Сводный монстр

Ветрова Роза

Закончив, бросила полотенце на пол и отправилась искать одежду. Все было размытым, свет в комнате был тусклым, но даже он сейчас ни капли не помогал. Наверное потому, что глаза застилали слезы. Слезы горечи, обиды и унижения.

Нашла на кровати свитер, под ногами валялась юбка, колготки. Кое-как натянула юбку со свитером, колготки просто смяла в ком, зажимая в руках. Нащупала брошенный телефон в углу кровати, обхватила трясущейся ладонью, и побрела на выход, ощущая под ногами разбросанные конверты.

Теперь они мне не нужны.

В

коридоре стояла пугающая тишина, протянула руку к стене и на спотыкающихся ногах отправилась в свою комнату. Опоздало ощущаю, что иду совсем босиком. Мягкие угги валяются где-то под его кроватью… Но возвращаться не стала. Ни за что бы не стала, даже если бы был чертов ключ.

В своем номере первым делом иду в ванную и отмываюсь, глотая горячие слезы вместе с хлорированной водой из душа. Хочу просто плакать, чтобы стало чуточку легче, чтобы тяжкий груз свалился с плеч. Но легче не становилось…

Сдавливая плач, выключаю воду и насухо вытираюсь. Укутавшись в халат, достаю запасную линзу и, наконец, начинаю видеть нормально.

Не теряя времени, открываю интернет и покупаю билет домой, воспользовавшись картой матери. Завтра она будет звонить и спрашивать, но все это только завтра… А сейчас мне ни о чем не хочется думать, анализировать и так далее. Даже плакать уже не хочется. Эмоционально вымотана. Хочу просто безопасной тишины. К сожалению, ближайший рейс только через пару дней, придется выждать это время здесь. Рядом с ним.

С легкой грустью осознаю, что наступило Рождество.

Вдруг вспомнив про фото кулона, открываю его и решаю удалить, но в последнее мгновение цепляюсь за имя: Рене Мартенс.

Не знаю, зачем я это делала. Говорила сама себе что хочу только убить время, не хотела ничего знать о нем или его близких. Пусть катится к черту. Исчезнет из моей жизни навсегда. Я была наивной дурой, когда согласилась приехать сюда, решила, что в этот раз мы сможем с ним поладить. Но он лишь в очередной раз сделал мне больно.

Но словно на автомате открыла переводчик в интернете, выбрала немецкую раскладку электронной клавиатуры и начала вбивать текст с фото. Не знаю зачем, может там и вовсе окажется длинное скучное пожелание. Но одно слово, точнее имя в тексте заставляет вздрогнуть. Макс. И номер телефона рядом, адрес. Что это такое? Словно собачий ошейник.

Кое-как напечатав текст по-немецки, нажимаю кнопку «перевести» и смотрю на текст. Переводчик перевел немного коряво, но общий смысл был примерно понятен. От прочитанного что-то шевельнулось в глубине мой души, мучительно корябая грудь, что-то похожее на жалость.

«Привет! Меня зовут Рене Мартенс, у меня болезнь Альцгеймера, иногда я теряю память. Если я веду себя странно, не могу вспомнить свое имя или другую информацию о себе, то, пожалуйста, позвоните моему сыну Максу по телефону… или отведите по этому адресу. Он знает, что делать. Спасибо».

Вспоминаю женщину на фото на его комоде, и фотографию в траурной

рамке, что видела много лет назад. Теперь понимаю, что это одно лицо. Его мать умерла от болезни Альцгеймера? От нее вообще умирают? Или она умерла от чего-то другого? Жгучее чувство стыда обжигает. За эти годы я даже ни разу не поинтересовалась, как умерла супруга Юргена, как вообще ее звали… Мать однажды обмолвилась, что та была пьяницей. Неужели это ложь, просто прикрытие для маленькой девочки? И вообще, когда мать и Юрген стали встречаться? Она еще была жива? Боже мой…неужели?

От вихря вопросов в голове начинает лихорадить, и я не откладываю это все в долгий ящик. Набираю мамин номер, нетерпеливо слушая длинные гудки. Наверное, разница с Бали по времени есть, но сейчас мне наплевать.

— Привет, Верунчик, — защебетала мать в трубку, на фоне слышится плеск воды.

— Мам, — без приветствий начала я. — Ты знала, что у Рене была болезнь Альцгеймера?

Я специально четко произнесла имя первой жены Юргена.

— Ч-что? — от внезапной атаки замялась мать. Замолчала, что-то обдумывая. И меня словно ошпарило кипятком.

— Ты знала?! Ты знала, что она болеет? И влезла в эту семью?! Мам?!

— Вера, успокойся! — строгим тоном ответила мать, придя в себя. — К чему сейчас ворошить прошлое, это тебя не касается. У нас с Юргеном настоящая любовь.

— Не касается? Ты с ума сошла?! — сорвалась и закричала в трубку. — Больная женщина где-то терялась, сходила с ума от неизвестности, пугливо смотрела на людей, которых не узнавала, а вы в это время строили свою любовь?! Какой кошмар…

— Вера! У них уже до болезни испортились отношения, правда, — лепетала мать, но я лишь скрипнула зубами, чувствуя, как по щекам снова бегут слезы.

— Это из-з ВАС я почти ослепла, — сипло бросила, горло будто забилось острыми иглами. — Вы виноваты!

— Что ты говоришь, это из-за мальчишки, Вера!

— Он лишь отстаивал свой дом! Свою мать! Боже мой… Мы приперлись в их дом, а там был ее портрет в траурной рамке, у него в комнате. Я думала, она умерла давно… Но теперь я вспоминаю, что там лежал свежий черный тюльпан… — Воспоминания сыпались на меня, заставляя дрожать и смахивать слезы ладошкой.

— Остановись! Успокойся. Что он тебе наговорил? Он ненормальный, стоит на учете в одном центре…

— И зная это, ты все равно безжалостно отправила меня сюда? — холодно спросила, перебив.

— Он обещал нам, что все будет в порядке. Юрген занимался с ним все эти годы, заставил пройти терапию. После того, что он наделал… Вера, послушай… — взмолилась она, но я уже не слушала.

— Когда она умерла?

— Что? — растерялась мать.

— Спрашиваю, когда она умерла? Дата смерти Рене Мартенс?

— Я… Я не знаю.

— Ты знаешь. Мам, просто ответь.

— Я не помню.

— Когда он умерла?! — заорала в трубку как сумасшедшая, наверняка перебудив всех на этаже.