Свое время
Шрифт:
– Наташа, познакомься, пожалуйста... Малика Фазыловна... Виктор Федорович...
Лика со сдержанным, но добродушным женским любопытством рассмотрела Наташу, Горобец забегал то с одной стороны, то с другой, почему-то коротко посмеиваясь, все улыбались, и, очевидно, со стороны представлялось, будто мы, будучи добрыми приятелями, наконец-то нечаянно свиделись после долгой разлуки.
Вошли вовнутрь.
В коридоре отыскали нужную дверь. Эту комнату от рядового служебного помещения отличал подоконник, заставленный какими-то экзотическими
– Желаете вступить в брак?
– спросила женщина сухо и взглянула на Наташу.
Бесцветная какая-то, подумал я. Как кактус. Такая не поможет. Вот она наша судьба-регистраторша.
– Здесь бланки, заполните их аккуратно. Паспорта при вас?.. Да, вон за тем столиком, там будет удобнее...
Мы перешли с Наташей за свободный столик, а Лика и Виктор заняли наши места.
Горобец, льстиво улыбаясь, трогал то ручку, то чернильницу, то пресс-папье, то поправлял стопки бланков, бумажек на столе регистраторши, что-то замолол сдавленным шепотком, наклоняясь, как бы кланяясь или словно рассказывая нечто скабрезное.
Лицо у регистраторши совсем окаменело, потом вытянулось, глаза удивленно раскрылись, она покраснела и даже как-то похорошела от этого.
Тут вступила Лика. Она долго, терпеливо и доверительно тихо втолковывала что-то регистраторше. Горобец и тот притих, перестал за все хвататься, убрал руки и только, как зачарованный китайский болванчик, кивал головой в такт Ликиным словам.
Регистраторша окинула меня невидящим, полным изумленного ужаса взглядом.
Глухо, подумал я.
И вдруг все трое поднялись со своих мест и куда-то направились. Неожиданно по-восточному величавая Лика, проходя мимо, подмигнула мне.
Вернулись они не сразу.
Горобец светился, как начищенный самовар.
Неужели удалось?
– Заполнили?
– спросила регистраторша.
– Так... Сейчас проверим... Значит, вы оба ранее состояли в браке?.. Свидетельства о расторжении брака имеются?
– Есть... у меня, - сказал я.
– А Наташе обещали через неделю.
– Вот через неделю и принесете, - думая о чем-то своем, сказала регистраторша.
– Мне... Пока оформим документы, пока то да се... в общем, раньше десятого апреля никак не получается.
Она сверила свои расчеты с календарем.
– Да. Десятого. В десять приходите. Свидетели по вашему усмотрению, можете пригласить, а можете не приглашать.
– Вот и хорошо, - потер руки Горобец.
– Мы как раз документы в райисполком везем двадцать первого, в понедельник.
– Ой, огромное вам спасибо, - вздохнула Наташа.
– Дочка у меня... тоже в санатории, - задумчиво сказала регистраторша.
И улыбнулась. Какое, оказывается, у нее молодое, красивое лицо. У нашей судьбы.
– Подождите, - осенило ее. Дайте-ка я в горзагс позвоню, вдруг у них побыстрее выйдет?
Вернулась мрачная, злая, расстроенная.
–
Я не знал, как благодарить эту женщину. Вот он - свой человек для нас с Наташей.
Ее поступок похоже вдохновил даже Горобца.
– Ты не бойся, Валера. Мы, со своей стороны, тоже...
– начал он, но так и осталось неизвестным, кто это мы и с какой стороны эти мы собираются что-то сделать для нас с Наташей.
И почему все-таки такое усталое лицо у регистраторши? Устала делать добро? Но делает же! Как и молодой судья, любитель хоккея, как и Малика, как и Горобец, в конце концов.
Значит, не все потеряно.
Значит, есть надежда. А надеждой жив человек.
Мы вышли вчетвером из загса.
Солнце в открытом небе смеялось теплой ватрушкой, сияло зеркально в стеклах зданий и, отражаясь от весенних луж, озаряло снизу лица прохожих розовым светом...
Счастье, вот оно счастье, вот его мгновение, которое так сильно, может быть, и не повторится больше никогда. Я был счастлив. Смеялась Наташа, улыбалась Лика, похохатывал Горобец.
Счастье?.. Какими стихами рассказать о счастье, какими словами передать это сильное, до дрожи, ощущение постоянного предчувствия, что оно сбылось, что оно есть и будет и невозможно без тебя...
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Листьями к солнцу,
к парусу ветром,
дождем к земле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Руками детскими к маме,
улыбкой к радости в доме,
ожиданием встречи в тепле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Любовью даже во сне,
надеждой на луч во мгле,
верой, что жить на Земле.
Все к тебе.
Все к тебе.
Идет. Летит. Стремится.
Листьями, ветром, дождем,
руками, улыбкой, ожиданием,
любовью, надеждой и верой.
Все к тебе.
Идет.
Летит.
Стремится.
Как птица во мне...
Наташа поехала на вокзал, а мы вернулись в издательство.
Как мне легко работалось в этот день, я даже быстро сочинил поздравление Паше Шулепову, которому стукнуло пятьдесят, который тоже ждал квартиру и собрал вечером сослуживцев. Я заметил, что в последнее время все чаще, по любому поводу, а иногда и без повода те сотрудники нашего издательства, которые ждали улучшения жилищных условий, приглашали к себе домой, возможно без тайного умысла, но все-таки с прицелом на тех, от кого зависела и их судьба. Действительно, вечером у Паши собрались и замдиректора издательства, ведающий строительством, и наш профсоюзный деятель Витя Горобец, и секретарь парторганизации Семен Васильевич Гладилин, и председатель жилкомиссии Инна Зверева.