Сводный монстр
Шрифт:
— Да, все равно, — безразлично отвечает он, глядя куда-то мне за спину.
— Вот я дура, от кого я ждала помощи… — демонстративно хлопаю себя по лбу. — Ты и сам насильник чертов.
Играешь с огнем, девочка. В горле образовался огромный ком, я замерла.
Пугающе долго он смотрит на меня, не мигая и никак не реагируя на мои слова, брошенные в порыве злости. Мне даже становится не по себе. Словно его здесь нет. А вместо него кто-то другой, жуткий до трясучки. Цепенею в страхе, будто на чужих ногах пятясь назад, но за спиной снова только осточертевший диванчик.
Но вот в
Но я не успеваю ничего придумать. Не глядя на меня, Макс быстрым шагом выходит за дверь и исчезает в коридоре, пока я пытаюсь отдышаться. Ладони, сжимающие края юбки, адски вспотели.
Кажется, он сейчас был не в себе. Все это очень пугает, мне лучше не нарываться, но рядом с ним я теряю голову напрочь, теряю малейшее чувство самозащиты, когда лучше промолчать. Начинаю раздражаться, злиться и выходить из себя. Просто потому что я знаю, что у него рыльце в пушку и вся эта его невозмутимость напускная. Это раздражает, заставляет яростно чесаться от несправедливости.
Очередной храп Томаса приводит в чувство, вздохнув, снимаю с пьянчужки тяжелые ботинки, прикрываю одеялом и ухожу, выключив свет. Перед тем, как прикрыть дверь, краем глаза замечаю грязно-белый затертый ключ. Ключ от всех дверей. Сводный брат его успешно забыл.
В голове мелькают мысли одна за другой, пока я осторожно двигаюсь в сторону ресепшена. Если братец пришел к Томасу, значит он видел нас на камерах наблюдения. А значит, он может увидеть меня и сейчас. Но времени нельзя терять ни секунды, пока он не вспомнил про этот ключ. Выглянув из-за угла, вижу, что он стоит у ресепшена и переговаривается с приставучими чехами. Сейчас я им впервые рада.
Со всех ног несусь к двери его номера, того, что был в самом углу коридора. Теперь я хотела узнать больше о его загадочном расстройстве. Мне необходимо взять его письма. Успеть найти хоть что-то, любой проблеск в его истории.
Дверь тихо щелкнула, и я шустро проскользнула внутрь. Включила свет. Насколько я знаю, камер внутри номеров не было, только в коридорах. У брата, по-прежнему, был идеальный порядок, только брошенные на полу подушки в центре комнаты, привносили сумятицу. Рефлекторно подняла и бросила их на середину кровати, с легким страхом двигаясь к знакомому комоду. Меня немного потряхивает, я сильно нервничаю.
Открыв нужный ящик, неосознанно вздрагиваю, глядя на жестяную коробку со стеклом, перевожу взгляд правее… но там ничего. Писем нет. Открываю другой ящик, перебираю кровавые бумаги, сожалея, что ничего не понимаю по-немецки.
Он знал, что у него будут рыться? Или просто решил от них избавиться? Едкое разочарование растекается по моим жилам, и я делаю попытку отыскать письма в других ящиках. В самом нижнем нахожу очередные странные вещи: тяжелый кулон на толстой цепи, увесистый, такой и носить трудно, старинный гребень, шкатулка. Беру кулон и разглядываю, кажется он открывается. Так и есть, вижу защелку, нажимаю и большой прямоугольник раскрывается. Обычно в кулонах какие-то слова любви или маленькое фото, но в этом имя, фамилия, дата рождения. И длинный текст мелким шрифтом на немецком. Ничего
Под шкатулкой лежит стопка фотографий, но я не успеваю даже дотронуться, позади меня раздается злобный голос брата.
— Ты не это ищешь?
Испугано оборачиваюсь, не зная, что сказать и как оправдаться. Оправданий мне нет, я пришла рыться в его вещах осознанно.
В руках он держит увесистую пачку писем, тех, что я искала.
— Так что?
— Это… Это не то, что ты думаешь, — залепетала я, умоляюще глядя на него. Но синие глаза лишь холодно взирали на меня.
— Да что ты. — Голос чужой, пустой. Я его не узнаю. Стальной тон, железное упрямство.
— Макс, я…
— Видела фотографии?
Сглатываю, понимая, что мне не выиграть в этой битве.
— Нет, — тихо шепчу, мне невероятно страшно, я боюсь его такого.
— Хорошо, — кивает он. И закрывает за собой дверь, пока я лихорадочно оглядываюсь, делая шаги в сторону. Но спрятаться негде.
Хищной пантерой повторяет мои движения, легко и плавно. Следит за каждым мои шагом, не отрывая взгляда синих глаз ни на мгновение, удерживая в мрачном плену темной глубины.
Хорошо, так мне не победить. Прячу свой страх, позволяя ненависти и злости захватить меня всю целиком.
— Ты странно себя ведешь, — обвинительным тоном бросаю ему в лицо. — Неудивительно, что мне хочется все выяснить.
— Что выяснить? — поднимает бровь. За все это время он, кажется, ни разу не моргнул.
— Ты ненормальный, лечишься в долбанной психушке, — мой голос срывается на крик, нервы на пределе.
— Это психологический центр. — Наконец его броня трескается, он вздрагивает и моргает.
— Да то же самое, — завелась я, продолжая кричать. — Я просто хотела узнать твой диагноз! Мы живем бок о бок, твое поведение вызывает вопросы!
Вдруг он размахнулся и швырнул в меня всей пачкой. Письма ударили в грудь и разлетелись россыпью в разные стороны. От неожиданности я зажмурилась, в изумлении приоткрыв рот.
— Читай! — Глаза сверкают от ярости, зубы сжаты так сильно, что слышен их скрип. Заставляя съежиться от нехорошего предчувствия. Кажется, сейчас его лучше не трогать. Но мне не нравится, как он швырнул их в меня, словно он не поступил бы на моем месте точно так же. Лучшая защита — нападение, и я начинаю нападать, сощурив глаза и делая шаг навстречу.
— А чего ты ожидал? — скрестив руки на груди, бросаю в злобе. — Ты меня чуть не изнасиловал в детстве, оставил полуслепой, а тут я узнаю, что ты состоишь на учете в какой-то психушке! Ты гребаный извращенный псих, вот ты кто! Лапаешь меня постоянно…
— А ты и рада ноги раздвинуть, и плевать перед кем, — перебив мою тираду выплюнул парень, сжимая кулаки. На лбу бешено пульсирует жилка. Он уже с трудом контролирует себя, впрочем, как и я.
— Что?! Как ты смеешь?!
— Это ты как смеешь?! Называешь меня насильником! Семь гребанных лет меня все им считают, тогда, как я не трогал тебя и пальцем! Но знаешь что? — Он вдруг приблизился ко мне, в глазах бушевал сильнейший морской шторм, я отшатнулась в страхе от этого дьявола.