Светлячок надежды
Шрифт:
– Слава богу!
– Это единственное предложение, которое мы получили. Причем хорошее.
Я встаю и начинаю ходить по комнате. Когда агенты начинают тебя продавать, это беда.
– Сколько, Джордж?
– Не забывай, Талли…
– Сколько?
– Пятьсот тысяч долларов.
Я останавливаюсь.
– Ты сказал, пятьсот тысяч?
– Да. Авансом. Не считая роялти.
Я быстро сажусь, почти падаю. К счастью, рядом оказывается кресло.
– Ага.
Я понимаю, что в обычном мире это большие деньги. Я не родилась в рубашке. Но столько лет прожила в другом, необычном мире, что названная
– Другого нет, Талли. Но это может стать твоим возвращением. Твоя жизнь – это история Золушки. Ты можешь снова завоевать мир.
У меня кружится голова. Я задыхаюсь. Мне хочется кричать, плакать, ругаться – так это несправедливо. Но я прекрасно понимаю, что выбора действительно нет.
– Согласна, – говорю я в трубку.
В ту ночь я слишком возбуждена, чтобы заснуть. И в одиннадцать часов бросаю бесплодные попытки. Минут десять просто брожу по своей темной квартире. Один раз я едва удерживаю себя, чтобы не зайти к Маре и не разбудить ее, но понимаю, что это эгоизм, и сопротивляюсь желанию открыть ее дверь. Наконец в половине двенадцатого я решаю приняться за работу. Может, работа над книгой поможет.
Я снова забираюсь в постель, ставлю на колени ноутбук и открываю последний документ. Вот он: «Второй акт». И синий экран. Я смотрю на него так пристально, что начинаются галлюцинации. Мне кажется, что я слышу шаги, звук открывшейся и закрывшейся двери. Потом снова наступает тишина.
Исследование. Без него мне не обойтись. Я все-таки должна собраться с духом и изучить содержимое коробок в кладовке.
Больше откладывать нельзя. Налив себе бокал вина, я спускаюсь в подвал. Опускаюсь на колени перед коробкой и приказываю себе не раскисать. Напоминаю, что издательство «Рэндом хауз» уже купило эти мемуары и заплатило за них. Осталось лишь рассказать историю моей жизни. Я не сомневаюсь, мне удастся найти нужные слова.
Я беру коробку с надписью «Королева Анна» и открываю ее. Вытаскиваю альбом и кладу на пол рядом с собой. Я еще не готова открыть эту коллекцию своих грез и страданий.
Наклонившись, я заглядываю в темное нутро коробки. Первое, что мне попадается на глаза – потрепанный плюшевый кролик.
Матильда.
У нее не хватает одного черного блестящего глаза, а усы, похоже, подрезаны. Подарок бабушки, моя лучшая подруга в детстве.
Я откладываю Матильду в сторону и снова запускаю руку в коробку. На этот раз мне попадается что-то мягкое, и я извлекаю на свет серую футболку с изображением гориллы Магиллы [21] .
21
Магилла – персонаж детской телевизионной передачи.
Моя рука дрожит. Зачем я ее сохранила?
Не успев еще задать себе этот вопрос, я понимаю, что знаю ответ. Футболку купила мне мама. Насколько я помню, это ее единственный подарок.
Воспоминания нахлынули на меня.
Я маленькая – года четыре или пять. Я сижу на своем стульчике за кухонным столом и играю ложкой вместо того,
– Моя Таллула, – говорит женщина и нетвердой походкой приближается ко мне. Пахнет от нее странно – каким-то сладким дымом. – Ты скучала по своей мамочке?
Наверху звенит звонок.
– Это дедушка, – сообщаю я.
А потом я вдруг оказываюсь на руках незнакомки, и она бежит из дома.
Бабушка бросается за нами и кричит:
– Стой! Дороти…
Женщина говорит что-то, прибавляя слова, которых я не понимаю. Потом она спотыкается, и я выпадаю у нее из рук и ударяюсь головой об пол. Бабушка кричит, я плачу, а женщина снова хватает меня.
Я помню, что она просит называть ее мамой. Помню, каким жестким было сиденье в ее машине и как меня высадили на обочине дороги пописать. Помню запах дыма в машине и ее друзей. Они меня пугали.
Я помню шоколадные пирожные с орехами. Она кормила меня ими. Я ела их, а она смеялась, когда я упала и меня начало тошнить.
Я помню, как очнулась на больничной кровати с приколотой на груди запиской с именем: ТАЛЛУЛА РОУЗ.
Кто была та женщина? Я спросила у бабушки, когда она пришла забрать меня.
– Твоя мама, – сказала бабушка. Я отчетливо помню эти слова, как будто слышала их только вчера.
– Мне не нравится жить в машине, ба.
– Конечно, не нравится.
Я вздыхаю и возвращаю футболку в коробку. Возможно, написать воспоминания – не самая удачная идея. Я отодвигаю коробку и выхожу из кладовки, на этот раз не забыв запереть замок.
15
– Знаешь, тебе совсем не обязательно каждый раз провожать меня к врачу, – говорит Мара. Сегодня понедельник, яркий и солнечный день в конце июня, и мы идем с ней по Ферст-стрит к рынку.
– Знаю. Но мне хочется. – Я беру ее под руку.
За те две недели, что Мара живет со мной, я усвоила одну вещь: быть ответственным за детей трудно и страшно. Каждый раз, когда Мара идет в ванную, я боюсь, что она там режет себя. Я роюсь в мусоре и пересчитываю пластинки лейкопластыря в каждой упаковке. Я боюсь отпускать ее от себя. Постоянно пытаюсь вести себя правильно, но – следует честно признать – моих знаний о материнстве не хватит даже на то, чтобы наполнить пластмассовый стаканчик от желе.
Теперь, в приемной доктора Блум, я открываю ноутбук и смотрю на пустой синий экран. Пора приступать, двигаться к цели. Я обязана.
Мне понятно, что нужно делать. За свою жизнь я прочла множество автобиографических книг. Начинаются они всегда одинаково – с предыстории. Необходимо, если можно так выразиться, подготовить почву, очертить общую картину жизни, а уж потом приниматься за подробности, познакомить читателей с местом действия и персонажами.
Ну вот, опять. В этот раз меня останавливает то же, что и всегда: я не могу писать о своей жизни, не зная истории своей семьи. И своей матери.
Я почти ничего не знаю о ней, а об отце и того меньше. Мое прошлое – черная, зияющая пустота. Неудивительно, что я никак не могу начать.