Светоч русской земли
Шрифт:
– Там иное! Как же можно сравнивать: неведение Истины или нежелание Её знать! Ежели кто обещался дьяволу, того уже светом Истины не просветишь... А ты, никак, Ляпуна обращать в христианство надумал?
– Я упал...
– сказал Варфоломей.
– Ну, дак не падай больше! - сказал Стефан, обрывая разговор.
– Мать исстрадалась!
Впрочем, пролежал Варфоломей недолго. А Ляпун пропал из Радонежа, и до времени о нём не было слышно.
Мать как-то обмолвилась, сидя за шитьём.
– Скорей бы Стефана оженить, да и вас с Петром тоже! Мы с отцом - старые уже, уйдём в монастырь. Дом без хозяйки - сирота!
– Я, мамушка, о женитьбе не думаю! - сказал Варфоломей. - Хочу послужить Господу!
Мария посмотрела на него и перекусила нитку.
– Гляди, сын! В монастыри уходят больше в старости, к покою, опосле мирских трудов...
– Подумала, помолчала и добавила.
– Ну, как знаешь, не неволю.
О женитьбе Варфоломей не думал. Он рос, вытягивался, становился шире в плечах, огрубело лицо, явилась юношеская, проходящая к мужеству, неуклюжесть. Но всё уходило в силу рук и в пытливость ума.
И Нюше он отвечал чистосердечно, когда она, подсаживаясь к нему, смотрела, как Варфоломей ладил по просьбе девушки берестяную коробочку для иголок и ниток, и заглядывала, и касалась его плечом, и пальчиками трогала руки юноши, удивляясь, как он такими большими пальцами выплетает и узорит такую крохотулю? И, поглаживая его, спросила:
– Правда ли, что ты пойдёшь в ченцы?
Варфоломей, действуя кочедыгом, кивнул головой:
– Да!
Нюша нахмурила бровки, замерла и стала ластиться:
– Расскажи чего-нибудь! - попросила она. И он, не отрывая глаз от дела, начал рассказывать: про египетских старцев, Герасима и льва, девушку, прожившую неузнанной в мужском монашеском платье, про Алексея Божьего человека... А она сидела, поглядывая искоса на него, примолкшая, и клонила голову, изредка вздыхая, а то начинала водить пальчиком по запястью Варфоломея, щипать, дурачась, пух бороды, а потом захохотала, недослушав, вскочила, побежала и, повернувшись от двери, позвала:
– Бежим играть в горелки!
С Нюшей ему - хорошо и спокойно. Теплеет внутри и хочется так и сидеть рядом, что-то делая, и чтобы она дурачилась, и выспрашивала, и дышала в ухо, водя соломинкой по шее, и - ничего больше! Его решению идти в монахи Нюша не могла помешать. Так думал он. Да так, до поры, и было. Плотское пока не волновало, не мучило Варфоломея. Может, ещё и потому, что он с детства установил для себя строгую, полумонашескую жизнь: мало спал, умеренно ел и непрестанно трудился. Всё, чем будущий Сергий впоследствии изумлял свою братию, все его умения были приобретены им в эти годы.
***
В марте валили деревья, возили лес на хоромы. Возили помощью, самим бы и не сдюжить. Тормосовы подослали людей и сами помогли.
Когда обтаяло, на дворе уже высилась груда окорённых, истекающих смолой брёвен, и уже руки чесались взяться за топорище и повести толковню топоров.
Зелёным пухом овеяло вершины берёз, девичьи хоры потекли над рекой. На Троицу завивали берёзку, парни угощали девиц пряниками, а те их отдаривали яйцами; и ладили упряжь, пахали и сеяли, чистили пожни, выжигали лес под новые росчисти. Хозяйство
Осенью, когда собрали урожай, свезли и обмолотили снопы и засыпали хлеб в житницы, ушёл Яков к наместнику Терентию Ртищу, простясь и оставив после себя налаженный в доме порядок.
– Воин - я! - объяснил Яков Кириллу. - Место дают старшого, буду в дружине, там, авось... И парень у меня растёт, куды его?
– Христос– с тобой, Яша! - сказал Кирилл. - Не корю! Мне, видно, - уже в монастырь пора, а тебе - смотри сам!
– Тимоху, батюшка, выгнал я, лодырь - он, да и на руку - нечист. Ты его назад не бери, горя примешь! - напутствовал своего господина Яков.
– Даньша, коли не уйдёт, будет тебе вместо меня. Да и Стефан ноне - уже с понятием. Прости, боярин! - Яков рухнулся в ноги.
Кирилл поднял его, и они трижды расцеловались. По-хорошему, по совести расстались. И всё-таки это было бедой. Рушился дом. Вместо прибытков, доходов и кормов оставалось всё меньше слуг, наваливалось всё больше работы на плечи сыновей, и - где там научение книжное! Посев, покос, жнитво, молотьба, навоз, дрова, сено... А выйдут льготные годы? Прибавятся сюда дани-выходы, кормы, повозное, та же ордынская дань, мирские тяготы... Каково будет Стефану - нравный, гордый! И сыны себя обратят в крестьян! А случись ратная пора, не иначе идти им кметями, в радонежском городовом полку. Броней - и тех у его сыновей нет!
Кирилл давно начал сдавать, а тут одряхлел как-то сразу. Может, не столько от тяжких трудов, сколько от безнадёжности этих трудов. И хозяйство порушилось бы, если бы не помощь Тормосовых, если бы не Онисим, что, схоронив в одночасье жену и своего младшего сына, всё больше прилеплялся к семье Кирилла.
Помощью молотили снопы. С умолота пировали в доме Кирилла. И вроде бы не много лет прошло с тех ростовских застолий, а как изменилось, как опростело всё! И уже не в шелку, а в посконине сидят за столом знатные ростовские мужи, и серебро почти исчезло со стола, глиняная да деревянная посуда стоит перед ними. Да и блюда - попроще. И уже не двоезубой серебряной вилкой, а рукой ухватывает жаркое с деревянной тарелки Тормосов, кромсает засапожником ногу гуся и хрустит ей так, как привык на домашних пирах с холопами и прислугой. И речи ведутся про урожай, жнитво, умолот, а о том, что творит в Орде Иван Данилыч или Александр Тверской, разве пару раз и упомянут. Онисим, бывало, ввалится, начнёт вещать, что творится там, наверху, в Москве, куда поехал великий владимирский князь да кого вызывают на суд к хану, - рассказывает, а словно всё это уже и не трогает. Иные заботы у всех на уме: не вымерзло б яровое, не залило бы покосов водой, да почём сало, говядина и кожи? Нынче льгота вышла, приходится и дани давать, и на ордынский выход собирать серебро!
Но и проще, сердечнее стало застолье! После работы с цепом, после совместной страды, теснее и ближе становился круг ростовской родни. Ветшала, уходила в небылое боярская слава и роскошь минувших времён. Являлись иные, дражайшие, сердечные связи. И пока они - живы, пока уработавшиеся на помощах родичи, попарясь в бане, вместе сидят за праздничным столом и поют, любуясь друг другом, и смеются и шутят, и черпают ковшами пиво из братины, и готовы друг за друга, почитай, и себя отдать, ничто ещё не окончилось и не изветшало на Земле для русского народа!