Сволочь
Шрифт:
— Молодец, — с плохо скрываемым сарказмом говорил он. — Красавец. Спасибо.
— За что? — интересовался я.
— За то, что по твоей милости неделя рая превратилась в семь дней горького сумбура.
— По моей милости?
— А по чьей же еще? Я в лепешку расшибаюсь, всячески заманиваю дичь в ловушку, а тебе, оказывается, ничего не нужно.
— Ярик, — не выдержал я, — если тебе так приспичило, надо было не в лепешку расшибаться, а выбрать одну девушку, поухаживать за ней, прогуляться с нею по окрестностям, сводить в кафе, просто поговорить, в конце концов. Ты же, как клещ, вцепился сразу в
— Я думал, ты мне друг, — горько произнес Ярик, — а ты сволочь.
— Одно другому не помеха, — пожал плечами я. — У меня все друзья сволочи, каждый по-своему. Но это не мешает мне любить их.
— Понятно. — Ярик безнадежно махнул рукою. — Извини, я забыл, с кем говорю.
Наконец наступил последний день нашего отпуска в Яремче. Мы решили устроить прощальный ужин в ресторане неподалеку от турбазы. Витя подсуетился насчет столов и велел нам до вечера держать себя в руках в отношении спиртного.
— Особенно тебя, американец, касается, — заявил он. — Я заметил, что ты к этому делу интерес имеешь.
— Ты чего такой неспокойный? — усмехнулся я. — Коньяк кончился?
— Почему кончился? — удивился Витя. — Есть еще такая партия… — Он хлопнул себя по карману куртки, в котором хранил флягу. — Желаешь по глотку?
— Можно, — согласился я.
Витя отвинтил крышку, и мы приложились по разу.
— Хорошо! — удовлетворенно произнес Витя. — Но на этом стоп. До вечера — табу.
— Без сомнения, — с самым серьезным видом кивнул я. — На твоем месте я бы и в ресторане сегодня не пил.
— Почему это? — изумился Витя.
— Ты — лицо ответственное. Тебе нельзя.
— А ты?
— А я — безответственное. Мне можно.
Было около семи вечера, когда мы с Яриком, надев, что поприличней, вышли из номера.
— Зайдем за Серегой и Пашкой? — предложил я, кивнув на дверь наших соседей.
— Давай.
Мы постучали.
— Не заперто! — послышалось из-за дверей.
Мы вошли. Соседей наших мы обнаружили на полу за довольно любопытным занятием: длинный и нескладный Серега лежал на спине, а коренастый Павел сидел на нем верхом, удерживая его руки прижатыми к полу.
— Я смотрю, вы уже готовы? — на всякий случай спросил я.
— Почти, — невозмутимо ответил Серега.
— Остались детали?
— Мелочи.
— А деретесь из-за чего?
— Мы не деремся. Мы боремся.
— Он первый начал, — объяснил Павел.
— И долго вас ждать?
— Момент. — Серега глянул на восседавшего на нем Павла и решительно спросил: — Сдаешься?
— Нет, — опешил Павел.
— Тогда я сдаюсь. Отпусти.
Они поднялись с пола.
— Нормально выглядим? — поинтересовался Серега.
— Для борцов среднего веса неплохо. Пошли.
Ресторан, находившийся за мостом через Прут, был, как и большинство зданий в Яремче, выстроен в гуцульском стиле: деревянный дом с мезонином и островерхой крышей, по которой разбросались треугольные окна мансарды. Венчала крышу невысокая башенка с таким же треугольным оконцем. Внутри было оживленно, вдоль длинных деревянных столов выстроились резные стулья, приглушенный свет падал на стены, украшенные резьбой и звериными шкурами. Официант, невысокий
— Примечательный, между прочим, ресторан, — тоном экскурсовода сообщил Витя. — Выстроен без единого гвоздя.
— Как первый человек, — заметил я.
— Не понял? — повернулся ко мне Витя.
— Судя по Библии, бог тоже создал человека без единого гвоздя.
— Слышь, американец, — молвил Витя. — Ты давай не богохульствуй. Я человек серьезный, партийный, мне это не нравится….
— Извини, — потупился я. — Кто ж знал, что у тебя такое изысканное раздвоение личности.
В это время к нам подскочил шустрый официант с блокнотом и ручкой наизготовку.
— Значит так, — деловито распорядился Витя. — Нарезочки, салатиков, солений, колбаски домашней смаженой… Водочки, само собой… Вина для девушек… А там поглядим, как разгуляемся.
— Усе моментом, — вежливо кивнул официант, хотя насмешливый его взгляд, казалось, спрашивал: «А пузо не трісне?»
Кроме нас, посетителей в ресторане насчитывалось человек десять. Это были местные гуцулы, сидевшие небольшими компанийками по два-три человека. Женщин не было вовсе, только мужчины — поджарые, смуглолицые, с печально обвисшими усами. Неподалеку от нашего стола расположились двое. Они неторопливо попивали водку, столь же неспешно и без видимого аппетита закусывали и негромко переговаривались.
— Така курва, — со спокойной горечью рассказывал один другому, — така, вуйко, курва, що таких курв ще пошукати. Як вже приїхала сюди, москалиха бісова, так отдихай культурно та й іншим давай, а не носа крути. Кажу їй так цивільно, з решпектом: приходь, курва, до мене. Не хоче, курва. Тоді, кажу, я до тебе прийду. Знов, курва, не хоче. Я людина інтелігентна, тож все одно навідався. Приїхав на ровері, попукав у двері, попукав у шибку — не відчиняє, курва. Я їй кричу: «Відчини! Відчини!» А вона мені на своїй москальській мові: «Ветчины нету, колбасу ешь!..»
Наконец нам принесли выпивку и закуску. В одних бутылках загадочно темнело вино, в других прозрачно мерцала водка, на маленьких сковородках шипели, свернувшись в кольца, жирные румяные колбаски.
— Ну что, — сказал Витя, поднимая полную до краев рюмку, — не будем долго намазывать на хлеб, а просто выпьем.
В тот вечер пил Витя отменно, так что его ответственное лицо в скором времени раскраснелось и стало смахивать на вполне безответственную рожу. Закусывал он тоже недурно. Прочие мало от него отставали, и посетители-гуцулы стали поглядывать на наш стол с насмешливым удивлением. Видимо, умение повеселиться и пожрать, столь щедрой волной захлестнувшее центр, восток и юг Украины, до западных ее областей докатилось тихим прибоем. От водки и еды стало жарко, мы все чаще, поодиночке и компаниями, выходили на улицу — покурить и просто подышать морозным воздухом. Я встал у изгороди, выпуская в стылую до хруста зимнюю тьму голубые струйки дыма. Вокруг темнел лес. Над ним раскинулось ясное небо в звездах. В зале ресторана заиграла музыка, смешиваясь с шумом голосов и звоном посуды. Я докурил и бросил бычок в снег, но возвращаться в ресторан не хотелось. Тут ко мне слегка заплетающейся походкой приблизился Павел.