Свое время

Владимиров Виталий

В час раздался телефонный звонок. Ошиблись номером.

В два я пошел на кухню и разогрел на малом огне обед. Естественно, есть не стал - ждал.

В три снова сел за пасьянс. Он все время сходился. Я даже усложнил его специально - карты ложились, как по заказу.

Долго стоял у окна. День постепенно мерк, лишь светился в сумерках белый идол жилой башни. Что случилось?.. А что могло случиться?.. Я уже лихорадочно непрерывно перебирал мысленно возможные варианты...

Суд отменили?.. Почему не позвонила?..

Не отпустили из больницы?.. Быть не

может...

Муж не явился?.. Сказали, что это не имеет значения, и без него можно обойтись...

Что-то выяснилось на суде?.. Что?.. Непонятно...

Авария?.. Обморок?.. Не дай Бог...

Вернулась к мужу?.. Не хочет разводиться?..

В пятом часу я сидел на кухне отупевший, опустошенный, усталый, бессмысленно изучал узоры на клеенке, среди которых мне чудились, как бы проступая сквозь поверхность, то какие-то химеры, то подмигивающие старухи.

Звонок в дверь.

Долгий, нетерпеливый.

Я медленно поднялся, дошел до передней, щелкнул замками, отворил дверь.

Наташа с порога бросилась мне на шею, крепко-крепко прижалась, обхватила голову руками, целовала глаза, щеки, губы.

Я стоял окаменевший.

От нее попахивало вином.

Наконец, она отстранилась, стала пристально вглядываться мне в глаза:

– Что с тобой?
– спросила, еще радостно улыбаясь, но уже встревоженно.

Я молча смотрел на нее, не в силах двинуться, улыбнуться, даже дышал с трудом.

– Да ты что?
– улыбка окончательно сползла с ее побледневшего лица.

– Ну, перестань, что с тобой?
– она стала судорожно трясти меня за рукав.

– Ничего, ничего...
– сумел выдавить я.
– Что ты стоишь?.. Раздевайся, пожалуйста...

Она скинула пальто, теплый платок, сапожки, маленькая передняя была наполнена ее дыханием, ее теплом, запахом ее духов - все такое родное и в то же время такое далекое, непостижимое...

Мы прошли в комнату и сели рядом на диван.

Наступила долгая пауза. Я молчал, не смотрел на нее, только гладил ее руки.

И тут Наташа ткнулась мне в плечо головой и расплакалась.

– Ну, прости меня, я тебя очень прошу, прости... И пойми... Ты должен сейчас меня понять... Все оказалось не так просто, как я ожидала. Нет, не на суде. Там не было проблем. Он пришел вовремя, зря ты беспокоился. Мы сказали, что расстаемся, потому что кончилась любовь, бывает же так?.. И судьи увидели, что иначе у нас и быть не может, а когда вышли из суда, он говорит, давай зайдем в кафе на пять минут, расстанемся по-хорошему... Он так просил, так просил, мне его даже жалко стало...

А меня не жалко, подумал я.

– Ну, зашли мы в кафе, заказал он вина, мороженого, сначала просто сидели, разговаривали, а потом он стал вспоминать... Ведь мы же с детства дружили. Он влюбился в меня в третьем классе, приставал на переменках, за косу дергал. И так продолжалось все время, не отставал он от меня, покоя не давал. И все знали, что он меня любит. С седьмого класса мы были уже неразлучны. Все праздники, все вечеринки, в кино - только вместе. А в девятом классе на Новый год мы уехали

к нему на дачу... Всем сказали, что идем встречать Новый год в другое место, и уехали... Одни... Холодно было очень... Он вспоминал все это в кафе, шутил, смеялся, а глаза грустные-грустные... И сказал, что лучше мужчины, чем он, я не найду и все равно вернусь к нему... И что он дурак самоуверенный, потому что думал, что я предана ему на всю жизнь... И что слишком мать свою слушал, не хотел ее обидеть, а меня потерял... Сказал, что теперь он от матери уйдет и ждать меня будет...

Наташа говорила что-то еще, а я поначалу, взревновав ее, злился на весь свет, а потом понял, что ей обязательно надо выговориться, ей необходимо было рассказать все это, не таиться, довериться мне, потому что из нее уходил мужчина, первый мужчина в ее жизни, она расставалась с ним, как с первой любовью. Он уходил, а она приходила ко мне.

Насовсем.

И принадлежала отныне только мне. И я становился тем, кто являлся во все века для женщины и защитником, и добытчиком, и рыцарем, и поэтом.

– Я люблю тебя, Наташа, - сказал я.

И она перестала плакать.

И опять улыбнулась.

Родная моя...

Судьба.

Глава двадцать пятая

– -===Свое время===-

Глава двадцать пятая

Надо было жениться.

И как можно скорее.

Теперь наша судьба зависела не от нас - от других людей.

Другие люди? А кто они? А кто свои люди? Свои - те, которые по могут, а остальные - другие. Другие - это чужие, даже если они родственники, родные по крови. Так жизнь делит на своих и чужих.

Ян был свой. Настоящий свой. Он, как это часто бывало и прежде, надоумил меня:

– Без официальной общественности тут не обойтись, - решительно сказал он.
– Положим, явишься ты в загс, начнешь просить, распишите меня сегодня, иначе я квартиру не получу - кто тебе поверит? А вдруг у тебя фиктивный брак? Брачок-с. Получишь ордер - и на развод. Нет, тут Горобец нужен. И Лика. Правда, Горобца уломать будет трудно, уходит ужом он от всяких просьб - не любит за других хлопотать без собственной выгоды. Его я беру на себя, у него должок один есть, выручил я его в трудную минуту, придется напомнить. А вот Лику попроси ты сам.

Загс.

Странное заведение. Свадьба, развод, рождение и смерть под одной крышей. И очень нужное и важное заведение. Без свидетельства ты неизвестнорожденный, ты жене не муж, без свидетельства даже не похоронят. А по сути своей - просто вписывают все эти важнейшие вехи в жизни человека в обыкновенную регистрационную книгу. Это и есть книга наших судеб. Никакой мистики. И, может быть, пишется эта книга одной и той же рукой. Рукой судьбы-регистраторши.

Мы с Наташей ждали у дверей загса. Я аж приплясывал от нетерпения и внутренне даже возликовал, когда увидел, что по улице приближаются к нам Лика и Виктор. Горобец, улыбаясь, что-то говорил, щурился, как кот на солнце, а солнце, действительно, сияло вовсю, и деликатно поддерживал под руку Лику, которая кивала ему и тоже мило улыбалась.