Сводный монстр
Шрифт:
Послышался звон разбитого стекла — пустые фужеры упали на мраморный пол и разбились.
— Перестаньте! — суетилась женщина. — Юрген, он же еще ребенок, отпусти его.
— Пошла нахуй, сука! — Макс заорал ей прямо в лицо, она испуганно отшатнулась, и парень злорадно оскалился.
Отец заревел диким зверем, отвесив сыну увесистую оплеуху, отчего тот не удержался на ногах и, потеряв равновесие, спиной назад упал на пол, усыпанный стеклом.
Успел выставить локти, и тут же почувствовал, как в одну руку впился осколок. На несколько секунд их лица — разъяренное отца и плаксивое этой шлюхи — исчезли, резкая боль
В те секунды он позабыл об этом, сосредоточился только на осколке, что торчал из кожи, болезненно корчился, пытаясь вытащить его.
— Макс! — лицо отца исказилось, он пытался поднять его, но тот только начал отползать назад, мотая головой, натыкаясь ладонями на новые стекла. — Постой! Остановись!
Но он уже вскочил, и, как был, с окровавленными руками, выскочил из дома и убежал куда глаза глядят. Бродил всю ночь по окрестностям, не решаясь вернуться. Кровь давно высохла, но раны саднили, и он старался ни о чем не думать в тот момент, переживая только боль физическую.
И ему это удалось.
Глава 20
Тридцать первого декабря, когда я уже расслабленно ждала праздника вместе с Йорном и остальной командой, мне позвонили из больницы. Сама я туда больше не ездила, лишь позвонила на следующий день узнать о его самочувствии. Когда мне сказали что все в порядке, я выдохнула и постаралась выбросить его из головы. И у меня это получилось легко, потому что работа в отеле спасала. А ее было море.
Сегодня мне сказали, что я могу приехать за братом, напомнили об одежде, потому что на нем только больничная сорочка.
Когда я пару дней назад позвонила Юргену и рассказала о случившемся, он меня неприятно удивил.
— Вера, ну куда мы сейчас полетим? Мы только переехали на новое место и заново устроились. Ты уж побудь с ним.
Конечно же, отчим не знал о произошедшем между нами.
— Он получил серьезные травмы, — растерянно произнесла я, не желая верить в услышанное. — Юрген, твой сын лежит в больнице.
— Но теперь-то все позади, — парировал Юрген. — Макс крепкий парень, с ним все будет в порядке. Ну прилетим мы, и что? Состояние его будет прежним, а лучше тебя о нем никто не позаботится. Ты молодая, шустрая. И будет повод помучить брата, ха-ха-ха.
Да уж, смешно. Стою столбом, пытаясь оставаться спокойной.
— Вер, ну не можем мы приехать, — взмолился отчим.
— Я тебя поняла. — На моем лице по-прежнему удивленно изогнутые брови, когда на ресепшене появился Йорн. — Ладно, отдыхайте.
Старик внимательно глядит на мое лицо. В смятении смотрю в ответ, в его ярко-голубые глаза, кожа вокруг испещрена морщинами.
— Юрген с мамой не приедут, — сказала на русском. Но почему-то была уверенна, что он меня понял.
Он в ответ пробурчал что-то на немецком, и я тоже поняла, что он имел ввиду. Он осуждал их, но догадывался, что так и будет. По крайней мере не был удивлен.
Сегодня Йорн заверил меня, что все будет в порядке, что я могу ехать в больницу забирать Макса, и я, скрепя сердцем, согласилась.
Перед отъездом прошла в комнату сводного брата собирать вещи. В обычный пластиковый пакет сложила найденные на полке
Его внедорожником за пару дней научила пользоваться более менее уверенно, ведь за хлебом в пекарню в несусветную рань теперь ездила я. И в магазины по мелочам тоже я.
Подключив телефон к панели, нашла один из любимых треков группы Deftones, и врубила на всю катушку, пытаясь расслабиться и не думать о том, что нам придется с ним возвращаться назад вместе.
Пока ехала, всю дорогу косилась на коробку, что так и лежала на переднем сиденье. Гребаный ящик Пандоры.
Мне хотелось приоткрыть крышку и удовлетворить свое любопытство, но однажды моя жажда выяснить правду погубила меня, швырнула меня в лапы чудовища, который пережевал меня и выплюнул. Слишком свежи воспоминания. И за ним я сейчас еду, как ни в чем не бывало. Какой бред.
Песни сменяли одну за другой, я уже давно приехала к больнице, но не решалась выйти из машины, сидя в ней, как в спасительном бункере. Черт, я не была готова.
Хотелось нажать на газ, сорваться с места и мчать на бешеной скорости отсюда в сторону аэропорта. Никогда не пересекаться с ним, не смотреть в его глаза, не захлебываться этой темной глубиной синего океана. Которая только топит, уничтожает. Рядом с ним одни неприятности.
Перед тем, как выйти из машины, затаив дыхание, как мелкий воришка, оглядываюсь и, естественно никого не увидев, поднимаю крышку коробки. Разочарованно выдыхаю. Это те бумаги, которые лежали в его комоде. Грязные распечатки в старых разводах крови, половина превратились в тряпку, на все эти бумажки наложили свой отпечаток пройденные годы. Все на немецком. Рассеянно листаю, ничего не понимая. Почти то же самое и на чешском. По крайней мере выглядят похожи.
Откладываю в сторону. На английском уже задерживаюсь, хмурю брови, быстро читая тексты. Сердце начинает стучать неровно, руки холодеют, пока я, не мигая перелистываю распечатки, открывая для себя новую правду о сводном брате.
По щеке внезапно катится слеза. На секунду отворачиваюсь от бумаг. Гляжу в окно, потерявшись на мгновение в горах. Взгляд блуждает по снежным холмам, густому лесу. Взяв себя в руки, решаю доделать то, что начала. Опять, затаив дыхание, читаю. Вскоре перехожу на распечатки на русском. Почти то же самое, перевод мне уже не нужен. Слезы уже бегут бесконечным ручьем, но я молчу, в горле огромный ком.
В этих бумажках годы неустанных бесконечных поисков. Вереница клиник, местных и зарубежных. Описание диагноза, настойчивые переписки, ответы на просьбы, обмен информацией.
И все это поиски моего зрения.
Семь лет Макс пишет в разные клиники, общается с врачами, шлет им мою историю болезни, которая валяется тут же, отксеренная, переведенная на несколько языков. Но везде получает один и тот же ответ, который я получила уже давно много лет назад. И смирилась. А он нет.
На каких-то бумагах вижу 3D рисунки глаза, описание, схемы… Все это темный лес для меня, но, кажется, он теперь в этом эксперт. Правда, которую я так хотела услышать, обрушивается на меня.