Сволочь ненаглядная
Шрифт:
Рая положила меня на печке. Скоро в избе установилась сонная тишина. В большой комнате мирно похрапывала хозяйка, так спит человек с чистой совестью, в боковушке сопела с обнимку с котенком Ленка. Только ко мне не хотел прилетать на легких крыльях Морфей. Печка испускала приятное, ровное тепло, но подушка, очевидно, набитая сеном, нестерпимо кололась. К тому же заботливая хозяйка укрыла меня огромным нагольным тулупом, когда-то белым, а сейчас коричневым от грязи. Овчина издавала крепкий аромат коровьего стойла, и я почувствовала, что начинаю задыхаться. В маленькое незанавешенное окошко светила
От нестерпимой духоты заболела голова. Я никогда не сплю с закрытой форточкой, и Сережка говорит, что у меня в спальне может комфортно существовать белый медведь. Аккуратно сняв с вешалки верхнюю одежду, я осторожно вышла во двор. Подышу немного свежим воздухом.
Тишина в Кукуево стояла замечательная, в Москве никогда не бывает так тихо, обязательно проедет машина или пройдут люди. Здесь же полное ощущение, что находишься одна в целом свете. Ноги сами понесли меня по улочке, вниз к оврагу. Нет, как хорошо! Воздух свежий, морозный, какой-то вкусный, под ногами не мутная каша, а белый, нетронутый снег…
Побродив минут пять по извилистой улочке, я наткнулась на довольно большие ворота с железным почтовым ящиком. «Скотинина» – вывела белой краской чья-то не очень уверенная рука на его крышке. Значит, передо мной дом Скотининых, так сказать, родовое гнездо Лео Ско. Не в силах сдержать любопытства, я толкнула калитку. Она неожиданно бесшумно повернулась на ржавых петлях, и я вступила в большой, невероятно захламленный двор. Чего тут только не было – дырявые ведра, бочки, банки, бутылки и даже гусеница от трактора. У крыльца – три сгнившие ступеньки.
Внутри изба оказалась больше Раисиной. Огромная комната, из которой несколько дверей вели в другие помещения. В ней стоял холод. Мебели тут и впрямь было маловато – колченогий стол, ветхий диван да допотопный буфет размером с хороший танк. На полу валялась продранная, самовязанная из тряпок дорожка. В углу пылился абсолютно ненужный древний «Таурас», самый дешевый из семьи советских телевизоров.
Я заглянула в другую комнату – ничего нет, даже мебели, в следующей стояли железная кровать с панцирной сеткой и гардероб, смахивающий на гроб с зеркалом. Я раскрыла нещадно скрипевшие дверцы и обнаружила несколько кофт, «плюшевую» жилетку и невероятную юбку темно-синего цвета в красных розах. Очевидно, Горка не захотел выбрасывать праздничную одежду матери, а может, ему просто было все равно. Из правого угла смотрел строгими глазами Николай-угодник. Лик святого почернел, икона явно нуждалась в реставрации. Пол перед ней был сильнее потерт, чем во всей спальне. Очевидно, Анна Скотинина провела много часов на коленях, вымаливая у господа прощение.
Из-за иконы выглядывал белый уголок, я сунула руку за божницу и вытащила письмо. «Кукуево, Калужской области, почтовое отделение Алехино, улица Октябрьская, дом 8, Скотининой Анне Михайловне». Значит, до поселка все же изредка добирается почтальон.
Я открыла конверт и подошла к окну.
Полная луна великолепно освещала комнатку, и глаза побежали по строчкам.
«Многоуважаемая
Я сунула письмо в карман, и, с наслаждением вдыхая по-настоящему свежий воздух, медленно пошла к избе Раисы.
Глава 18
На следующее утро, в девять утра, я стояла на центральной площади Калуги. Улица Гоголя была на окраине города, и пришлось воспользоваться автобусом. Дом семь смотрел на мир щеголеватыми белыми рамами и свежепокрашенными стенами, тут только что сделали ремонт. Я обрадовалась. На письме стоял штемпель – 1994 год, а за пять лет много чего могло произойти и с домом, и с его обитателями.
За дверью квартиры раздался лай, и выглянула девушка примерно лет семнадцати, в красном байковом халате. На голове ее топорщились старомодные железные бигуди с резинками.
– Здрассьте, – промолвила девица, отпихивая ногой от двери юркую черную собачку с лисьей мордочкой. – Вы из поликлиники?
– Не совсем, я ищу Петра Степановича Кавалерова.
Девушка вздохнула и пробормотала:
– Папа умер, а вы кто будете?
Я слегка растерялась.
– Петр Степанович разыскивал Наталью Андреевну…
– Ну и что? – зло поинтересовалась девчонка.
– Могу сообщить ее адрес.
– Не нуждаюсь в координатах этой особы, – отрезала девушка и с треском захлопнула перед моим носом дверь.
Решив не сдаваться, я вновь нажала на звонок. Но внутри квартиры стояла тишина. Потом из-за двери глухо донеслось:
– Убирайтесь, пока я милицию не позвала.
Я крикнула:
– Позовите Егора!
– Убирайся, – послышался ответ.
Я прислонилась к подоконнику и вытащила сигареты. Тут же распахнулась дверь другой квартиры, очевидно, соседка наблюдала за мной в «глазок».
– Здесь нельзя курить, – заявила тетка лет пятидесяти, тоже в железных бигуди.
Мода, что ли, в Калуге такая?
– Ничего плохого я не делаю, – попробовала я оправдаться.
– Все так говорят, – не успокаивалась бдительная дама, – а потом дома взрываются. Ступайте на улицу, что вам вообще надо?
– Я к Петру Степановичу приехала…
– Ха, да он уж лет пять как покойник.
– Мне девушка объяснила, такая грубиянка.
– Вы на нее сердца не держите, – неожиданно подобрела железноголовая тетка. – Анжелике досталось от жизни по первое число.
– Даже не разрешила мне Егора подождать, – пожаловалась я.
Соседка вытаращила глаза:
– Да откуда вы взялись?
– А что такого? Из Москвы.
– Кто же вас прислал?
Я секунду поколебалась и сообщила:
– Наталья Андреевна.
Раздалось звяканье, баба от неожиданности уронила на пол связку ключей.
– Наташка, стерва, – пробормотала она, нагибаясь, – позднехонько спохватилась. Все поумирали, а уж как Петя убивался, бедняга.
– Ничего не понимаю, – сказала я.