Светило малое для освещенья ночи
Шрифт:
Да, подтвердила Лушка, я знала, что закончусь, но почему-то не боялась. Наверно, из-за тех же вздорных семнадцати. Или что-то во мне уже тогда помнило другое начало и ведало об ином значении конца.
А сегодня я немного боялась его увидеть. Я боялась, что мне захочется считать его наказанным за грехи — против меня, или Марьи, или против всех остальных, но он оказался для меня просто человеком, попавшим в беду.
Я рада, что перед ним не виновата.
— Извините… — откуда-то проговорил зам. — Заставил ждать. — Он пятился задом и волок два комплекта стреноженных стульев. Похвастался:-
— Продешевили, — сказала Лушка.
— Там еще столько же… Помогайте! У них там на этом сидеть никто не может, а нам как раз. В маленьком коридоре поставим. Да и в большом… Еще бы стол. Или два. Там есть, навалены один на другой, никому не нужны. Сидите, я сейчас.
Появились столы. Сначала один, потом другой.
— И тумбочки нашел! — радостно сообщил зам. — В травматологии. Всё равно переломают. Зачем им? — И опять исчез.
Пришли сестрички, вызванные срочным звонком, — из физкабинета и процедурная. Перетаскивали по этапам — до середины коридора, до конца, на родной этаж, всё — молча. Лушка деловито помогала. По ней скользили беглые взгляды. Зам опять привел Лушку в кабинет. Но уже в свой прежний. В маленькую конуру около процедурного.
— Тут раньше был туалет, — сообщил он доверительно. — Для медперсонала. Запирали на ключ и постоянно теряли. — Он открыл кран и выпил два стакана воды. — А сок у нас не получился. Да и не надо. Это нянечка должна, перед ней не стыдятся. — Протянул стакан Лушке: — Хотите?
Лушка выпила. Тоже дважды.
— Хорошо сработали, правда? — сказал зам. — Спасибо, Гришина.
— Вы имеете в виду мебель? — спросила Лушка.
Зам посмотрел задумчиво. Ему не захотелось признать, что именно о мебели он и говорил. Ему только теперь пришло в голову, что у постели шефа они тоже работали. Только там-то они и работали.
— Но ведь каждый раз так невозможно… — пробормотал он. — И стулья тоже нужны.
Лушка не ответила. Зам забеспокоился:
— Ты как-то так, будто тебе шестьдесят…
— Напрасно вы думаете, что вам пятнадцать, — отозвалась Лушка. — Вам тоже очень много. Только кто-то узнает об этом более или менее вовремя, кто-то на краю могилы, а кто-то пронесется над землей, как пыль…
— Я подумал — такую жену, как ты, — это же катастрофа!
— Вы привыкли выкладываться ночью — пора бы при свете дня.
— Кто же тебя такую полюбит…
— Не все боятся самих себя…
Сергей Константинович попытался выкрутиться из тесного горла шерстяного свитера. Черт, куда он залез… Правильно говорит ему рыжий кот Тит, ничего он в жизни не понимает.
— Только не надо его кастрировать, — сказала Лушка.
— Кого? — испуганно спросил зам.
— Кота, конечно, — ответила Лушка.
— Да, пожалуй, — кивнул вдруг зам. — Пожалуй, в этом всё дело — ничего не надо кастрировать.
— Я же говорю, что у вас очень умный кот, — подтвердила Лушка.
Зам рассеянно покивал. Произнес с непонятной улыбочкой:
— А Олег Олегович, Гришина, выставил вас потому, что под ним было судно. Он лежал на судне полдня. Забыли. Бывает.
Лушка молча вышла из бывшей уборной.
…Она стояла у покрытого инеем окна и молча соскребала
За окном сиял васильковый вечер, цвели хризантемами сиреневые сугробы, и в близкой зимней вышине пели неиссякающие звезды.
Лушке захотелось, чтобы ей подарили цветы.
— Гришина, к вам пришли! — рявкнул динамик.
Лушка обрадовалась, карантин сняли, сейчас появятся домашние пирожки, читающий взгляд, незаметный толчок к последующему Лушкиному шагу. Но радость была отчего-то меньше, чем представление о ней. Лушка, спеша по коридору к пропускающей двери, этому удивилась и даже обиделась за седого человека, который так поворотно вмешался в ее судьбу и стал единственным близким, укрывающим материнской нежностью и заботой. Она прислушалась к себе и вдруг поняла, что уже не страдает от одиночества и не скучает наедине с собой, в ней больше нет пустоты и провалов, а пребывает прохладный предваряющий свет.
Она подошла к решетке, поискала среди толпящихся Людмилу Михайловну, но той почему-то не оказалось. Лушка вопросительно взглянула на дежурную сестру, но сестра сердито дула в микрофон, который вдруг охрип, а перед Лушкой остановилось что-то другое, от другого шло настойчивое ожидание, ожидание мешалось с удивлением и прыгающим весельем, которое хотели укротить.
Хоть бы причесаться, напрасно подумала Лушка, и подняла глаза, чтобы увидеть, и утонула взглядом в нежных хризантемах, цветы приблизились к решетке и пахнули мятной свежестью, а Мастер сказал:
— Ну, ты даешь… Почему ты рыжая?
— Я еще только начала, — сказала Лушка.
— Что начала? — спросил Мастер.
— Рыжеть, — ответила Лушка. — Я буду как пожар.
И просунула руку в ромбовидную ячею, и прикоснулась к белому сиянию. Цветы прозвучали снежным аккордом. Рука Мастера дрогнула.
— Двести двадцать вольт… — пробормотал он. — Так и убить можно.
Рука Лушки отгородилась решеткой.
— Ладно, я преувеличил. Не больше сотни…
«Такой маленький мальчик… Что мне с ним делать?»
— Лу, ты изменилась, — сказал мальчик.
— Да, — отозвалась Лу.
— Этот дом пошел тебе на пользу, — пошутил мальчик.
— Сумасшедший дом, — пошутила Лу.
Они вслушивались в свои интонации и узнавали по ним больше, чем сообщали уклоняющиеся взгляды.
«Я три года не видела цветов».
«Это совсем не ты».
«Наоборот, теперь уже я».
«Я ждал, но не знал, как это будет».
— У меня впечатление, что мы с тобой на ковре, и я не уверен в исходе встречи, — признался он.