Священная земля

Тертлдав Гарри

“О, я слышал о нем”, - ответил Менедем с некоторым облегчением. “Парень, который говорит, что все состоит из крошечных частиц, слишком маленьких, чтобы их можно было еще больше разрезать - атомов, верно?” К его облегчению, Соклей опустил голову. Менедем сказал: “Хорошо, Анаксархос последовал за ним. Что потом?”

“Анаксархос был человеком, который говорил то, что думал. Однажды, когда Александр был ранен, Анаксархос указал на рану и сказал: ‘Это кровь человека, а не бога’. Но Александру он понравился, и он не обиделся. Никокреон был другим”.

“Ты

дразнилка, ты знаешь это? Если бы ты была гетерой, у тебя было бы больше клиентов, чем ты знала бы, что с ними делать, учитывая то, как ты обещаешь, но на самом деле мало что даешь”. Менедем ткнул своего двоюродного брата в ребра.

“Если бы я был гетерой, все мужчины с воплями разбежались бы, и я не имею в виду из-за моей бороды”, - ответил Соклей. “Я знаю, как я выгляжу”.

За Менедемом много ухаживали до того, как у него выросла борода. Никто не обращал ни малейшего внимания на его высокого, неуклюжего кузена с лошадиным лицом. В то время и с тех пор Соклей разыгрывал хорошую игру, изображая безразличие. Но в глубине души это, должно быть, раздражало. Здесь, десять лет спустя, Менедем увидел, как это выходит наружу. Он сделал вид, что открыто этого не замечает. “Никокреон был другим, вы говорите? Как? Что этот - Анаксагор?
– сделал?”

“Анаксархос”, - поправил Соклей. “Анаксагор тоже был философом, но давным-давно, во времена Перикла”.

“Хорошо, Анаксархос”, - любезно сказал Менедем, довольный, что отвлек своего кузена от мыслей о себе. “Что он сделал, чтобы дорогой Никокреон разозлился на него?”

“Этого я не знаю, не совсем, но, должно быть, это было что-то особенное, потому что Никокреон придумал для него особую смерть”, - ответил Соклей. “Он бросил его в большую каменную ступу и забил до смерти железными молотами”.

“Фе!” сказал Менедем. “Это скверный способ уйти. Хорошо ли умер философ?”

“Анаксархос? Я должен так сказать”, - сказал Соклей. “Он сказал саламинийцу: ‘Иди вперед и поколоти мое тело, ибо ты не можешь поколотить мою душу’. Это привело Никокреона в такую ярость, что он приказал вырвать язык Анаксархоса, но Анаксархос откусил его прежде, чем палач смог добраться до него, и выплюнул его в лицо Никокреону. И так ты видишь, моя дорогая, Никокреон, возможно, отделался лучше, чем заслуживал, когда Птолемей приказал ему покончить с собой. Если бы я был тем, кто отдавал приказы...”

“Ты говоришь так же кровожадно, как любой из македонцев”, - сказал Менедем, глядя на Соклея с непривычной настороженностью. “Чаще всего ты такой же нежный, как любой мужчина, которого я когда-либо знал. Хотя время от времени...” Он вскинул голову.

“Тот, кто пытается убить знание, убить мудрость, заслуживает того, что с ним случится”, - сказал Соклей. “Тот грязный пират-сукин сын, который украл череп грифона, например. Если бы он попал ко мне в руки, я бы послал за палачом из Персии и еще одним из Карфагена, и пусть они посмотрят, кто мог бы поступить с ним хуже. Я бы заплатил им обоим, и с радостью ”.

Менедем начал смеяться, но остановился прежде, чем звук вырвался наружу. Когда он посмотрел

на Соклея, выражение лица его двоюродного брата говорило о том, что он не шутил. Этому пирату повезло, что ему удалось сбежать с Афродиты . И ему бы повезло, если бы он никогда не жаловался в таверне на старые кости, которые он взял вместо другой, более ценной добычи. Если слухи о подобном ворчании когда-нибудь дойдут до Соклея, этому пирату придется позаботиться о своей жизни.

Когда они вернулись на торговую галеру, оказалось, что Диокл провел собственную разведку. Гребец сказал: “У них здесь в одной из гостиниц играет прекрасный кифарист из Коринфа. Говорят, он первый кифарист, игравший на Саламине с тех пор, как Никокреон сбросил в море того, кого звали Стратоник. Теперь, когда король мертв, они осмеливаются снова показаться здесь ”.

“О, клянусь Зевсом!” Воскликнул Менедем. “Еще один, кого Никокреон казнил?”

“Еще одна?” Спросил Диокл.

“Но ты также должен помнить, Сократа убил не царь”.

“Демократия тоже не идеальна - боги знают, что это так”, - сказал Соклей. “Если бы мы не жили в условиях демократии, нам не пришлось бы слушать, как Ксантос болтает без умолку, например, на заседаниях Ассамблеи”.

“Ты прав”, - сказал Менедем. “Еще одна причина радоваться, что мы можем покидать Родос полгода в торговых рейсах”.

“Жаль, что мы не можем услышать Стратоника”, - сказал Соклей. “Кто этот кифарист, который сейчас в городе, Диокл?”

“Его зовут Арейос”, - ответил келевстес.

Менедем подтолкнул Соклея локтем. “Что старый Стратоник сказал о нем, а, лучший?”

“Однажды он сказал ему отправиться к воронам”, - ответил Соклей. “Это все, что я знаю”.

“Звучит так, будто Стратоникос сказал всем отправляться к воронам”, - сказал Менедем. “Это не делает этого Ареоса кем-то особенным. Интересно, стоит ли нам беспокоиться о встрече с ним ”.

“Что еще можно сделать в ночном Саламине?” Спросил Соклей.

“Напейся. Потрахайся”. Менедем назвал два очевидных варианта в любом портовом городе. Когда он думал об этом, они были двумя очевидными вариантами в городах, которые тоже не лежали на побережье.

“Мы можем пить и слушать Ареоса одновременно”, - сказал его двоюродный брат. “И если ты решишь, что хочешь женщину или мальчика, ты, вероятно, сможешь найти их неподалеку”.

“Он прав, шкипер”, - сказал Диокл.

“Что ж, так оно и есть”, - согласился Менедем. “В большинстве случаев он прав”. Он ткнул Соклея локтем в ребра. “Если ты такой умный, почему ты не богат?”

“Потому что я плыву с тобой?” Невинно спросил Соклей. Прежде чем Менедем успел разозлиться, его двоюродный брат продолжил: “Пару сотен лет назад люди задавали Фалесу из Милета тот же самый вопрос, пока ему не надоело это слышать. Однажды он захватил рынок оливкового масла в тех краях, и после этого он разбогател ”.