Свое время
Шрифт:
Глава тридцать вторая
Мы вышли на улицу, швейцар подогнал такси, я молчал всю дорогу, а когда подъехали к дому, я заплатил шоферу пять рублей, хотя по счетчику было два, и сказал, что сдачи не надо.
Таксист равнодушно сунул пятерку в карман.
– Что-нибудь случилось, Валера?
– спросила Наташа, когда мы разделись в прихожей.
– Расскажи, пожалуйста...
– Ты же мне не сказала, почему ревела сегодня утром?
– почти зло сказал я Наташе.
Она опустила глаза, пожала одним плечом.
–
– Какие еще вещи? Что же это за тайны Мадридского двора, в которые я не посвящен? Когда же это я что-то нарушил, королева, в чем-то провинился?
– Не повышай голоса на меня. Никогда. Пожалуйста. Хорошо, я скажу тебе. Ни за что не сказала бы прежде, но ты же - мой муж, у нас не должно быть недомолвок... Вещи эти простые, элементарные. Например, пропускай даму вперед, когда входишь в двери, ты же никогда этого не делаешь, всегда лезешь вперед.
– Манерам не обучен, - буркнул я.
– Очень жаль. Бери пример с Игоря, какой он учтивый - встал, отодвинул стул...
– Хватит об Игоре!.. Пижон... Да, если бы ты знала, что кроется под его пробором!
– Опять шумишь? Я же просила тебя. Пойми, когда ты начинаешь кричать, мне становится плохо, понимаешь? У меня сердце останавливается. Мне кажется, что я потеряла тебя. Навсегда. Вот также плохо мне было сегодня утром, потому что... потому, что ты не подарил мне цветы...
– Да где же их взять, мы же все время вместе были, - сразу упавшим голосом пытался оправдаться я, понимая, что все это пустые отговорки.
– Регистраторша, чужой человек, догадалась, а ты...
– было видно, как обидно Наташе, как она переживает.
"Ну, вот, теперь это на всю жизнь", - обречено подумал я.
– "Теперь всегда, когда мы будем вспоминать о свадьбе, как крест, на мне будет висеть этот промах... Соображать надо... Все-таки любовь, брак - это не только соединение двух судеб, двух миров, но и их столкновение. А Наташа права, кругом права - что болтать о любви!
– внимание, постоянные знаки внимания нужны женщине. Отныне буду покупать ей цветы ежедневно..."
– Я тебе написал стихи, - тихо сказал я.
– Считай, что цветы. От меня.
– Ой, как здорово!
– засветилась Наташка.
– Прочти, пожалуйста.
Я шумно, с облегчением вздохнул.
Помолчал.
– Лето, зима или осень
все нам волнует кровь,
если мы в сердце носим
ясное солнце - любовь.
Мой человек любимый,
в самой большой беде
я тебя не покину,
верю я только тебе.
Будто поется песня,
та, что хотел сложить
так мне с тобой интересно,
весело рядом жить.
Не погасить горенья,
жизнь,
вера, любовь, уваженье
это ведь счастье и есть.
Пусть же звучит чудесно,
как будто звенит весна,
чистое слово "невеста",
верное слово "жена".
– Какие прекрасные цветы... Ой, извини, стихи. Вот это подарок. Как песня. Спасибо тебе, любимый.
– Ты прости меня, Наташка, дурака. Испортил тебе настроение в такой день. Понимаешь, ненавижу я рестораны.
– Слишком остро ты все воспринимаешь. Просто мы с тобой чужие на этом празднике жизни. Мы - больные, а они - здоровые.
– Это не мы больны - болен мир, в котором мы живем. Вспомни шутку Гориллы с объявлением атомной войны. Скучно им было! А Пижон, помяни мое слово, через десяток лет станет под-польным миллионером и купит все, что захочет, и всех, кого за хочет.
– И тебя?
– Меня - нет.
– И меня - нет. Значит, нас уже двое. А он - один. И всегда будет один. Кого бы он ни купил.
– А нас всегда будет двое, радость моя, - сказал я и ткнулся лицом в Наташкины теплые ладони.
– И когда-нибудь, трое.
Глава тридцать третья
– -===Свое время===-
Глава тридцать третья
Шутка Гориллы.
Есть, наверное, определенная категория людей, которым кличка подходит настолько, что заменяет полностью имя - почему-то язык не поворачивается назвать Пижона Игорем, именем, созвучным с именем князя русского, да и у Гориллы было же когда-то свое имя - Вовка, Алеша или Санек, но с годами превратился он в Гориллу, не просто вырос, а внутренне переродился, как чудовище Франкенштейна...
Пижон, Горилла, шутка Гориллы с Аликом... Как это произошло?.. Как могло бы произойти? Будь я свидетелем, соучастником, тогда другое дело. Помогла власть воображения...
... "Бегут ручьи... бегут ручьи..." Слов не помнится, а поется... Ага, вот вспомнил: и даже пень в апрельский день березкой снова стать мечта-а-ает... И даже пень! В апрельский день!" - Алик испытывал поистине телячий восторг от озаренного предчувствия чего-то необычного, что неизбежно должно вот-вот произойти, вот-вот случится.
Еще неделю назад Алик подошел к Пижону в перерыве между лекциями и небрежно, но внутренне ликуя, сообщил:
– Предки отваливают на дачу на майские. Хата свободна первого и второго.
Алик не любил Пижона и даже побаивался его мгновенной точной реакции, цепкой хватки, холодного цинизма, глубоко спрятанного презрения к своим сверстникам, побаивался потому, что не желал попасть впросак в глазах Пижона, и все же именно от Пижона Алику хотелось услышать хотя бы сдержанное одобрение, встать, пусть на время, на один уровень с ним, ощутить себя силой - независимой, уверенной, властной.