами, диалог затягивался, и юноша двинулся дальше. Вдруг он увидел перед собой перегородку. Знакомое мерцание словно бы запотевшего воздуха.
Ослепило солнце. Жаркое, южное. Марк обернулся, чтобы увидеть Риту, но улочка была другая – пыльная от небольшого ветерка, песчаная. И дома другие – грубые стены из булыжника и почти плоские деревянные крыши, черневшие на фоне далёких голубых гор. Никого на улочке не было, только собака навстречу трусила… Он в самой матрице, в Магистрали! В панике Марчик бросился назад, откуда пришёл, но добежал до ближайшего дома и остановился. «Нет, так не пойдёт, – попытался себя успокоить. – Надо вернуться на то же место и поискать эту стену, перегородку, мембрану – или что там было на самом деле!» Место, к счастью, запомнилось – у коровьей лепёшки. Вот в пыли и мокрое пятно от растаявшего снега… Встал недвижимо, стараясь утихомирить бьющееся сердце. Лишь когда сознание отрешилось от этих домов, гор, собаки, которая глядела ему в спину, в воздухе проявилась лёгкая изморось, и Марик осторожно туда вступил.
Рита стояла рядом, глядя куда-то в сторону.
– Кого ищешь? – бодро окликнул Марик.
– Фу, напугал! Ты откуда взялся?
– Из матрицы.
– Шуточки твои… Разыгрываешь, – протянула с сомнением Рита, заметив странное на лице Марика, словно черты его окаменели. – Отсюда в матрицу нельзя попасть.
– А я ходил…
– Посмотреть, что там за горами? Не шути так больше, я чуть с ума не сошла!
– Безумная Грета из тебя не получится, у тебя все сковородки на месте, – Марик решил подыграть Ритке, чтобы её не пугать. – Уже и пошутить нельзя?
– Что-то расхотелось мне обедать, – вздохнула девушка. – Пойдём обратно.
В библиотеке они простились – после обнуления даблов каждый окажется у себя дома, а в ковчеге уже вечер, только утром в академии встретятся.
Вечером следующего дня он отправился в Библиотеку один. Всё повторилось – мерцающая стена, пыльная улица, каменные дома. Марик, отметив место перехода, прошёлся по городку. Дома стояли редко, меж ними зеленели сады, в которых деревья ломились от душистых, наливных яблок. Самым многолюдным местом оказалась гостиница со знакомой вывеской – на ней был нарисован коленопреклонённый монах с нимбом, а над ним возвышался олень с красивыми рогами. Точно такую же вывеску он видел в «Охотниках на снегу» – там гостиница стояла на вершине заснеженного холма, от неё и начиналось путешествие по картине. По всему выходило, что оттуда он попал в Альпы, причём итальянские – боты, к кому обращался Марик, отвечали на этом языке.
Вот так задачка! Какая связь между фламандским и итальянским городками? Марик повторил опыт с «Вавилонской башней» и, найдя мембрану перехода, попал на шумную, многоязыкую площадь в Антверпене, где выяснил, какой там год на дворе – 1563-й. А из картины «Битва Масленицы и Поста» переход вёл в 1559 год, в деревушку Вейлре близ нидерландского Маастрихта. Исследовать «Безумную Грету» Марик уже не стал – голова и так шла кругом.
И всё же логика в обнаруженном чувствовалась. Вернувшись домой, Марик первым делом справился у Кузи, в каком месте Брейгель написал «Охотники на снегу». Ответ был неутешителен: «Художник совместил несколько различных видов на одном полотне, и этого места не существует. Но накануне он совершил путешествие по Италии, видел Альпы, поэтому горы на его картине, возможно, оттуда». С «Вавилонской башней» оказалось всё проще. В Антверпене строилась городская ратуша, которая должна была стать самым помпезным административным зданием в Европе, и Брейгель делал зарисовки на стройплощадке. В 1563 году картина была готова. Она высмеивала гордыню городских властей и оказалась пророческой – в 1578-м после обстрела Антверпена испанцами ратуша рассыпалась, как Вавилонская башня. Вот тебе и связь с Антверпеном той поры! А вот с картиной «Битва Масленицы и Поста» остались непонятки – с какого перепугу проход из этой картины ведет в какую-то деревню Вейлре? Кузя отыскал единственный факт о ней – там находилась старейшая крупная пивоварня Нидерландов, построенная ещё в 1340 году, с неё и началась история голландского пива.