Светоч русской земли
Шрифт:
– Дурак - он, твой Терентий, х...ый наместник! Коня отобрал! Ха, ха, ха! Пущай подавится моим конём, мозгляк! Да я бы на евонном мести! Да всех... В рот!.. Бабы там, девок энтих, - табунами бы шли! Которую захочу! Тотчас ко мне на постелю! Стада конинные! Порты! Рухлядь! Серебро! Вы, вси! Ползали б передо мной на брюхах!
– Ползали, ползали! - подмигивая Варфоломею, отозвался один из кметей. - Да ты испей! Авось и сам до дому доползёшь!
– А што! Доползу! Пра-слово... Да я! Да ему...
– И полилась брань.
Варфоломей уже не мог больше слушать похвальбы барышника. Выйдя на волю, он почувствовал,
Возможно, Терентий Ртищ был и прав, что поступил так! И представив на миг обиженного Несторку на месте Терентия Ртища, Варфоломей почувствовал, как его замутило.
Московский суд, который творил в Радонеже наместник, может, отвечал больше воззрениям местных жителей на природу власти и был даже понятнее им, чем разборы дела, устраивавшиеся его отцом в Ростовской земле! Да, похоже, было, что и Несторка в глубине души признавал правоту наместника, ответившего насилием на похвальбу смерда. И что тогда должен делать и что думать он, хотевший вступиться за обиженного?!
Глава 6
Таскаясь в челядню, где он обучался рукомеслу у Тюхи, Варфоломей наслушался всякого. Уже и приметы, и наговоры, и значения вещих снов, и вера в птичий грай стали ему ведомы. Узнавал он из речей, что вели при нём, не стесняясь подростка, жёнки, кто с кем дружит, и кто на кого сердце несёт, какая Фёкла или Мотька к кому из мужиков бегает на сторону, и от кого родила дитя вдовая Епишиха, и для кого дела варит кривая Окулька приворотное зелье. Он всё запоминал, не вмешиваясь ни в бабьи пересуды, ни в толковню мужиков, и, возвращаясь к себе в терем, открывая доски книжного переплёта, думал о том, как же теперь совместить слышанное только что, и слова церковных поучений? Жизнь нельзя ломать и корёжить, это он уже постиг сердцем. И тогда - не самое ли достойное и мудрое - монашеская жизнь? Рядом и не вместе. С миром, но не в миру. Для руковожения и проповеди Заветов Христа!
От этих мыслей он и решился однажды на дело, едва не стоившее ему головы.
Про радонежского колдуна, Ляпуна Ерша, много говорили в городке. Водились за ним присухи, порчи молодых, насыльные болезни, порча коней и погубление младенцев по просьбам гульливых жёнок... Но последнее, что всколыхнуло Радонеж, была гибель Тиши Слизня, что никогда и мухи не обидел, всем готовый услужить и помочь.
С Ляпуном они не ладили давно. Тиша лечил травами, пользовал скот, часто ничего не беря за свои труды, и всем тем, а паче своей добротой, постоянно становился поперёк каверз Ерша.
Тут они вроде бы помирились, и даже положили вместе рубить деревья. А в начале Филипьева поста Тишу Слизня задавило деревом. Слух о том, что дело не так-то просто и что без Ляпуна тут не обошлось, потёк по городку. В лицо, однако ж, колдуну никто ничего не говорил. И на рассмотрении у наместника так и осталось: в гибели виноват сам, не поберёгся.
Тюха, объясняя Варфоломею событие, ворчал:
– Дак, ково тут, сам!
Варфоломей отыскал делянку, где произошло несчастье. Осмотрел дерево, не убранное до сих пор.
Тут, на месте, всё казало яснее ясного. Только со злого умысла можно было так уронить дерево, не окликнув напарника. Люди Терентия Ртища поленились проверить.
Домой Варфоломей возвращался задумчивый. Вечером, в челядне, спросил Тюху, что ж он всё знал, а не повестил об этом наместнику?
– Ишь ты, борзый какой! - сказал Тюха, покачав головой. - Ляпун-то - колдун, ево и не взять никак! Любой страже глаза отведёт, а опосле житья не даст, мне ить из Радонежа бежать придётся!
Когда в этот вечер Варфоломей выходил из челядни, ноги повели его в конец деревни, а там, по тропке, к дому Ляпуна, утонувшему в снегах. В сумерках уже смутно отделялась граница леса и неба. Ноги ощупью находили след.
Кобель рванулся на цепи, взвыл, царапая лапами снег, когда Варфоломей, подскальзываясь на обледенелых плахах крыльца и тыкаясь в сенях, нашаривал рукоять двери.
– Кого чёрт несёт!
Дверь швырком отлетела в сторону. Ляпун Ёрш вывернулся в проёме, дыша перегаром, косматый, вглядываясь в темноту.
Варфоломей ещё не знал, что скажет или сделает, но тут, услышав брошенное в лицо: "Пшёл!.." - с густым, неподобным окончанием, отпихнул плечом хозяина и полез в жильё, освещённое огоньком сальника.
Пахло кровью, палёной шерстью и смрадом кож. Ляпун Ёрш вцепился в плечо Варфоломею и так и вволокся в избу.
И хохотнул:
– А-а! Ростовской! Чаво, не куницу ли куплять хошь?
Клоня башку с павшей на глаза космой волос, лыбясь, он ожидал ответа, загораживая гостю проход, в глазах копилась злоба.
– Ничего, - сказал Варфоломей. - Поговорить пришёл!
– Так значит! Поговорить! А мне ентих разговорщиков не надоть! Он качнулся, рукой нашаривая, что потяжелей.
– Сядь, Ляпун! - сказал Варфоломей. - Со мной ли, с Господом, а тебе говорить придётся!
Ёрш засопел, вскинул зраком и протянул:
– С Го-о-осподом?! Да ты не от Ево ли, часом, идёшь?
Лицо Варфоломея стало наливаться румянцем. Глаза отемнели. Настал тот миг, который приходит перед боем или взрывом бури.
Перед ним, в глиняном светильнике, прыгая, мерцал огонёк, выхватывая из темноты то стол, заваленный обрезками кожи и шкур, деревянными и железными скребками, сдвинутой к краю прокопчённой корчагой с варевом и полукраюхой чёрного хлеба, то пузатую, глинобитную печь, то полицу с глиняной и медной утварью, то развешанные над головой сети, то груды копыльев и полуободранные барсучьи туши на полу.
Решившись, Варфоломей сказал:
– Тишу Слизня ты убил?!
Ляпун качнулся, миновав чан с чёрной жижей, и ринулся на Варфоломея, схватив его измаранными в крови руками за грудки. Варфоломея шатнуло взад и вбок, но он устоял и сжал, выворачивая запястье, руки Ерша. Минуты две боролись, но вот Ёрш ослаб, его руки разжались, и он, отпихнутый Варфоломеем, отлетел до середины избы.