Своя рыба и река
Шрифт:
А она тогда широко разливалась… В иные годы бывало так, что избушки плыли, бани и коровы со свиньями… А вода подолгу не убывала, неделю, а то и две держалась. Вот сколько раньше снегу и воды было. И рыбы тоже много.
Могу о конкретных фактах рассказать. Может, кому-то они и байками покажутся, но мое дело рассказать, а уж поверят или нет, не знаю.
Так вот, в половодье обычно все мостки, все лавы поснесет, — железных мостов тогда не было, — а если кому срочно на ту сторону надо, что делать? Так бабы, те, которые похрабрей, догадались по рыбьим хребтам на ту сторону перебегать, а которые трусихи, те так и сидели, ждали, пока вода не сойдет. Вот сколько рыбы было.
Или, допустим, пойдут белье полоскать, полощут штаны, начнут вытаскивать — а там рыбы полведра. Щука и другая
А вот что еще раньше творилось, — это мне мой дед рассказывал, а ему отец, — какие случаи случались, так в это действительно трудно поверить. А деду моему зачем врать, а его отцу тем более? Они в таком деле никогда замечены не были.
Так вот, дед мой, а он в свое время рыбак знаменитейший был, перед всеми другими рыбами на первое место обязательно пескаря ставил, самой важной персоной его считал. Почему? Да потому, что через него все мозговые дела в реке решаются, он — всему голова. Это он с виду такой придурашливый, а на самом деле куда как умен. А муля, мульгашка, — маленькая такая рыбка, меньше ее уж никого в реке нет, на втором месте по важности стояла. А почему, я потом уже понял, когда вырос и поумнел. Конечно, всякая рыба в реке важна, нет ни одной, которая бы просто так жила — дурью маялась, раз живет, значит — так надо, всякая делает свое маленькое и большое полезное дело. Только пескарь всем руководит и над всеми верховодит. Недаром о нем столько томов книг понаписано. Никто эту мудрость пескаря по сей день разгадать не может. Ученые бьются-бьются, а толку нет.
И вот тогда, в те времена, теперь совсем для нас беспамятные, когда отец моего деда сам малым пацаном был, пескари на Каменке страшно здоровые клевали. Он еще успел захватить. И Каменка сама тогда много шире была, раза в три, а может и в пять. А глубины в ней так вообще немеряные были. И пескарь, соответственно, был под стать, ростом с хорошего тайменя. Особой, значит, нашей алтайской породы.
На такого пескаря обычно по двое ходили, потому что одного он может запросто в воду уволочить и под корягу завести… И тогда ищи-свищи, прощай навсегда, дорогой товарищ! На него и снасть особая требовалась: леску в несколько слоев плели из конского волоса, а крючки кузнец ковал. На наживку — навозные ребята шли, их пучком насаживали. Забросил и сиди, кукуй, жди поклевку. А уж как клюнет — тут не зевай! — один друг подсекает, а другой дружок вытягивать помогает, выволакивать пескаря на берег… Конечно, не часто такие экземпляры ловились, если бы часто, неинтересно было бы. А уж если поймался, тогда все сбегались и дивились: ну и уродила Каменка рыбу! Ох, и здоровые же пескари были — страшно смотреть!
Сейчас, конечно, не то… Измельчала рыба, да и сам человек измельчал и внутри и снаружи, что говорить… А сколько рыбы всякой исчезло, теперь уже, наверное, навсегда…
Вот где, к примеру, красноглазая сорочка в полторы ладони длиной, и плавники у ней красные? Нету. Давно уже нету. Я последнюю ловил лет двадцать пять назад, подержал в руках и назад отпустил, их и тогда уже мало было.
Или вот та же муля… Она куда делась? Нынешние ребятишки даже не знают, что это такое. Маленькая такая рыбка, очень нежная, слабенькая, если попала на крючок и ты вовремя ее не выбросил в воду, сразу угасала… А каких только расцветок она ни была! И перламутровая, и лимонная, и с розовым отливом, и желтенькая с красными перышками, и самая простая беленькая, эта самая редкая была. Так где муля? Исчезла напрочь. Потом я уже понял, почему муля тоже важная рыба. Она — барометр чистоты. Чуть что не так — мули стало меньше, значит, в реке непорядок, задумайся человек! А уж муля исчезла — совсем дело плохо, кричи: караул! Вот так она и исчезла… Муля чистую воду любит. А откуда чистой воде взяться, если человек пакостник?
Или, давайте, семидырку возьмем… Смотреть, конечно, на нее не очень приятно, кому-то может страшной показаться. Семь дырок у нее по бокам, сама черная, длинная. По-научному минога называется, это уже потом знающие люди объяснили. В других странах она как самый дорогой деликатес
А тритончик?.. Зверушка такая земноводная, серенькая, как маленький крокодильчик. Ни за что его руками не поймать, такой он юркий. Я, правда, однажды поймал, ради интереса. Видел его вообще кто-нибудь? А я видел, и не один раз. Жил он и жил своей маленькой жизнью и никому не мешал… И его не стало.
Зато уж лягуш у нас развелось — дальше некуда! И кто что нам их бесплатно подарил или заслал сюда? Пока точно не известно… А вот стали сами жить как свиньи, поразвели грязь вокруг, — и они тут как тут! Расплодились и наступают, как супостаты. Надо на всякий случай сказать этим… головоногим, которые нам все бесплатно присылают: забирайте-ка их к себе обратно. А то мы что-нибудь сами придумаем. Будем их во Францию ведрами отправлять. Интересно, будут они наших-то есть, может, наши слаще? Надо как-то подсказать нашим местным алтайским олигархам, пусть наладят производство. Все польза будет.
Так что радоваться нам пока нечему. Все хотят побыстрее из грязи в князи вылезти. А так даже в сказках не бывает. Там богатство через добрые поступки приходит. А откуда им взяться, если у человека даже простой жалости нет. Забыл, что это такое. Ладно, грызет человек человека, не жалеет, так хоть бы природу пожалел, она — душа безответная. А то возьмет однажды, воспротивится и пожрет человека, с костями проглотит, как будто его и не было никогда. Так что только жалеть надо, с жалостью ко всему подходить. Без жалости в жизни ничего доброго и путного не сделать.
РОДИНА
Не знаю, как другие, а я свою родину люблю и уважаю. Выйду утром, встану на восход солнца, вдохну студеный благодатный воздух, и вздрогнет мое сердце, запоет и заплачет от радости. В хорошем месте я родился.
Вокруг меня горы, за спиной — Проходная. По правую руку Мyxa. Хороша Мyxa, не каждый такой Мухе на спину забраться сможет. По левую руку Карауленка. Пикет на ней в свое время стоял, сторожевой караул, окрестности оглядывал, чтобы лихие люди без спросу в гости не пожаловали. А у нас так: хорошим людям мы всегда рады, а плохим — нет, живо от ворот поворот. Так-то. А прямо передо мной — Осипова сопка и Вересковая, чуть подальше Блинова сопка, а еще дальше — сам Бобырхан виднеется, в дымке синеет, всех здешних гор хозяин.
Три вершины у него, сам я там был, видел. На одну, самую небольшую, я рискнул подняться, на другие не решился — запросто можно шею сломать. Стоит на ней столбик деревянный, шесток геодезический, кто-то ловкий до меня побывал, отметился. Посмотрел я в провалы, в пропасти, и, прямо скажу, жутковато сделалось, хоть я и не из трусливых. Орлов видел, летала пара надо мной, ну я быстренько и спустился вниз, не стал искушать судьбу, а то они ребята быстрые, перепутают меня с кем-нибудь другим.
А внизу, у подошвы, эдельвейсы в траве встретил. Растут себе серые цветочки, мохнатые маленько, на ошупь мягонькие, как бы в пуху цыплячьем. Принято считать, что они на Кавказе растут, там, где снег. Неправда, они у нас есть, не надо и на Кавказ ездить, чтобы увидеть. Только про это никто не знает, а я никому и не скажу, потому что это тайна тайн нашей природы.
А в каменных щелях у подножья норы там звериные, может, волчьи. Рядом кости валяются, хребты и ребра, много костей. Кто-то кого-то ел. Природа… против природы не попрешь, у нее своя жизнь. Перекусил я внизу яйцом вареным, закусил диким луком-вшивиком и чесноком-слизуном, подкрепился заячьей капусткой и — домой, от родничка к родничку, так и добрался.
Со всех сторон меня горы окружают, а я в долине живу, на речке Каменке, как присели здесь мои предки лет, может, триста назад воды попить, коней напоить, так и остались. Полюбилось им это место. И я здесь живу, продолжаю их путь. А горы их охраняли и меня охраняют. Надо, я перед ними и землей своей на колени встану. Есть ли за что, нет ли, а все одно, чувствую, сильно я ей, родине, обязан.