Светлые аллеи (сборник)

Ладченко Владимир

Курослепов и говорит:

— А ты, Вася, собак любишь?

— Нет, — отвечаю, — Злые они. — и шрамы на ноге показал.

А он говорит:

— А я люблю! — потом вздохнул и говорит: — Давно это было. С лучком помню…

И после этих роковых слов что-то нам жрать изо всех сил захотелось. Соки в животе пошли. А из пожрать у нас кусок хлеба. Но правда с солью. Но соль — не сало, много не съешь.

Курослепов и говорит:

— Пошли ко мне. Картошки хоть пожарим. В мундире.

— А жена не заругает? — спрашиваю.

А он:

— Так я же развёлся.

Стали

мы у него картошку жарить. Ищем, ищем, а картошки-то и нет. Курослепов нервничает:

— Я же, говорит, отлично помню. Вот здесь, говорит, четыре штуки лежало. С глазками. Картофель сорта «Элка».

А потом говорит:

— Тьфу ты, ёлки-палки! Я и забыл. Когда с женой разводились, имущество делили — картошка ей досталась. А мне соль.

Закуски фактически нет. А я без неё не могу. Обратный процесс начинается. Но с другой стороны выпить невероятно охота.

Я говорю:

— Может чего в холодильнике есть?

— Может и есть, — говорит Курослепов. — Но сам холодильник полностью отсутствует. Бартер на деньги. Когда я с похмелья, у меня цены на всё предельны снижены.

Кое-как, давясь и закусывая солью, допили. И как говорится, «нехватка дров». Пошли за водкой ещё.

Я говорю:

— Давай вместо двух возьмём одну бутылку и что-нибудь пожрать. Хлеба там, семечек каких.

— Это несерьёзно — отвечает Курослепов — Я тебя может быть в последний раз уважаю, а ты себя так малодушно ведёшь. Такие детские фантазии в голове.

Выходим из магазина, а тут какая то собачка бежит с грустными глазами. В сторону помойки. Хвостик туда-сюда. Но плюгавенькая, кила на три. Курослепов собачке той говорит: «Куть-куть», приласкал её, да так лаская и поглаживая, шею ей нечаянно и свернул.

— Боже мой! — говорит — Какое ужасное несчастье! Какой я неосторожный!

Но отдышался немного и успокоился. Говорит:

— Хорошая смерть. Лёгкая. В любящих руках. Она нам ещё «спасибо» скажет: Сели опять у Курослепова, тем более вставать уже не можем. И не чокаясь. Каштанку поминаем. А бульон в кастрюльке вкусно бурлит. Тем более с солью. А вечером за водкой ещё раз бегали.

В общем, хорошо провели время. Активно. А собачка та у меня по сию пору в глазах стоит. Особенно, когда жрать хочется. Но это между строк.

Деловой человек

Я вышел из дома чудесным весенним утром. Только в апреле случаются такие утра, гулкие как бубен и прозрачные навылет. Самое время для надежд и свершений. И у меня впереди была уйма дел и всё нужно успеть. Я даже записал в блокнотике, что нужно сделать и свершить. Так поступают все деловые энергичные люди, знающие себе цену, и мне хотелось на них походить.

Первым и подчёркнутым пунктом стояло «Люба». Пометка «срочно».

Пока муж не вернулся с работы — он у неё работал каким-то вахтовым методом и оторванным от дома — отсюда частые разлуки. И вот я решил навестить его тоскующую супругу, пока он завтра не приехал. Нащупывая в кармане презервативы, я подошёл к знакомому подъезду. И мужа Любы действительно не было дома, то есть в квартире — он стоял возле подъезда и о чём-то курил

с двумя мужиками. Наверно рассказывал про свой вахтовый метод. Слава богу, он меня не знал. Но отступать было подозрительно — я со случайным видом поднялся на пятый этаж, постоял там минуту и спустился вниз, будто бы к кому-то заходил, но не застал дома. На меня не обратили внимания, но всё же посмотрели. А муж Любы вдруг яростно зачесал лоб, где обычно у нормальных мужей находятся рога. Видимо долетели какие-то мои флюиды. Я зашёл за угол, вытер платочком лоб и пощупал сердце. Оно билось, как у зайца — быстро и трусливо. Так оно бьётся у всех, кто ворует чужое или наставляет другим рога. «В этот день Штирлиц был как никогда близок к провалу» — с приятной хрипотцой Ефима Копеляна сказал мне внутренний голос. Я представил свой провал и у меня заранее заныли все зубы.

«Что ж, облом, — подумал я, — а в целом всё получилось очень удачно. Могло быть и хуже». Я посмотрел в свой блокнотик и поехал через весь город к другу Валере. Посоветоваться насчёт того кобелька и вообще уточнить некоторые вопросы. Валера был спецом по охотничьим собакам, а мне предлагали купить пса охотничьей породы. А то я однажды уже покупал гончего кобелька, а он вырос и оказался таксой. И к тому же неожиданно ощенился. «Только бы Валера был дома», — думал я, трясясь в автобусе и обозревая окраины. Валера оказался дома, но дверь открыла жена и сказала:

— Иди полюбуйся!

С таким видом, как будто речь шла о цветущей сакуре. Я полюбовался. Валера пьяный лежал на диване, погружённый в алкогольную кому, и на нём играли в догонялки дети. У его открытого рта восторженно кружили счастливые мухи. Стояла страшная вонь.

— Семь дней уже так — поделилась жена, когда мы пили чай на кухне — Я больше не могу. Хоть из дома беги.

Я узнавал Валеру, он был во всём максималистом, особенно в запоях. Почему— то они длились у него ровно десять дней. Тютелька в тютельку. Такое развитое чувство времени у человека.

— А ты не беги, — сказал я — Через три дня он поправится и наберёт форму.

— Хоть ты уж с ним не пей, — попросила жена, когда я надевал ботинки.

— Хорошо, — соврал я, дал ей немного денег и ушёл.

Пломбировать зуб идти было ещё рано и я с часок побродил по городу. Когда я бродил, меня обрызгала грязью новорусская иномарка, а после, подкравшись сзади, чуть не задавил трамвай. Ходить по городу без денег было неинтересно и я сел на лавочку отдохнуть. Но лавочка стояла в аккурат под деревом, а в аккурат с дерева гадили птицы и своим капанием омрачали мне весь отдых.

У стоматолога меня ждал очередной облом — сломалась бормашина.

Какой то хомут полетел. Настроение у меня улучшилось.

— Но дёргать то можно, — убеждал меня трудолюбивый стоматолог по имени Женя.

— Давай я тебе чего-нибудь выдерну. Вот хотя бы этот сверху. Могу даже сделать скидку.

Я испугался.

— Ну вот ещё, — сказал я ему — Много вас таких. И вообще неправильно.

— Что неправильно?

— Ты говоришь, выдерну чего-нибудь, а надо выдерну кого-нибудь. Зуб это кто-то, а не что-то. Он же одушевлённый.