Светило малое для освещенья ночи
Шрифт:
— Его лучше отнести, — проговорила Лушка.
Зам послушно поднял полосатое тело на руки. Лушка взяла костыли.
Они отнесли мальчика в палату, которую он назвал. Сергей Константинович посадил мальчика на кровать. Лушка прислонила к спинке костыли.
Мальчик молчал, забыв все слова. Лушка кивнула блестевшему сквозь слезы взгляду.
Они вышли. Лушка прислонилась к стене.
— Мне бы посидеть… — пробормотала она.
— Мне тоже, — кивнул зам и опять потряс ухо. — Я сейчас. — Заглянул в несколько узких дверей хозяйственного назначения и приглашающе махнул
Это была столовая, но значительно просторнее, чем в Лушкином отделении. Ну да, запах той же перловой каши. Столовая.
Они помолчали.
— Это другое здание? — спросила Лушка.
— Да. Там над этим коридором — деревья… — Взглянул на расслабленно сидящую Лушку, помедлил, примял на голове встопорщившиеся волосы. Решился: — С этим мальчиком… ты так странно… Разве из воздуха?
— Это везде, — сказала Лушка.
— Это — что? — хотел понять зам.
— Сила.
— Ты не хочешь сказать?
— Я говорю. Но словами об этом никак. Если чувствуешь — тогда понятно.
— Я почему-то тоже — выложился, как на соревнованиях.
— Вы помогали.
— Я? — удивился зам. — Я просто стоял.
— Нет, — сказала Лушка. — Вы сочувствовали.
— Может, я не хотел, чтобы у тебя сорвалось. И ничего такого другого.
— Я и говорю — помогали. Наверно, вдвоем легче.
— Ты каждому можешь так? Как у тебя вообще это происходит?
— Внезапно. Когда совсем не думаю. Какой-то — ну как переход. Меня и нет совсем. Я только знаю, куда надо.
— Знаешь? Знать — всегда откуда-то…
— У меня по наследству.
— А если без наследства?
— Без наследства людей не бывает.
— Но если предположить, что бывает… Сама по себе — ты можешь?
— Начинала же с чего-то моя первая бабка.
Зам молчал. Он казался разочарованным. Ему стало обидно, что чудо имеет какое-то деревенское объяснение. Лушка не мешала ему страдать.
— А этот мальчик… — сдался зам. — Он теперь как?
— Я только показала. Если он поймет, он сможет сам.
— А если не поймет?
— Он сильно страдал. От страдания что-то делается совсем тонким, и можно пройти.
— Значит, помочь можно не всем? — снова разочаровался зам. — Несправедливо.
— Справедливо, несправедливо… По-вашему, лучше, когда болеют все? Меня эти разговоры высасывают, как пиявки… Вы пойдете или я сама?
Сергей Константинович поднялся, явно недовольный. Он так и не выяснил того, что хотел. Да и не знал, что нужно хотеть. Везде происходило что-то необязательное. Сергей Константинович не улавливал закономерностей. А без законов может быть только случайность. Случайна Гришина, случаен Сергей Константинович Петухов, случайна болезнь, случайно выздоровление. И сны ему снятся тоже случайные. Какие-то помойки, какие-то искореженные дороги, ветхие, рассыпающиеся постройки, и он никак не найдет места, куда можно приколотить свою полку для книг. Сны раздражали, и особенно раздражала полка для книг. Сергей, Константинович даже стыдился такого сюжета в своем подсознании и наяву обещал самому себе, что завтра обязательно навесит полированные полочки венгерского производства, которые
Сергей Константинович удрученно вздохнул, выгнал нерешаемые проблемы вон, перестроился на предстоящий визит и шагнул в распахнутую дверь нужной палаты.
Олег Олегович лежал на койке у окна, голова на жиденькой подушке находилась слишком низко, короткое тело было прикрыто наполовину сползшим, в белесых пятнах засохшей пищи одеялом.
— Здравствуйте, Олег Олегович! — бодро прозвучал зам. Лушка поморщилась. Лучше не приходить, если так громко лгать с первых слов. Но и сама произнесла то же самое и совсем не была уверена, что у нее получилось лучше. И чтобы побыстрее оставить ложь позади, торопливо добавила:
— Я поправлю одеяло.
Она взяла байковый край, неправильно свесившийся с койки, и вдруг ощутила, что хозяин этого не хочет.
Лушка испуганно выпрямилась и попятилась.
— Что такое? — не понял зам.
— Не хочет, чтобы я поправляла, — объяснила Лушка.
— Вот еще! — возразил зам и поправил сам. И спросил, продолжая подтыкать там и тут: — Вам не лучше?
Олег Олегович молчал, не мигая. Его глаза смотрели почти в потолок.
— Ему низко, — сказала Лушка и передвинулась к спинке в изножье кровати, чтобы больному было лучше видно пришедших.
Лицо псих-президента было неподвижно и асимметрично, будто одна половина была живее другой, а другая отчасти стекла к уху.
— Я же в прошлый раз клал две подушки, — сказал зам. — Специально мотался к сестре-хозяйке…
Лушке показалось, что он готов говорить о чем угодно, лишь бы не молчать. А Лушка отчего-то поняла, что сделалось с дополнительной подушкой:
— Ее украли.
— То есть как? — не поверил зам.
— Вытащили, чтобы стало выше кому-то другому, — подчеркнуто спокойным голосом объяснила Лушка.
Зам не нашел что произнести.
— Он просит полено, — сказала Лушка следующее.
Зам дернулся и вспомнил, что пришел не один, а с пациенткой из своего отделения. И уклончиво сказал:
— Да, да, что-нибудь придумаем. — То есть с нашими больными лучше не спорить, чтобы не фиксировать их на иллюзорных повторениях.
Лушка бросила на зама не очень хороший взгляд.
— Полено не стянут, — сказала она. — А если и стянут, будет видно — кто.
Зам подумал, что лучше бы, наверное, ему прийти одному, и хмуро решил выяснить:
— Это вы? Или он? Кому принадлежит идея о полене?
— Ему, — по-деловому ответила Лушка. — Я буду только повторять… Переводить. Можете спрашивать.
— Он слышит?
— Обращайтесь к нему…
— Олег Олегович, вы слышите нормально? — присев на край кровати, посмотрел в двоякое лицо зам.
Лушка сосредоточенно смотрела туда же. Моргнув, выдала ответ:
— Можно сказать, да. Если не считать, что несколько больше, чем нужно. Шумит.
— Боли есть? — профессионально спросил Сергей Константинович, игнорируя очевидную невнятность ответов. Еще вопрос, кто тут при чем.