Свежий ветер
Шрифт:
Однако сама идея, что он когда-либо сможет встать рядом со мной, казалась фантастичной, а я просто… Я просто хотела, чтобы он очнулся, вот и все. После всего, что я сделала, если мне и причиталась награда, то я желала именно этого. Я никогда не стану просить ни о чем более. Я ни о чем больше и не мечтала.
– Это просто несправедливо, - продолжила я, стараясь оставаться настороже, но в то же время нервно теребя пальцы и неотрывно глядя на покрывающие внутреннюю поверхность локтя Кайдена синяки, оставшиеся от бесконечной смены игл капельницы. – Между нами говоря, я не ожидала, что хоть кто-то из нас выживет – особенно я – и теперь,
Что-то теплое коснулось моих пальцев, и, подняв голову, я увидела, что Лорен протянула руку и накрыла мою ладонь. Я встретилась с ней взглядом, и выражение ее лица было таким нежным, таким искренним, что я мгновенно внутренне подобралась. Ей было все равно, что ее сын едва не погиб, спасая мою жизнь. Ее не волновало, что это была моя вина. Казалось, она смотрела сквозь мои расплывчатые формулировки и путаные ответы прямо в мою душу и видела что-то, достойное спасения. Подобно ее сыну, с ней было слишком легко разговаривать. Она располагала к себе, без труда выведывая нужные ей ответы, а я не могла даже разозлиться на нее, потому что она не допрашивала меня, не делала это нарочно… она просто была милой. Она улыбнулась, и я осознала, что, несмотря на всю проявленную мною осторожность, выдала себя.
– Что бы ни случилось, - сказала она, - я рада, что он находился на «Нормандии», с вами. Я рада, что у него был кто-то вроде вас.
Я уже открыла рот, чтобы ответить «спасибо за доверие» или «я тоже рада, что он был с нами», но что-то сжало грудь, лишая голоса; кожа покрылась мурашками, словно мое тело извещало о том, что я вот-вот сломаюсь.
– Спасибо, - тихо ответила я, стараясь сохранить тон спокойным и ровным, в то же самое время пытаясь придумать, как вырваться из этого помещения. – Я… эм… Мне нужно идти.
Я встала, вытащив руку из-под теплой ладони Лорен, отказываясь смотреть в ее широко распахнутые доверчивые глаза или на безжизненное тело Кайдена.
– Коммандер…
– Мне надо на физиопроцедуры, - пояснила я, демонстрируя левое предплечье, где мои татуировки были выжжены ближе к запястью, отмечая место соединения старого протеза с новым. – Руку оторвало. – Заткнись и уходи, ты, чертова идиотка, просто уходи. – Еще увидимся.
Я развернулась и вышла из его палаты, не оборачиваясь и стараясь двигаться как можно быстрее по направлению к моей собственной. Мышцы походили на желе, горло горело от боли, глаза щипало, и в груди…
Я бездумно открыла оказавшуюся рядом дверь в кладовку и скользнула внутрь. Оставшись наедине с самой собой, я прижала ладонь ко рту, надеясь заглушить рвущийся наружу всхлип. Прислонившись к стене, я сползла на пол и свернулась калачиком у какого-то стеллажа, чувствуя, как горячие слезы текут по щекам, а все тело сотрясают рыдания. Молчаливые вскрики обжигали ладони неровным дыханием, меня трясло от гнева, и горя, и всепоглощающей боли, внезапно обрушившихся на меня подобно бетонной плите.
Снова и снова ко мне возвращались ее слова: «Я рада, что у него был кто-то вроде вас», и каждый раз новая вспышка боли пронзала меня. Я бы никогда не
Да, у него была я, и что он получил от меня, кроме горя, и боли, и полной зависимости, и злых слов? Размытое обещание, что когда-нибудь, после войны, все изменится к лучшему? Я думала, что, выжив, стану новым человеком, свободным от этого гнева и страданий, я полагала, что буду способна что-то дать в ответ, а не только высасывать его собственные силы. На «Нормандии» выражение «после войны» представлялось ярким светом где-то на краю мира, мифическим местом, где сбудутся наши мечты, и надежды, и желания. Но все знали, что фантазия никогда не воплотится в реальность. Моя реальность даже не казалась реальной. Пока еще нет.
Для Кайдена же война еще не закончилась.
Я подтянула ноги к груди и обхватила их руками, уткнувшись лицом в колени. Хватая ртом воздух, я пыталась успокоиться, но тщетно. Я вспоминала последние четыре года, все то, что сделала, всех тех, кого встретила, то, как они изменили меня, и сейчас мне казалось, что я вернулась к тому, с чего начинала. Черт, я снова чувствовала себя ребенком, вдруг оказавшимся в незнакомом мире, не имея и понятия о том, как в нем выжить. Только… только это было еще хуже, потому что прежде я всегда находила для себя новую битву, а сейчас у меня не осталось ничего. Мне полагалось выздоравливать, восстанавливаться, строить новую жизнь, но я не знала, как. Я не знала, каково это – жить в мирное время. Я чувствовала умиротворение, только лежа рядом с Кайденом.
Глупо было привязывать все свои надежды и мечты к одному мужчине, забывая, кем была до него. Однако глупая или нет, это была моя действительность.
Медсестра, остригшая мне волосы, предупреждала о возможных эмоциональных расстройствах, всплесках, приступах ярости или вины. Уверенность в том, что это нормально, не помогало. Точное понимание того, почему мое тело и разум заставляют меня пройти через эту эмоциональную встряску, не помогало. Я знала лишь то, что заперла себя в гребаной кладовке, чтобы никто не стал свидетелем моего срыва, и что никогда прежде не чувствовала себя настолько одинокой.
Когда я думала о своем будущем до назначения на «Нормандию», то видела только медали, повышения, новые волнующие звания вроде Спектра, которые я могла бы поставить перед своим именем, если только докажу, что достойна их. Тогда меня ждали захватывающие миссии, одна битва за другой бесконечной чередой. Оставаясь наедине с Кайденом, я могла вообразить время, когда мы сможем быть рядом друг с другом, не волнуясь ни о чем, когда нас никто не станет прерывать, как тогда, три года назад в моей захолустной квартире, когда я позволила себе поверить, что это будет длиться вечно. Я понятия не имела, что таило наше будущее, и пусть порой это пугало меня, я все же ждала его. Мне необходима была эта мечта в те нелегкие дни, когда все остальное потеряло цвета.
Я любила его, всегда любила. Он принадлежал мне, а я принадлежала ему – на какое-то непродолжительное время мы были друг у друга, а сейчас… Сейчас у нас не было ничего.
Это просто глупо! Он, скорее всего, никогда не придет в себя, а у меня все еще есть моя жизнь, мое тело, большая часть команды, мои звания, медали, деньги, люди, которые заботились обо мне. Большинство не имело и десятой доли от всего этого. Я говорила себе, что мне не о чем печалиться, ведь так многие потеряли куда больше.